Я недоуменно вскинул голову.
— Лианы?
—Лианы вокруг его дома. Ты порубил их мечом, но ты не знал, что они — часть Корригана. Так же, как этот дом и даже этот лес — часть меня.
— Разве может быть связь между деревом и человеком?
— Может. Корриган искал лианы по всему лесу, он выкапывал ростки и садил их вокруг дома. Долгие годы ухаживал за ними, ему понадобилось несколько лет, чтобы лианы признали его своим. Это мы считаем, что растения бесчувственны, на деле они могут испытывать боль, страх, голод и жажду. Они могут любить и ненавидеть и в этом очень похожи на людей. Существуют приемы колдовства, позволяющие связать энергетику человека с энергетикой растений. Человеку это дает дополнительную силу, растение тоже выигрывает, обретая надежного друга и покровителя. Вырубая лианы, ты сек Корригана по живому. Это очень больно, Корриган чувствовал боль лиан, как свою собственную. В итоге он пообещал убить нас. Меня—за то, что я показал тебе дом. Тебя — за то, что ты порубил лианы.
Мне стало не по себе, я вспомнил выступавший на срезах лиан розовый сок.
— Но ведь я не знал...
— А если бы знал? — усмехнулся Виго. — Ты сделал то, что должен был сделать, вы находитесь в состоянии войны, и глупая сентиментальность здесь не к месту. Корриган, к слову, не колебался бы ни секунды. От тебя в этом поединке требуются две вещи: уважать Корригана как достойного противника и идти в этой битве до конца. А каким будет этот конец, знают только Боги.
— Я понял...
Некоторое время мы сидели молча.
— Я хотел спросить, — нарушил я молчание. — Там, в доме у Корригана, на столе вырезано женское имя — Эмма. Кто она?
Виго вздохнул.
— Она и есть причина того, что молодой сварг Элеот стал Корриганом. Впрочем, ее не в чем винить...
Виго замолчал, я терпеливо ждал.
— Ей было восемнадцать лет, когда Элеот влюбился в нее, — продолжил Виго. — Он готов был сделать для нее все, но она любила другого. В день ее свадьбы Элеот убил жениха. Хотел убить и себя, но ему помешали. Потом, уже будучи моим учеником, он смог проникнуть к сваргам, нашел эту девушку и выкрал. Она, к слову, так больше и не вышла замуж. Корриган силой привел ее к себе, но взаимности так и не добился.
Виго снова замолчал.
— Он убил ее? — спросил я, с невольным ужасом думая о том, что там, рядом с избушкой Корригана, где-нибудь находится могила этой женщины.
— Убил? — Колдун едва заметно улыбнулся. — Нет, что ты. Он ведь действительно любил ее, поэтому просто позволил ей уйти назад. После этого он и взял себе новое имя.
Снова возникла пауза. Я подумал о том, что мне пора, и поднялся со стула.
— Спасибо за обед и за интересную беседу. Думаю, мне пора...
Виго тоже поднялся.
— Пора, тебе сейчас надо больше быть одному. И не обижайся на выходки Серафимы, если она позволит себе что-нибудь лишнее. Она неплохой человек.
— Я постараюсь...
Кивнув в ответ, я подхватил .посох и пошел к своей избушке.
Когда я пришел, у порога меня ждал чупик. Зверек был мертв, но тело его было еще теплым.
Сдирая с чупика шкурку, я думал о том, как странно устроена эта жизнь: в ней кто-то кого-то всегда ест. И ведь не изменишь этого — при всем желании не изменишь. Даже к вегетарианству призывать нет смысла, это глупо. Не может человек изменить свою природу, да и не нужно к этому стремиться. И если мне нравится жареное мясо, то никакая проповедь не заставит меня променять его на миску с овсяной кашей. Никто не говорит, что надо быть жестоким, скорее, здесь должен быть принцип разумности — брать столько, сколько тебе надо, не больше. Например, Виго: он никогда не возьмет лишнего. Утешает и то, что звери, наверное, тоже имеют свой звериный рай.
Мясо я жарил на костре. Можно было пожарить и в пламени свечи, маленькими кусочками, но тогда оно не пахло бы дымком, у него был бы совсем другой вкус. Кроме того, при жарке в пламени свечи на нее капал жир, а мне это не нравилось. Да и готовить на костре было быстрее.
Я уже дожаривал мясо, время от времени отрезая ножом аппетитные кусочки, когда с соседнего дерева спустился лурвик. Видимо, он уже давно наблюдал за мной, боясь подойти ближе, но запах жареного мяса заставил зверька потерять осторожность. То и дело приседая и оглядываясь, он медленно, короткими перебежками, подобрался поближе. Остановился, взглянул на меня, смешно дернул головой. Ну как не уделить ему кусочек?
— Держи, пройдоха...
Я отрезал кусочек мяса и бросил зверьку. Испугавшись, он сначала проворно отскочил в сторону, замер на несколько секунд, косясь на меня глазом- бусинкой, потом быстро подскочил, схватил мясо и бросился бежать к своему дереву. Ловко вскарабкался наверх, я потерял его из виду в густой кроне.
Вот так вот. Один зверек погиб, но дал пропитание мне и этому лурвику. Хорошо это или плохо? Смотря чью сторону в этом вопросе принять. Выходит, у каждого своя правда, и прав в результате оказывается тот, кто сильнее. Грубо, скверно даже, но ведь никуда от этого не денешься.
— Съел уже? — Я вновь заметил зверька. — Однако и аппетит у тебя... На, держи...
Отрезав ломтик мяса, я положил его на кончик сапога. Лурвик смешно повел носом, затряс головой. И хочется, и страшно.
— Бери, бери... — сказал я. — А то сам съем.
Зверек снова принюхался — и не устоял. Припадая к земле, прокрался к моей ноге, затем, не сводя с меня глаз, схватил мясо и пулей умчался к своему дереву. Я засмеялся.
Остатки мяса я завернул в лист лопуха и спрятал в неглубокой сырой яме, сверху прикрыл ветками и придавил тяжелым камнем. Бели не придавить, до мяса могут добраться снуги, небольшие местные хищники, внешне похожие на наших шакалов. Лурвик следил за мной с дерева — не иначе, раздумывал о том, как бы добраться до мяса. Увы, приятель, с этим у тебя ничего не получится.
До вечера еще оставалось несколько часов, я стал думать, чем заняться. Взглянул на обрубленные лианы: с их срезов все еще сочился розоватый сок. Нехорошо получилось...
Я действительно чувствовал свою вину перед этими растениями. Странное это было чувство, и тот же Корриган здесь был совсем ни при чем. Росли себе лианы, никому не мешали. А потом пришел человек и порубил их. Света ему, видите ли, не хватало. Ну ладно, света мало, вырубил бы перед окнами. А остальные-то зачем порубил? Не нравились они тебе, словно змеи вокруг дома обвились? Но твое-то какое дело? Не ты садил, не тебе и рубить...
В одном месте, на берегу ручья, я еще пару дней назад приметил хорошую глину — в расчете на то, что сделаю себе пару мисок. Наковыряв ножом глины, я размял ее с водой, отнес к дому. После чего затер размокшей глиной срезы лиан. Они еще вырастут, пустят свежие побеги, в этом я был уверен.
Вымыв в ручье руки, я сел на полюбившееся мне место, устало вздохнул. Вот так вот... Может, это и глупо — но, в конце концов, все в этой жизни есть одна большая глупость. Глупостью больше, глупостью меньше. Какая разница-
Мысли о лианах привели меня к раздумьям о Корригане, потом — о Виго и его странных теориях. Боги... Может, они и есть. Сидят сейчас где-ни- будь, слушают, о чем я думаю. Знают ведь они мои мысли, должны знать. А может, напротив — наплевать им, о чем я тут размышляю. И кто я такой, чтобы они вслушивались в мои мысли, тратили на это свое божественное время? Вот Жернова, те точно слушают. И обязательно подыщут для меня какую-нибудь гадость...
Я смотрел на медленно текущую воду, потом поднял глаза к небу. Ладно, Господи, не обижайся на меня. Я всего лишь человек, к тому же не самый умный на этом свете — что с меня взять? И если я порой думаю про тебя что-то обидное, то не по злому умыслу, а по незнанию своему. Хочется верить, что есть ты где-то там, в небесах, справедливый и мудрый. Может, и жизнь где-то там есть другая, лучше и красивее нашей. Даже наверняка красивее — куда уж хуже еще. Должна она быть, иначе зачем все это? Только все равно, Господи, я многого не понимаю. Ив вот умер — а зачем? Если ты ведешь по жизни хороших людей, ведешь их к счастью, как сказал Виго, — то почему погиб Ив? Чем он-то перед тобой провинился? Ведь хороший был человек, добрый. Да, сказал Вещий Кот, что мы с ним еще встретимся, поверил я в это — ведь Кот всегда говорит правду. Только как это может быть и когда? А главное, где? Видишь, сколько вопросов у меня к тебе, и эти — далеко не самые важные. Говорят, что у Бога полагается что-нибудь просить. Просил ли я у тебя что-нибудь? Просил, наверное. Даже точно просил—давно, в детстве, когда роди-
тели разводились. Видел, как бабка моя молилась, прося тебя даровать моим родителям разум. Глядя на нее, потом просил и я. Но разве помог ты мне? Или просил я неправильно, не так, как положено? Не на коленях, не при свечах, без иконы даже — просто лежал в постели и просил. Не помог ты мне тогда. Не услышал. Знаю, много нас — миллиарды, и у каждого свой маленький ад. Трудно тебе уследить за всеми нами, хлопотно. Только зачем же тогда давать надежду? Зачем, если даже молитвы ребенка остаются без ответа? Не понимаю я этого, Господи. Не могу понять. Не хочу понимать...
