вместе с ним и главной сверхдержаве Земного шара, на военной и финансовой мощи которой держится вся Организация.
С этой точки зрения христиане в Штатах опаснее, чем Исламское Государство или рахибы; тем нужны деньги и почитание, но шансов изменить мир у них нет. Да и слишком комфортно им под крылом толерантных правительств и мягкосердечного Ньюарка, слишком привязаны они к банкам и валютам, о вреде которых так много говорят.
С вором я всегда договорюсь – мы с ним живём в одном реальном мире. С фанатиком или человеком идейным договориться невозможно, но – парадокс – им можно верить. Типичная ошибка людей доброй воли – они ищут спасительный обман, второе дно, тогда как маньяки всегда на удивление честны. Если они говорят, что хотят уничтожить вас, то это не стоит списывать на предвыборную риторику: они действительно спят и видят ваш дом разграбленным, вашу жену – изнасилованной, собаку – отравленной, а детей – сгоревшими в огне.
В России я победил, а в Штатах проиграл, но в свою защиту скажу, что никогда не заблуждался. Шанс не пустить Бальдира Санита и его фундаменталистов в Белый дом у меня был. Я им не воспользовался: я трезво оценивал ситуацию, я видел угрозу, но аргументы Мирхоффа и личная просьба Уэллса меня убедили. Решение было разумным, пусть и беспринципным, но я никогда не считал, что принципы должны осложнять жизнь. Они должны делать жизнь проще, а не загонять в тупик. Гибкость и адаптация – лучшие качества принципов.
Так что я поднял белый флаг, и Бальдир Санит стал президентом. Но поражения я не признаю. Пока я жив, времени на матч-реванш хватит.
А что касается убеждений – с ними не рождаются, а умирают. Они наши дети, а зачать ребёнка одному тяжело. Мы их вынашиваем, но их зёрна в нас сеют другие: наша вера – результат совокуплений с миром и людьми вокруг.
До этого момента я покорно рассказывал о самых неприглядных сторонах моей работы. Я обручён с ней, она – моя единственная судьба, но жизнь – причудливая штука. Теперь, чтобы не совершить преступление против правды, я должен поведать вам мою личную, очень личную историю.
Я надеялся избежать подробностей моей частной жизни. Не знаю, заметили ли вы, как я всячески старался о них умолчать.
Но я вижу, без этого не обойтись. Не зная о моей небольшой трагедии, в чём-то очень банальной, вы не сможете понять, почему я сдал Америку Зверю, почему не уберёг Шанхай и почему предал генерала Уэллса.
Предупреждаю: это будет новый взгляд на человека, которого вы скорее знаете как осквернителя, кощунника и Иуду.
Мой друг Энсон Карт однажды написал, что я являюсь реинкарнацией Ницше: столь же талантлив и ярок, сколь безумен и полон страсти разрушать. Пусть так, и я действительно поднимал флаг с надписью «Бог мёртв». Но я никогда не желал видеть моего друга Энсона рядом с Богом в соседнем гробу.
13. Смерть Евангелины Карр
Я узнал об этом на следующий день.
Отважный камикадзе чуть не превратил меня во имя Аллаха в решето, и накануне я выписался из больницы, но ещё глотал обезболивающие, ездил на процедуры и ходил с тростью. Было позднее совещание: корпорация «Эневтика», занимавшаяся нейрокомпьютерами, натворила дел. В их сети случился сбой – подозреваю, вызванный чьим-то хулиганством, – и подключённые к сети клиенты внезапно получили стимуляцию височных долей головного мозга. В результате два миллиона человек уверовали в Бога-Машину.
Вопрос, признавать ли веру в Бога-Машину религией, сперва показался мне абсурдным; но, лёжа под капельницей и коротая секунды между приступами боли в ноге, я придумал кое-что интересное. Если Церковь Его Машинного Величества будет обладать всеми атрибутами традиционных вероучений (кстати, по определению открытая прогрессу и науке), то почему бы не уравнять её в правах с исламом и иудаизмом? Получится не столько возвышение Бога-Машины, сколько унижение «тысячелетних столпов духовности». Коллеги по комитету не в полной мере разделяли мой энтузиазм, но я их почти убедил.
Ночью я возвращался домой (я поселился на Манхэттене, в квартире с видом на Центральный парк) и застрял в пробке. Я дремал, вытянув ногу, и старался не обращать внимание на тянущую боль в колене, когда позвонил секретарь.
– Мистер Авельц, мне показалось, вы захотите это узнать. Евангелина Карр вчера покончила с собой. Вам пришло приглашение на похороны.
Конечно, меня пригласили на её похороны. Секретарь сверился с базой данных, обнаружил, что мы вместе учились в Аббертоне, и предположил, что я захочу отдать дань её памяти. Похороны должны были состояться в Лондоне через три дня, и секретарь спросил, заказывать ли самолёт. Я отказался, но попросил отправить соболезнования семье.
– Насколько помню, у неё муж и дети?..
– Проверю, – ответил тот. – Но приглашение вам прислал Энсон Роберт Карт.
Ах, вот оно что! Как я сразу не догадался. Конечно, её муж мог видеть меня только на фотографиях и вряд ли вспомнил бы в такой печальный день. О моих отношениях с Евой знал только один человек – Энсон Карт.
Делать мне на церемонии было нечего, я не собирался отменять дела из-за сумасбродства Евы, вдруг решившей застрелиться и сломать мне график. Я не полетел. Но спустя несколько месяцев, оказавшись в Лондоне по работе, я всё же приехал на Хайгейтское кладбище и час провёл у маленькой прибранной могилки, где простой надгробный камень уже начали обступать сорняки.
Было холодно, накрапывал дождь, мой костюм испачкался, туфли тонули в слякоти, а я стоял и вспоминал её голос, смех, тело, запах, ночи в Академии, долгие разговоры и скандалы, полуночные переписки. Вспоминал изматывающий стресс, от которого хотелось повеситься, но сидел и работал только ради того, чтобы утром прийти в аудиторию и увидеть её. Вот она стоит, опираясь спиной о стену, и вертит в руках тёмно-синюю резинку, пахнущую духами, поправляет свои длинные тёмные волосы. Жестикулируя, она смеётся и подбадривает друзей, немного издевается, строит глазки Энсону («прелестно бы мы смотрелись рядом, мои зеленые глаза и твои голубые, правда?») и перешёптывается с подругами, и будь я проклят, думаешь ты, это же богиня сошла с небес – и если стоит приносить жертвы какому-то божеству, то пусть это будет юная женщина, обещающая столь многое и с первым счастьем готовая всё отобрать назад.
Вы не слышите, как дрожит мой голос даже сейчас, когда я просто наговариваю текст. Я не рассказывал здесь про Еву, упомянул её пару раз мимоходом, пытался замести следы и
