и реки, омывающие берега его индивидуальности.
Арки, причудливые ставни с резьбой, вещицы, что делают жизнь трогательной и наполненной не хламом, а историями. Не с ценой, а с ценностью. С их запахом, ощущением от них, от их владельцев. Соманные хатки с синими оконцами и улыбающимися из-за цветущей герани бабушками.
И хотя я ничего не понимаю в музыке, а после рисования порой макулатуры в корзине больше, чем в альбоме, все это в целом отражает тот самый ветерок. Из таких мгновений рождаются произведения, эпохи, жизни с их причудливыми историями и сюжетами.
Порой я поэт или трогательный прозаик, что похож на волнительного юношу на первом свидании. Выхватывая телефон в любой позе и месте, начинаю что-то строчить, набрасывать, куда-то идти и тихо улыбаться. Очерки, описание розовых пальто с резными пуговицами, выражений, лиц, характеров, истории и рассказы. Наблюдательный и пристальный взгляд человека, изучающего людей в пробках, их мимику, жесты, их атмосферу, их неповторимое звучание.
Общение с другими людьми несомненно целительно. Точнее, их присутствие, их атмосфера, их опыт. Их мимические морщины, которые напоминают о том, что наши реки еще текут, омывая берега уникальности каждого. И что каждый может стать причиной чьего-то вдохновения, стихотворения, танца, или просто улыбки ближнего, ищущего себя в этом порой непростом мире, где улыбка все еще творит чудеса, а простые объятия друзей исцеляют.
В моем подъезде когда-то жила старушка. Она была на удивление общительна. Более того, она когда-то была балериной. Каждый раз сталкиваясь с ней в подъезде, люди шли пешком чтобы не общаться, не поддерживать ее дружескую беседу. Но ее это не волновало. За ее морщинистым лицом и крохотным тельцем в розовом плаще, прожившем вместе с ней целую жизнь, скрывалось дружелюбие и интерес к жизни, который можно встретить только у балерин в розовых пальто. Худощавая, хрупкая женщина всегда улыбалась, с дружелюбием и наивностью ребенка глядя на своих соседей, разбегающихся по углам.
В ее более ранние годы соседи были друзьями, и знать друг друга было нормально. Скрывать было особо нечего, свои границы защищать еще не было принято, поэтому лавочки были наполнены розовощекими, такими же, как и она барышнями с интересом к жизни и неподдельной искренностью, которую мы, современное поколение, зовем простоватостью.
Мне 32 года и я рада, что застала время этих бабушек с их простоватостью и искренностью. «Смеяться, так всем двором, кричать, так на весь город».
И, честно говоря, я не совсем понимаю, что такого могло измениться за каких-то двадцать лет чтобы люди прекратили открыто общаться и начали защищать свои личные границы, оставив бабушек в пальто без их привычных посиделок на лавках и обсуждения «в поле чудес».
Они, эти женщины, мимо которых мы сейчас проходим мимо, воспитали целое поколение своей стойкостью и простоватостью, когда просто не было необходимости в сложностях, потому что сложностей у них было много. А улыбок еще больше. Воспитав детей и прожив целую жизнь, поработав на совесть на заводах и порой не в самых простых условиях, они остались так же дружелюбны и просты, как раньше было принято, в то время, по которому они скучают за чашкой крепкого чая, который каждый из нас пил в садике. Или по тем людям, с которыми можно просто поговорить в подъезде, которым можно доверить посторожить вещи на остановке или просто посмотреть на них без колючего взгляда в ответ.
В этих людях еще живо то время, когда вещи были ценны…своей историей, а не своей стоимостью. Когда знания были нужны для того, чтобы принести другим пользу, а не обсудить в кафе. Когда книги были с запахом библиотеки и пожелтевшими страницами, со следами от стертого карандаша предыдущих читателей. И на встречи нужно было приходить в любом случае потому что легче было прийти, чем дозвониться.
Они, эти бабушки в пальто, еще могут научить нас человечности из той поры и эпохи, которой мы не помним или не знаем, так как молоды и защищаем свои личные границы. Потому что они рады поболтать в лифте или улыбнуться нам из-за цветов герани на подоконнике. Нужно только попросить или улыбнуться в ответ, отложив в сторону телефон с множеством отпечатков пальцев и интересной книгой, которую было бы неплохо обсудить в кафе с друзьями за чашечкой чая, знакомого еще из детского садика. Чая и кабачковой икры с вареным яйцом, творожной запеканкой и дивного цвета картофельным пюре, взятых из поваренной книги еще задолго до нашего рождения. В то время, когда можно было улыбаться в лифте соседям и не нужно было скрывать свои мимические морщинки, когда наши реки текли, омывая берега уникальности каждого.
Стопка газет
Это было потрясающе. Непропорционально сложенное лицо с крупным носом и глубокими угловатыми морщинами строго отчитывало меня за отсутствие шапки и скидок в супермаркете, навевая мысли о раннем детстве. Точнее, об индейцах Апачи, в которых мы играли, будучи совсем нежными и еще ничему не обученными созданиями. Его морщины были каньонами, а сам образ этого мужчины был настолько груб, что с любого ракурса смотрелся тотально живым. Сам его образ говорил о бархатной опытности, внутреннем богатстве и закаленном характере. Красота жизни покрывала все его недостатки с лихвой. Он был очень красив и самобытен как книга самиздата.
Уколы его морщинистая задница принимала как земля снаряды. Он никогда не показывал вида, ни одного его чувства не прорывалось сквозь бронь закаленной как зимняя вишня личности, будто он хранил сундук с сокровищами эмоций на дне моря с бушующей бронетанковой защитой. А сокровищами был его опыт, каждый со смаком прожитый момент его жизни. Только его живые глаза светились то сильнее, игривее, то с присущей им теплотой успокаивались, задумчиво погружаясь вглубь встроенного в него альбома с воспоминаниями, словно первый в мире вживленный в человека чип с личной историей. Он был гораздо ярче и живее меня, молодой и всем недовольной, с искривленными жизнью губами и позвоночником. И намного молчаливее. Он был настоящим интровертом. Еще сталинской закалки, когда все было настоящим, и в особенности интроверты.
Его сдержанный внешний вид говорил о том, что где-то за пазухой он хранил чемоданчик с ядерной кнопкой, готовый всегда бомбардировать меня эмоциональными поучениями, смыслами, просто боеголовками азартного
