нельзя.
К тому времени я уже засиделся на востоке, вдали от небесной обители высших чинов Организации – великого Ньюарка. Москва стала интересной школой, и русские боги определили мою дальнейшую судьбу.
Пять лет назад «религиозное пробуждение» звучало шуткой, но нелепая попытка Феосифа взять власть в России сигнализировала о переменах. По всему глобусу вспыхивали новые и новые культы. Сеть наводнили эзотерики и сектанты.
Встревоженные темпом изменений обыватели пытались вернуться в простой, понятный мир и находили его в консерватизме, национализме и религиозной вере. Мусульмане снова отправлялись в иракские пески вступать в Исламское Государство; по всей Америке тянулись очереди желающих креститься; сетевые мессии предрекали скорую сингулярность.
Организация молчала. Она всегда боялась препятствовать религии, опасаясь удара в тыл от церберов прав человека. Мне неизвестна причина, по которой правозащитников так беспокоили права верующих: может, ими двигали мотивы защитников животных, они пытались сохранить вымирающие виды? Но в таком случае для верующих следовало создать по маленькому государству и с полным уважением запереть их там – ведь, спасая, скажем, тигров, мы держим их в заповедниках, а не выпускаем на улицы наших городов.
Мирхофф почуял угрозу. Он распорядился создать в Генассамблее новый комитет «по делам религий и развития». Декларируя нерушимость свободы вероисповедания, комитет должен был выработать эффективную стратегию борьбы с врагами демократии. Не с экстремистами, которые могут взорвать пару сотен человек, но с настоящими врагами – теми, кто под рясой прячут хвост и копыта.
Аппарат для комитета Мирхофф просил выделить из средств ОКО – и Уэллс согласился, но с одним условием. Как опытный религиовед, имеющий и законодательный, и практический опыт, я был представлен генсеку как кандидат на должность председателя.
12. Так говорил Авельц
Я предполагал, что эта работа будет интереснее, чем все предыдущие.
Я не ошибся – в первый раз меня попытались убить всего три недели спустя после прибытия в Нью-Йорк.
Вы представляете себе штаб-квартиру в Ньюарке? Вот картинка: квадратное главное здание Генассамблеи, из которого в пасмурное небо торчит небоскрёб «Игла» – тут работает администрация генсека. Прямо напротив – здание Наблюдательного совета, и попасть туда можно либо через подземные переходы (это минут пятнадцать), либо по улице через парадный подъезд и скудную зелёную аллею (пять минут).
Мы с моей заместительницей, очаровательной гречанкой Геллой Онассис, спускались по ступеням парадной лестницы, собираясь представить Наблюдательному совету окончательный список членов комитета, когда к нам вдруг бросился растрёпанный человек в униформе уборщика и три раза выстрелил в меня.
До сих пор не могу понять, как он меня не убил.
Первая пуля пролетела над моим плечом и попала в руку какому-то клерку, вторая ударилась в бронестекло здания, а третья перебила мне колено. Я упал. Террориста пристрелила служба охраны.
Вдумайтесь: он сумел проникнуть в самый защищённый комплекс планеты и пронёс с собой огнестрельное оружие. Автоматчики на каждом углу, камеры слежения, кортежи, бронированные стёкла автомобилей, лазерное сканирование – все меры безопасности оказались нецелевым расходованием средств. Полоумный сектант с микроскопическим ай-кью пробрался внутрь охраняемого периметра и чуть не убил одного из высших чиновников Организации.
Удача, что своей целью он выбрал меня, а не генсека Мирхоффа, – известно, что внутри комплекса штаб-квартиры тот часто перемещался без охраны. Так что моё простреленное колено было сравнительно небольшой жертвой в сравнении с тем вредом, который мог быть нанесён Организации.
Мне заменили коленный сустав и несколько нервных окончаний, спустя полгода левая травмированная нога работала лучше здоровой правой. Но я выучил урок, и с тех пор вы не увидите меня в людном месте без живой стены телохранителей.
Генерал Уэллс тоже не упустил возможность: после покушения он не только удвоил мою охрану, но и убедил Мирхоффа передать всю службу безопасности Организации под контроль ОКО. И теперь самого генсека, его заместителей, все миссии и головные штабы охраняли люди Уэллса.
Интересный вопрос: почему адепты миролюбивых религий, проповедующих добро и смирение, упорно отказывались возлюбить врага своего и вместо того организовали около девяноста процентов покушений на мою жизнь?..
Моя гипотеза следующая: по-настоящему миролюбивая вера не становится религией. Разные «веры», как паразиты, конкурируют за тела материнских организмов: это такой вид естественного отбора, и выигрывает самая агрессивная, голодная, принуждающая к повиновению и жертвенности, сеющая раздор, стирающая личность и свободу тоталитарная система абсурдных убеждений.
Неважно, что говорят проповедники, – смотрите на их дела и спасены будете. Они обожают насилие: физическое, сексуальное, духовное, – и моя смерть в списке желаний для многих стояла на первом месте.
Комитет по религиям, пока я его возглавлял, был наиболее замечательным и эффективным подразделением Организации. В отличие от других комитетов Генассамблеи, его компетенция не ограничивалась дебатами и принятием законов-деклараций; формально будучи органом законодательной власти, он моими усилиями откусил и долю от функций исполнительных служб. Я занялся не только созданием официальной позиции Организации, но и ревизией законов каждой отдельной страны и атрибуцией каждой секты – стать ей «религией», «культом» или «группировкой экстремистов».
В этом и состоял план Мирхоффа – неслучайно он согласился назначить руководителем меня, функционера, никогда не избиравшегося и не заседавшего в ГА. У меня был опыт – в конце концов, я готовил и лоббировал закон об Армии Земли, – но рядовым членом Генассамблеи я не проработал ни дня. Евросоюз в течение двух суток ввёл меня в состав делегации, после чего меня единогласно избрали председателем (всемирная демократия в действии).
Помещение, которое я занял на пятом этаже здания ГА, наконец-то соответствовало моим представлениям о прекрасном: большая приёмная, комната отдыха, помещения для охраны и для помощников, кабинеты для работы и совещаний. В комнате отдыха я поставил винный шкаф и перевёз из Франции некоторые вина из отцовских запасов.
Рабочий кабинет я почти не декорировал: поставил мебель серо-бежевых оттенков, повесил портрет отца, копию «Мартовских ид» Жерома и саблю адъютанта Клайва; долго думал, что положить на столик в приёмной в назидание гостям, ждущим привычных «Юнайтед таймс» и прочей несерьёзной периодики. Помогла Гелла: подмигнув, она преподнесла мне «К самому себе» Марка Аврелия и «Пелопонесскую войну» Фукидида в оригиналах, на латыни и греческом соответственно; к ним я добавил Кропоткина с Бакуниным на русском, и получился знатный букет – как раз для посетителей в рясах и мундирах.
На настенный экран в кабинете для совещаний я велел в фоновом режиме выводить количество верующих в мире по конфессиям и странам на данную минуту: алгоритм подсчёта был очень приблизительный, но мои намёки, что это якобы данные закрытой сети ОКО, на всех действовали безотказно.
