Отходит; пока Верлен беседует с Изабеллой, Эжени подсаживается за столик в глубине сцены, где сидит одинокий мужчина. Верлен встает и поворачивается навстречу Изабелле.
Изабелла (настороженно). Мсье Верлен?
Верлен. К вашим услугам, мадемуазель.
Изабелла. Меня зовут Изабелла Рембо.
Верлен. Простите? (Оседает на стул.)
Изабелла. Изабелла Рембо. Я сестра Артюра Рембо.
Верлен. Ах да, конечно-конечно, прошу вас, садитесь, мадемуазель. Не сочтите меня грубияном — просто мне трудно вставать.
(Изабелла садится.)
До меня… до нас дошла эта трагическая весть пару месяцев назад. Я просто не мог поверить — он был так молод. А помимо всего прочего, его ведь уже когда-то объявляли покойным. Меня глубоко… потрясла его кончина, хотя мы с ним очень давно не виделись.
Изабелла. Я не знала, известили вас или нет.
Верлен. Скажите, это правда… это правда, что ему ампутировали ногу?
Изабелла. Да.
(Молчание.)
Приступим к делу, мсье Верлен, — у меня очень мало времени.
Верлен. Знаете, вы с ним немного похожи. Глаза… почти те же.
Изабелла. Да, мне говорили.
Верлен. Выпьете что-нибудь?
Изабелла. Нет, большое спасибо. У меня к вам серьезный разговор, мсье Верлен. Мсье Ванье сказал, что вы, вероятно, сможете мне помочь.
Верлен. Сделаю все, что в моих силах.
Изабелла. В день смерти моего брата вышел в свет сборник его стихов, изданный, если не ошибаюсь, в Париже.
Верлен. Вы имеете в виду «Реликварий»?
Изабелла. Совершенно верно. Книга была подготовлена без ведома автора и его близких; более того, в нее включено анонимное предисловие, содержащее возмутительные, клеветнические сведения, которые выдаются за биографию моего брата. Моя мать и я этим просто убиты.
Верлен. Хм, да, э-э-э… надо бы вам переговорить с мсье Жанонсо. Он был редактором этого сборника.
Изабелла. Я знаю. Но связаться с мсье Жанонсо оказалось для меня невыполнимой задачей.
Верлен. Так или иначе, эту книгу изъяли из обращения.
Изабелла. Я знаю. Но моя мать и я вынуждены принять меры к тому, чтобы такие случаи не повторялись впредь. И мсье Ванье считает, что вы сумеете нам помочь.
Верлен. Я? Каким же образом?
Изабелла. Как я понимаю, у вас осталось большое количество рукописей моего брата.
Верлен. Ну… кое-что есть.
Изабелла. Мы с матерью были бы очень признательны, если бы вы их вернули нашей семье.
Молчание.
Верлен. Я всегда… был максимально тактичен во всем, что касалось вашего брата. Не скрою, я всегда отстаивал его интересы. Видите ли, когда он приобрел известность, в газетах и журналах стали появляться фальшивки, подписанные его именем, и я вызвался положить этому конец; с тех пор я слежу, чтобы его имя появлялось только под теми произведениями, которые действительно вышли из-под его пера. Я фанатично предан этой миссии, она для меня чрезвычайно важна. Мы с ним оба создали свои лучшие произведения, когда были вместе, понимаете? Все, что было написано после, — это, я считаю, одно длинное примечание.
Изабелла. Неужели его имя пользовалось такой широкой известностью?
Верлен. Да, уверяю вас.
Изабелла. Тем важнее для нас собрать воедино все его рукописи. Вероятно, мне следует посвятить вас в наши планы. Известно ли вам, что перед смертью он принял веру?
Верлен. Принял веру?
Изабелла. Да. Пока он болел, я уговаривала его чуть ли не месяц, молилась за него, и вот за две недели до смерти он захотел исповедоваться. После этого мы с ним ежедневно молились вместе, и священник сказал, что еще не встречал столь истовой веры, как у Артюра. Поверьте, невзирая на эти трагические обстоятельства, тот день, когда Артюр попросил, чтобы к нему позвали священника, стал одним из самых счастливых дней моей жизни.
Верлен. Значит, перед смертью он причастился?
Изабелла. К несчастью, у него было полное недержание всего, и таинство решили не совершать, дабы предотвратить невольное святотатство. Но я знаю, что душа его была спасена.
Верлен (без тени иронии). Это, конечно, огромное утешение.
Изабелла. Конечно. Итак, теперь вы, очевидно, поняли, как важно для нас с матерью собрать все его наследие.
Верлен. Э-э-э?..
Изабелла. Буду с вами откровенна, мсье Верлен: некоторые произведения, созданные моим братом в ранней юности, грешили непристойностями, а в отдельных случаях — даже богохульством. Он бы не хотел, чтобы его помнили как автора таких строк. Мы с матерью намерены, образно говоря, отделить овсы от плевел и уничтожить те стихи, которые, по нашему мнению, уничтожил бы он сам.
Верлен. Понимаю.
Изабелла. Нас поразило, что вещи, включенные в «Реликварий», кто-то счел достойными публикации. С нашей точки зрения, их напечатали из корыстных побуждений. Интересно знать, кто прикарманил авторские гонорары.
Верлен (виновато). Да… в самом деле… э-э-э… теряюсь в догадках.
Изабелла. Вот визитная карточка моей матери. Надеюсь, вы не откажетесь выслать рукописи по этому адресу.
Верлен. Понимаете, мы с Ванье планировали издать полное собрание сочинений Рембо.
Изабелла. Да, он мне говорил.
Верлен. А… не считаете ли вы, что в подобном издании найдется место и для таких стихов, которые вы упомянули? Несомненно, его обретение веры будет разительным контрастом тому… о чем он писал в юности.
Изабелла. Согласна, эти соображения необходимо учесть.
Верлен. Вот и я о том же…
Изабелла. На всякий случай дайте мне, пожалуйста, ваш адрес.
Верлен. Дело в том, что… у меня, вообще говоря, нет адреса, мадемуазель. Видите ли, я много времени провожу на больничной койке и мой адрес… так сказать… постоянно меняется.
Изабелла. Ах вот оно что. Тогда это все, мсье Верлен.
Верлен. Мне сейчас пришло в голову: если вам нужны рукописи Рембо, имеет смысл обратиться к моей жене.
Изабелла. К вашей жене?
Верлен. Совершенно верно. Я до сих пор называю ее своей женой, хотя она, исповедуя — вместо Евангелия — Гражданский кодекс, вышла замуж за другого. Мы с ней в последний раз виделись еще при… двадцать лет назад. Я долгие годы уговаривал ее вернуть мне рукописи и письма Рембо.
Изабелла. Понимаю. Спасибо вам.
Верлен. Это злобная и безнравственная женщина. Вы не поверите: моему сыну в этом году исполняется двадцать один год, а я его в последний раз видел, когда ему было восемь.
Изабелла. Мне пора, мсье Верлен. Не хочу слишком поздно возвращаться в гостиницу.
Верлен. Подождите. Прошу вас. Одну минуту. Пока вы не ушли, разрешите кое-что спросить… про вашего брата. Понимаете, мы с ним в последний раз виделись в Штутгарте, лет семнадцать назад, он тогда изучал немецкий. После этого до меня доходили какие-то туманные сведения. Говорили, будто он уехал в Абиссинию и там умер, а потом пронесся слух, что он жив, — чего только не болтали! Если можно, я бы хотел только прояснить для себя некоторые подробности, вот и все.
Изабелла. Даже не знаю, что вам рассказать. Он много ездил по свету. Одно время работал на Кипре консультантом по строительству, потом перебрался в Аден, и там его взяли на работу в торговую фирму. А лет пять назад командировали в Абиссинию, где он буквально на пустом месте организовал для фирмы новую факторию и сам ее возглавил.
Верлен. А от чего он умер?
Изабелла. От саркомы колена.
Верлен. Как странно.
Изабелла. Что в этом странного?
Верлен. У меня… то же самое… опухоль колена.
Изабелла. Если бы он своевременно обратился к врачам, если бы не отдавал все силы работе, его можно было бы спасти. А так он в отсутствие медицинской помощи терпел до последнего. Когда боль уже стала невыносимой, у него ушло два месяца на переезд в Марсель, и там ему ампутировали ногу… для всего остального было уже слишком поздно.
Верлен. Какой ужас!
Изабелла. После операции ему стало только хуже. Для него изготовили деревянный протез, но он так и не сумел к нему приноровиться. Нога была ампутирована слишком высоко, и культя не могла поддерживать вес. Он потом не раз повторял, что ни в коем случае не дал бы согласия на ампутацию, если бы знал, чем это обернется. Больница была ему ненавистна, и в конце июля он выписался, чтобы перебраться домой.
