спасибо сказать должен, что от змеюки такой уберег, что сам своей грудью ее грел. А у меня, говорит, семья сейчас крепкая и детей на две лавки. В общем, снова мы с Женькой друзья, — Горохов уже вытер галстуком не лоб, а незаметно махнул по глазам…
Он посмотрел на меня и добавил:
— Долго будем мошенницу ловить?
— Уже зацепки конкретные есть, Никита Егорович, завтра вам на свежую голову доложу.
— Плохо, — вздохнул следователь. — То есть, хорошо, конечно, но ты не торопись. Нужно все делать с чувством, толком и … Блин, слово забыл…
— Вы хотите в Волгограде задержаться? — прямо спросил я. Все равно завтра Горохову передо мной неудобно будет, так какая уже разница.
— Много нам с начальником Главка надо обсудить еще…
***
На следующий день Горохов пришел с утра с хорошим настроением, головной болью и стойким перегаром. Стариков где-то раздобыл для него зеленую стекляшку с минералкой и вдобавок всучил баночку непонятной субстанции.
— Это что? — вытаращился Горохов на грязно-зеленую снедь.
— Волгоградская бяка, — невозмутимо ответил майор. — Да вы не беспокойтесь, Никита Егорович, кушайте, вмиг после праздничных возлияний на ноги поставит. Это наш самобытный волжский рецепт, так сказать.
Горохов скептически понюхал горловину банки с затертой этикеткой “Икра овощная любительская”.
— Сушеные пауки, жабьи лапки и птичий помет? Не верю я в ведьмины методы, пусть даже и народные. Не зря их в свое время на костре жгли.
— Нет, там ничего такого, – замахал руками Стариков. — Капуста морская из консервов, сухофрукты размоченные и еще кое-чего на мясорубке перекрученное.
Следователя аж перекосило.
— Нет уж, — он отодвинул банку. — Тащи огуречный рассол лучше. Будем традиционно-русскими методами жизнь в организм возвращать. И в банке, чтоб ветка укропа внутри была развесистая и чесночок плавал. Погрызу. Люблю маринованный чеснок.
— Да где же я вам сейчас рассол-то найду? - развел руками майор. — Эту снедь я из дома принес, мне с утра Евгений Сергеевич позвонил, велел оказывать вам всяческую помощь в становлении на ноги после вчерашнего выездного совещания. А вот рассольчик я как-то не прихватил. Виноват…
— Стариков, всему тебя учить надо? Пошукай в холодильнике в дежурке. Там ребята на сутки заступают и наверняка соленья домашние с собой берут.
— Точно, — кивнул Стариков и помчался из кабинета, затем обернулся и добавил. - А вы все-таки бяку попробуйте. Через не хочу.
— Обязательно, — кивнул Горохов и, подождав, когда майор скроется из виду, вывалил сомнительную субстанцию в мусорку. Снова понюхал пустую банку и скривился, — что только не выдумают, Волгоградская бяка… Надо же…
Горохов ожил через пару часиков после выпитых полбанки рассола, двух чашек кофе и двух сигарет впридачу. Я рассказал ему о нашей вчерашней зацепке.
— Бери Алексея и дуйте в общепит, - распорядился он, — узнаете адрес ливрейщика и тащите его сюда за усы. Будем предметно с ним беседовать.
Пашка-водитель уже маячил под окном РОВД, смахивая с угольного глянца ласточки пылинки собственным носовым платком. Ее серебристые диски, бампер, зубато-китовая решетка и финтифлюшки молдинга переливались под веселым апрельским солнышком роскошью и великолепием. Это вам не списанная копейка с подбитым глазом.
Мы с Катковым раздобыли адрес ресторанного “гусара” и помчались к нему домой.
Поднялись на пятый этаж хрущовки. Катков пыхтел, как паровоз и держался за бок.
— Звони в дверь, — я спрятался за угол. — Меня он помнит, может не открыть.
Катков потянулся за удостоверением.
— Спрячь, — осек я его. — Скажи, вам телеграмма.
— Дык я на почтальона не похож, — посмотрел на свой живот Алексей. — И сумки у меня нет.
— А ты встань боком, будто сумка у тебя на другом плече. Смотри в глазок чуть устало, и не переминаясь на ногах. Ты служитель почты. Уверен, что каждая квартира тебя впустит.
Действительно, в эти времена при фразе “Вам телеграмма” распахивались любые двери. А сама процедура отправки телеграммы была чем-то вроде ритуала, подчеркивающим значимость и серьезность этого процесса. На почте заполняли специальный бланк: адрес, текст как можно короче и без знаков препинания. Почему-то до сих пор на почтах использовались перьевые ручки. Писать ими неудобно, они уже были ржавые и капризные. Да и чернил было всегда на самом донышке. Шариковых ручек, видно, на почте на общее пользование не хотели выставлять. Стырили бы их вмиг после заполнения первого же бланка. Но даже сейчас, при копеечной стоимости шариковых ручек, все равно на некоторых почтах живут перьевые. Они вкупе со старомодными бюро, деревянными столиками и стульями с откидными сиденьями, которые бухали при вставании, возвращаясь на место, создавали некую архаичность. Наверное, эта архаичность нужна была, чтобы подчеркнуть официозность и серьезность такого заведения, как советский главпочтамт.
Катков нажал на звонок. Тот бзыкнул звуком бормашины. Тишина…
— Давай еще, — прошептал я, выглядывая из-за угла.
Алексей поднял палец, но нажать не успел.
— Кто?! — недовольным сонным голосом пробурчала дверь.
— Это я, почтальон.
Я схватился за голову, сдерживаясь в выражениях. Блин, сказал же ему одну фразу проговорить и все. Какой, нахрен, почтальон? Хорошо хоть не Печкин.
— Чего надо? — в голосе из-за двери появилась подозрительность.
— Вам телеграмма. Распишитесь в получении, — сымпровизировал Алексей.
Дверь нехотя забряцала цепочкой, щелкнула замком и распахнулась.
— Ну, здорово, служитель врат, — я шустро вырос в проходе.
Вчерашний швейцар попытался захлопнуть дверь, но я преградил ей путь носком ботинка, а сам уже протиснулся внутрь.
— Миша, кто там? — раздался недовольный женский голос из спальни…
— Милиция, — я показал удостоверение. — А вы, я так понимаю, гражданин Войнов Михаил Сергеевич?
Хозяин квартиры растерянно кивнул, озираясь на спальню.
— Собирайтесь, в отдел поедете с нами.
— А в чем, собственно, дело? — тот всё пятился. — Я уже заведующему говорил, ящик с сервелатом пропал не в мою смену.
— Разберемся, — холодно проговорил я, буравя его взглядом.
Странное дело. Недовольная женщина, что подавала голос из спальни, теперь молчала в тряпочку и не спешила поглазеть на незваных гостей.
— А кто у вас там? — кивнул я на кривой, поросший потертыми обоями и полумраком коридорчик, ведущий в спальню.
— Да так, никого… — пробормотал Войнов, почесав кучеряшки на босой груди.
Из одежды на нем были только черные трусы и тапки,
