– Все беды от таких «подруг», – вздохнула мама, и взгляд её затуманился. – Иногда, злее близкой подруги, врага не бывает… У меня, в своё время, тоже такая «подруга» имелась… Надькой звали… Ох, и стерва была!.. Всё время смеялась над моим единственным приличным платьем. Мол, и старое оно уже, и чиненное, и на все праздники я только в нём… У Надьки-то нарядов хватало. Да и сама она яркая была и красивая – мужиками крутила так, что многие женщины ей простить не могли. Не столько мужиков, сколько наряды. Тогда к этому относились по-особенному. Народ после войны жил бедно – ничего приличного было не достать.
– Совсем-совсем? – осторожно уточнила Лиса и, вспомнив о своих нарядах, порозовела.
Ей стало стыдно за своё безмятежное благополучие.
– Почти, – ответила мама. – Голышом, конечно, не ходили, но таких, как я, с одним приличным платьем, хватало. Мужчинам было проще – они после армии по пять лет в военном ходили. Погоны снимут, и ходят… Чем не женихи?.. А у нас, у женщин, кому нечего «в люди» одеть, против таких, как Надька, – не было никаких шансов. Вот я и решила, когда оказия подвернулась, всю зарплату потратить на наимоднючие в то время капроновые чулки – светлые с чёрной пяткой!!! Дорогущие, но шик был великий! Купила, а вскорости мы собрались идти в город. Надька посмотрела на меня и сказала, чтобы я чулки сняла и постирала. Она где-то слышала про то, чтобы капрон долго носился, – его надо сначала простирнуть! Простирнули. Я хотела их мокрыми надеть, но Надька посоветовала подсушить по-быстрому над керосинкой! И сама взялась это сделать. Естественно, один чулок «случайно» упал в огонь!!! Вот я никуда и не пошла. Весь вечер проплакала…* * *
Приближался выпускной…
Два дня однокашники Лисы, азартно соревнуясь с такими же выпускниками из параллельного класса, украшали свою половину актового зала. Как чуньки перемазались красками, испортили одежду, которую, разумеется, было жаль, но не до трагизма. Да и какой мог быть трагизм на фоне грядущих событий? В эти дни все – как никогда – много шутили, но ещё чаще смеялись беспричинно, просто от избытка хорошего настроения. Смеялись, хотя души щемила лёгкая, по-особенному светлая тоска.
– Мы расстаемся навсегда! Понимаете, ребята, навсегда… – тоскливо завёл кто-то окончательно истомившийся.
В сказанное никто не поверил, слишком дико оно прозвучало. «Провидцу» хором посоветовали заткнуться и даже пообещали поколотить. Тот благоразумно замолк и, на всякий случай, сделал вид, что он тут не при чём, но первый камушек уже был брошен, и всем как-то разом взгрустнулось.
– Мы будем встречаться! Будем!!! Правда, ребята? – преодолевая неловкость, послышалось сразу с нескольких сторон многоголосо подхваченное утверждение. А кто сказал, что утверждение не может быть сформулировано в виде не требующего ответа вопроса?
Ещё как может!
– Конечно, будем! – тут же откликнулись до того молчавшие. – А, если не получится часто, то каждый год, вечером, в первую субботу февраля, – чтобы все были как штык! Договорились?
Договорились. Многое ли нужно в этом романтичном возрасте и в свойственном ему состоянии души, чтобы безоговорочно и дружно поверить, что с этого дня всё будет хорошо, само собой устроится и произойдёт именно так, как это тебе хочется и видится?
В хорошее верится легко. Поверил, и успокоился.
Ближе к обеду в дверь вошёл отвечавший за оформление зала физик, и, сверяясь с длинным, отпечатанным на машинке списком, принялся внимательно осматривать сделанное. Выпускники, словно дети, стали настойчиво выклянчивать у него признание, что их половина украшена лучше. Правда, же – лучше? Но учитель улыбнулся и погрозил им пальцем. Явно приняв предложенную ему игру, он напустил на себя суровый и неприступный вид и безжалостно раскритиковал их работу. Больше всех досталось стенду с потешными фотографиями, который придумала и оформила Лиса. Она выслушала его ироничный разбор и взорвалась неуправляемой вспышкой эмоций, выразившейся в бросании кистей, опрокинутой банке с краской, мгновенно разлившейся медузоподобной лужей, и поспешном уходе.
– Ну-ка, вернись! – повысив голос, приказал физик, но своим требованием лишь спровоцировал громкий хлопок ни в чём неповинной дверью.
Едва пылающая праведным гневом Лиса переступила домашний порог, как позвонил Ильгар и заявил, что непременно придёт на выпускной – «чтобы увидеть её праздничную и нарядную и порадоваться вместе».
«С ума сошёл…» – перепугалась Лиса и приложила максимум усилий, чтобы отговорить его от этого решения. Сказала, что с ней туда идёт мама, и что там будут учителя и одноклассники, и что ей в этой круговерти будет совсем не до него. И вообще – не дай бог их увидят вместе! Но, если честно, причина её паники была в другом: она ни за что не решилась бы обнародовать это знакомство, и оттого чувствовала себя очень неуютно. Мысленно обозвав себя «националисткой», Лиса сделала неуклюжую попытку смягчить слишком резко прозвучавший отказ, но, похоже, только усугубила ситуацию:
– Я тебе потом расскажу, как всё было…
Парень с минуту молчал, пребывая в растерянности, но затем пришёл в себя и, высказавшись обиженно и энергично, повесил трубку.
Настроение у Лисы пропало окончательно. Было очень обидно. Именно такие неожиданности и прогибают человека до самой земли. Вот так, хочешь, не хочешь, а сам не поймёшь, как по чьей-то совершенно тебе не интересной инициативе вляпаешься в неприятности…
Вечером выяснилось, что лимит приключений одного дня не исчерпан. Лисе предстояла ещё одна встреча. Совсем неожиданная.
Получив аттестат и передав его маме, она, как-то незаметно для себя самой, оказалась чуть в стороне от других одноклассников, заворожённая шумной суетой красочно оформленного зала, под завязку заполненного выпускниками и гостями выпускного вечера, конфетти, разлетающимся от часто взрывавшихся хлопушек, грохочущей музыкой и светом. Голова шла кругом от впечатлений, Лису переполнял восторг.
Кто-то тронул её за руку, и она вздрогнула от этого прикосновения.
Обернулась не сразу, уже зная, предчувствуя, кого увидит…
Рядом с ней стоял и приветливо улыбался её Саша. В тщательно отутюженной форме, зажав снятую фуражку под мышкой и протягивая ей огромный букет.
Цветы! Ей!!!..
В этот миг ей показалось будто где-то высоко в небе, чуть ли не у самых звёзд, зазвучал вальс. Возник, набрал силу и ласковым вихрем закружил её в волнах разлившегося, словно Каспий, чувства.
– …Ты… Это ты!!!.. – обрадовалась Лиса, одновременно смущаясь тому, что Саша смотрит на неё как-то уж слишком пристально. Причём, делает это никого не стесняясь. Впрочем, ей и самой пришлось прикрыть глаза, чтобы не обжечь его рвущимся наружу всепоглощающим ликованием.
– Я! – согласился Саша и, заразившись её смущением, тоже отвёл взгляд в сторону.
Но тут же спохватился, плавно отступил на шаг назад и протянул ей ладонь, а вторую приложил к сердцу и, вдруг, поклонился – легко и элегантно. Словно всю жизнь только и делал, что жил в каком-то старинном, чуть ли не сказочном веке, насквозь пропитанном воспетой восторженными менестрелями рыцарской романтикой, то и дело сражался на всевозможных турнирах и, победив, – вот так легко и изысканно кланялся дамам.
Лиса даже не сразу сообразила, что её приглашают на танец.
Её!..
И повсюду над ними летела радостная, сияющая, красивая музыка…
Вальс!!!
После вальса, когда немного запыхавшаяся и раскрасневшаяся Лиса отошла вместе с Сашей к стене, к ним подошла её подруга. Анаида. Она порывисто шагнула к Лисе и коротко, комариным укусом, едва коснувшись щеки губами, поцеловала.
– Поздравляю! – шепнула она ей на ухо. – Я вам желаю счастья! Настоящего и долгого! – и сразу же куда-то убежала.
Лиса пожала плечами, но, взглянув в Сашины глаза, тут же забыла об этом непонятном происшествии и об Анаиде.
Сразу же после бала к школе подъехали автобусы. Много автобусов – целая кавалькада. Выпускников, их родителей и других гостей повезли на бульвар – встречать рассвет.
Саша всё время держался рядом.
Как это всегда и всюду случается и у влюблённых, ими руководило сердце, а разум молчал, пасуя в присутствии всепоглощающего счастья. Им постоянно хотелось остановиться, отстать от всех и побыть хоть немного, хоть чуть-чуть, но наедине. Зачем? Наверное, затем, чтобы не отвлекаясь на сиюминутное и суетное, заглянуть в глубину своих душ и вслушаться в звучащую в них музыку, ощутить, как трепещет робкое сердце.
Впрочем, так ли уж и нужно было им это уединение?
И без него никто не нарушал их хрупкого одиночества в тёплой ночи приморского парка. Забывшись, они не замечали ни шума набегающих на берег волн, ни веселящихся выпускников, ни шелеста старых, всепонимающих деревьев. Они до самого утра гуляли по набережной, вдоль пахнущего свежим йодом моря, изредка ежась от холода, но так и не решаясь даже соприкоснуться руками Саша простодушно и немного сбивчиво рассказывал о своём детстве и жизни в далёкой северной республике, откуда был родом.
