– Ша! Не ботай на весь двор? Везде уши, Шурепа. Я тебе для чего цыганка подкинул? Шевели мозгами, Шурепа!
Короткие хлопки по ладоням, и машина, заваливаясь на бок, круто развернулась и, весело подпрыгивая на ухабах, понеслась в неизвестность. За рулём, наверное, сидел лихач или нетрезвый чайник. Меня в этом железном коробе швыряло так, что я, цепляясь за борта, ободрал о какие-то крючья ладони и отбил все внутренности.
Ну, водила! Ему бы на быках только ездить…
Машина затормозила так резко, что я чуть не расшиб голову о стальную перегородку, отделяющую зарешеченный кузов от водительской кабины. Дверь распахнулась.
– Станция Березай! Вы-ле-зай!
Я на не совсем твёрдых ногах спустился по стремянке на землю. Передо мной стояло приземистое кирпичное здание, похожее больше на склад металлолома, чем на отделение милиции. Входная дверь гостеприимно распахнута. Над дверью спокойно горела электрическая лампочка на витом шнуре, тихо освещая чахлую растительность перед зданием.
Ни здание, ни свет электрической лампочки, ни распахнутая дверь не вызывали у меня чувство тревоги. Вот сейчас расскажу о себе, что потерял в Москве родительские деньги на учебники и школьную форму, билет взять не на что, пошёл пешком, заблудился, и вот, спасибо вам, я здесь.
– Иди! – толкнул меня в спину чем-то жёстким милиционер.
Дежурный в маленьком окошечке быстро вскочил, открыл дверь в зарешёченную большую, как для диких зверей, клетку, и быстро за мной защёлкнул замок.
Всё!
Дежурный опять сел на своё место, а сопровождающий меня милиционер, наверное, тот самый Шурепа, и другой, тоже в форме, который сидел за рулём, ушли по коридору вглубь здания.
Меня никто ни о чём не спрашивал. В пустом коридоре за клеткой ни звука. Всё вымерло. Я сидел на лавке и крутил головой по сторонам, впитывая всем телом сырой, неприветливый и холодный мир казённого заведения, в котором, как я понял позже, карают ещё до суда.
Но теперь, в клетке, я настолько успокоился, что поверил Маяковскому и стал ждать, когда «моя милиция» отправит меня на попутном поезде домой.
Незаметно на меня тяжёлым медведем навалилась такая дрёма, что дежурному пришлось применить незаконные действия, чтобы поставить меня на ноги.
Ничего не понимая, я открыл глаза, и в тусклом ледяном свете наступающего утра со страхом обнаружил себя в клетке для загона зверей, забыв, что был доставлен сюда ещё вчера ночью каким-то Шурепой.
– Руки за голову! – ткнул меня в спину охранник, который перед тем, как меня сюда доставили, сам клевал носом в дежурке. – Вперёд по коридору!
Сперва мне показалось, что охранник ведёт меня в туалет и, увидев крупную букву «М» на двери, я повернул туда, но конвоир ударом носка сапога по моей ноге показал, что меня ждут в другом месте.
Перед одной из дверей без опознавательных знаков охранник стеганул своё зловещее – «Стой!», и я упал духом. Мне показалось, что там, за дверью, сидит дикий зверь, и он меня сейчас непременно растерзает.
Охранник услужливо открыл дверь, пропуская меня вперёд.
В небольшой комнате со стеллажами, заставленными всякой всячиной, сидел тот, которого называли Шурепой, и ещё один, его лица я из-за света в окне разглядеть не мог. Наверное, это был водитель, а может, кто-то ещё из сотрудников этого заведения.
– Ну, я пошёл, товарищ капитан!
– Иди! – и мой конвоир, тихо прикрыв дверь, удалился.
– А, туз козырной прибыл! – Шурепа, по-отечески обняв меня за плечи, усадил на своё место. – Ты сиди! Сиди! – попридержал он меня твёрдой ладонью, когда я попытался подняться, чтобы рассказать о своём деле: денег нет, а домой надо…
– Куришь? – спросил он меня, почему-то поглядывая боком на другого милиционера.
– Если можно? – робко проговорил я, сглатывая тугую, как резина, слюну. Почему-то во рту стало так сухо, что язык наждаком царапнул нёбо.
– У нас всё можно! – успокоил меня Шурепа, протягивая папиросу.
Я только потянулся прикурить от его сигареты, как ударом в челюсть был сшиблен со стула тем другим сотрудником, у которого отсутствовало лицо.
Ничего не понимая, вытирая рукавом разбитый рот, я попытался подняться, но удар сапога опрокинул меня навзничь.
– Пломбы, щенок, вскрываешь! С кем работаешь, сука, говори!
Обида, злость, ненависть к самому себе, клокотали в груди так, что я, приподнявшись на локте, никак не смог выговорить слово «пломба» и только вытолкнул разбитым ртом:
– Помбы… Не я!
– Врёшь! Я тебя заставлю хором петь! – Шурепа сел на освободившийся стул, глубоко затягиваясь папиросой. – Член на пятаки порублю!
– Бери бумагу! – сказал Шурепа тому, другому. – Пиши показания!
– Фамилия, имя, отчество? Год рождения? Откуда прибыл? – Шурепа длинно сквозь зубы пустил пенную струю мне под ноги.
Вытирая рукавом распухшие губы, я рассказал о себе всё: и откуда я, и как пропил с артистами заработанные в лесу деньги.
– Динамо крутишь, щенок! Так и поверили! На протокол, подписывай!
Шурепа сунул мне в лицо лист бумаги, на которой было что-то написано, но я никак не мог угадать, ни одной буквы. Перед глазами плавали водянистые, как на деньгах, круги и знаки.
Тогда бумагу взял другой милиционер, который эту бумагу писал, и стал читать: «Я, такой и такой-то, двадцатого августа, вскыл на железнодорожной патформе поезда номел такой-то, контейнел с неизвестным мне гузом и был задежан сотудниками милиции, в чём и асписываюсь». – Оказывается, милиционер был основательно картавым человеком, и как попал служить в милицию – неизвестно. Таких, вроде, не брали…
Мне снова сунули в руки бумагу и ручку:
– Распишись – и всё! Тебе ничего не будет. Козари крести, груз на месте! Давай, расписывайся!
– Не буду! Я ничего не вскрывал! Может, вы сами вскрыли! – вспомнил я подслушанный ночной разговор.
Милиционеры переглянулись между собой:
– Ах ты, сука! Щас признаешься! Щас…
– Может, ему «соника» сдеать? – предложил тот, картавый.
– Не, слоника мы ему делать не будем, а вот малярийного комарика на конец посадим. Зубами будет дробить, как швейная машинка!
– Ахга! – гыкнул радостно картавый. – Подпишет! Куда денется? Не такие подписываи! Как зубами задобит, так ты ему учку в асты и бумагу: «Подписывай, свовочь!»
Я испугано крутил головой в полутёмной комнате. Какие комарики? Откуда?
Эти заплечных дел мастера, повозившись в углу, достали тракторный пускач с проводами:
– Снимай штаны!
Я испугано замыкал и закрутил головой.
Шурепа зажал меня с боков так, что я не мог пошевелиться и только испуганно икал.
Картавый стал стаскивать с меня брюки:
– Быкается, как жеебец!
Удар в печень парализовал меня окончательно.
Один конец оголённого провода этот умелец пластырем приклеил к моему ставшему совсем никаким мужскому достоинству. Другой конец сунул мне в зубы:
– Дежи, сука!
Мне стало совсем плохо, и я обвис в руках Шурепы.
Картавый взял в руки пускач. Короткий толчок, – и меня подкинуло со стула, словно в промежность ударили ломом. Так было однажды, когда я на уроке физкультуры попытался перепрыгнуть через «коня». Но прыжка не получилось, и я ударился всем начинающим мужать причинным местом о кольцо на спине «коня». Тогда я ходил, под понимающие взгляды одноклассниц, ощупью целую неделю.
Но здесь был другой случай. Боль вошла снизу в самый череп такая, что я и закричать не мог.
Картавый попытался сунуть мне в руки бумагу, но я только мотнул головой.
От продолжения пыток меня выручил вошедший сотрудник, как раз в то время, когда картавый вновь взял в руки пускач.
Вошедший, не обращая на меня никакого внимания, взял протокол допроса:
– Ну, Шурепа, и везёт же тебе! Премия нарыхтается! Скворец-то твой залётный по убийству проходит! Оперативка на него пришла. Он и не скворец вовсе, а волк тамбовский в розыске. Своего напарника в лесу из-за денег зарезал. В камеру его! Тамбовские сыскари пусть разбираются, это их забота!
Я, не успев отойти от электрического удара, ничего не понимал: кто зарезал? Кого зарезал? И почему это должен быть я?
Тиски разжались. Провода осторожно были сняты. Тракторный пускач снова оказался в углу.
– Ошиблись мы, прости, малый! Думали – ты шпана вокзальная, а ты оказывается – вон какой! – Шурепа ласково потрепал меня по плечу. – Пошли, ёжик, в кармане ножик!
Я дрожащими руками никак не мог застегнуть штаны. Картавый, с готовностью, подскочив, помог застегнуть пуговицу:
– Языком там много не ботай! Поняв? И пво комаика забудь! Мы с тобой посто азговаиваи – и всё! Потоков – вот он! – Картавый у меня на глазах порвал бумагу, где я должен был признать взлом пломбы на железнодорожном контейнере.
Шурепа повёл меня по коридору дальше к лестнице, которая спускалась в подвал.
Внизу было ещё холоднее. С потолка жёлтым тусклым светом свисали на длинных шнурах лампочки.
