— Вот так, Марга, прелесть ты наша. Если в твоей телепрограмме прозвучит хоть слово о новом фильме, ты никогда, слушай меня внимательно, никогда больше не получишь от Сепульведы интервью. Понятно? Сепульведа рассказывает о фильме друзьям, и ты не можешь пользоваться его искренностью. Думаю, я внятно выражаюсь.
— Я лишь спросила. Я хотела…
Ее прервала девушка в черных чулках. Она придвинула стул поближе к Сепульведе и проговорила:
— Слушай, а тебе не приходило в голову сделать продолжение фильма, но с другим местом действия. Пусть не метро, а какой-нибудь кинотеатр, например. Я хочу сказать, снять фильм о девушке, которая сидит в кинозале, а сосед залезает ей под юбку. Никто этого не замечает, кроме главной героини. Должно получиться хорошо. Не знаю, уловил ли ты до конца мою идею? Героиня, ее играет Виктория, пришла в кино с мужем или с детьми, нет, все-таки лучше с детьми и на детский сеанс, так вот, она видит, как сидящий рядом с ней парень сует руку между ног соседней девушке. Наша героиня возбуждается, понимаешь? Она не может сдержать желания, наблюдая, как мужчина ласкает голые ляжки девушки, и начинает мастурбировать прямо под носом у детей, пока их внимание поглощено экраном. Это будет здорово, круто! Ты не находишь, Сепульведа?
— Неплохо придумано. — Сепульведа кисло улыбнулся и, облокотившись локтем о стойку, посмотрел в зал: там раздавались смешки. — Совсем неплохо.
— Тебе потребуется кто-нибудь на роль девушки, — добавила предполагаемая актриса. — У тебя есть мой адрес? Нет, лучше я сама тебе позвоню.
— Каково же все-таки название фильма? — упрямо гнула свое Марга. — Не подумай, я спрашиваю из чистого любопытства. В программе не прозвучит ни слова.
— Название? — Сепульведа открыл пухлый розовый рот. — Естественно, «Метро». Другого и быть не может.
Глава 20
Эмма стояла у выхода, в круге света фонарного столба. Она сделала ему знак и, когда Антонио подошел, взяла его под руку.
— Ты удивлен? — спросила она.
— Признаться, не ожидал тебя здесь увидеть.
— Мы пришли на интервью всем курсом. Ну и как, интересно?
— Ты же знаешь Сепульведу. Заладил: я, я, я.
— У нас учится девушка, которая будет сниматься в его ближайшем фильме. Роль малюсенькая: она играет телефонистку и появляется на экране всего на минуту, а то и меньше, однако одного факта оказалось достаточно, чтобы ее заметили другие режиссеры — ей уже дали роли в нескольких картинах. Сепульведа прямо волшебник. Ладно. Не хочешь пригласить меня поужинать?
Они перешли на другую сторону и направились к пабу «Санта Барбара» на улице Фернандо VI. Антонио остановился.
— Эмма, ты меня не предупредила. Я не знал, что ты будешь на интервью с Сепульведой.
— По пятницам люди обычно ужинают в ресторанах, тебе об этом известно?
— На сегодняшний вечер у меня есть работа. Я договорился сделать несколько фотографий на концерте одной рок-группы — не помню ее названия; они сегодня выступают на озере Каса-де-Кампо. А потом еще нужно будет забежать домой оставить камеру.
— Хорошо, хорошо. Нет проблем. No problem.
— Ты была одна?
— Совершенно одна.
— А товарищи с курсов?
— Теперь все ходят парами, радость моя. Похоже на эпидемию. На одиноких женщин смотрят с подозрением — боятся, как бы не отбили дружков.
Они толкнули дверь паба и вошли внутрь. За столиками сидели редкие посетители. Время было раннее: заведение заполнялось только после полуночи.
Эмма и Антонио поздоровались со знакомыми и сели за свободный столик.
К ним подошел официант по имени Тони, обладатель коричневого пояса по каратэ.
— Ты не показывался здесь целую вечность, Антонио, — произнес он вместо приветствия.
— Ему некогда. Антонио загружен работой, — ответила за него Эмма. — Он только что из «Ханоя», где брал интервью у Сепульведы. У самого Великого Сепульведы! Мой муженек снова при деле и скоро будет знаменитостью.
— Бывший муженек, — уточнил Антонио.
— Извини, дорогой. Ты сегодня слишком чувствительно настроен — обижаешься по пустякам, не находишь?
— Просто хочу поставить точки над «i».
— Заметил, Тони, что делает с людьми предвкушение славы.
— Нашел работенку? — спросил его Тони.
— Да еще какую! — опять ответила за него Эмма. — У моего деверя. Антонио делает книгу о мадридских тусовках для общины. Это только начало, а за ним последуют новые и новые издания.
— Откуда тебе известно?
— Да вот известно… Я разговаривала с Паскуалем, и он сказал, что издательство в восторге от твоих фотографий. Буквально так и выразился: «Изумительные фотографии, Эмма!» — Ее голос звучал напыщенно.
— Черт возьми! Книга уже закончена, а Паскуаль пристал ко мне с какими-то дополнительными интервью. Не понимаю, чего он добивается?
— Ну вот, теперь ты рассердился на Паскуаля. Он-то чем тебе не угодил, Антонио?
— Сюда недавно заходил ваш Сепульведа, — сообщил Тони. — Попросил воды.
— Теперь он пьет только воду, — пояснил Антонио.
— И правильно делает: надо следить за своим здоровьем, разве не так? Ладно. Что тебе принести, Антонио? Как всегда? А тебе?
— Что-нибудь вкусненькое, — ответила Эмма.
— Полцыпочки[59]?
Старая шутка, понятная лишь своим. Она повторялась из вечера в вечер, когда Антонио приходил сюда с друзьями, оставаясь до трех утра, то есть до самого закрытия паба. Прощались навеселе, расточая уверения в горячих дружеских чувствах и обещания скорой встречи.
Услышать знакомую присказку для Антонио было равносильно путешествию в далекий, давно забытый мир, а ведь прошел всего год, с тех пор как он резко изменил образ жизни, круг общения и привычки. Сердце защемило грустной нежностью, словно он безвозвратно потерял что-то очень дорогое.
Эмма и Тони засмеялись. Потом официант принес пива и тарелку соленых орешков.
— Вот твой арахис. Приятного аппетита!
Это была вторая дежурная шутка, поскольку Эмма неизменно утверждала: она посещает пабы ради арахиса, а пиво только помогает протолкнуть его в горло.
Они прихлебывали из высоких стаканов, потерянно глядя куда-то в сторону. Через некоторое время Антонио прервал молчание:
— Иногда ко мне приходит четкое понимание, насколько бездарно я растратил свое время. Ведь кроме меня в нашей компании не нашлось никого, кто верил во все эти бредни о творческой свободе восьмидесятых годов… Наверное, был слишком молод… и глуп…
— Мы, дорогой. Я тоже потратила время зря.
— Пожалуйста, перестань называть меня дорогим.
— Прости, но ты сегодня совершенно невозможен.
Антонио пожал плечами и попытался изобразить улыбку, но не смог.
— Будь я в ту пору на десять лет старше… но мне едва исполнилось семнадцать, когда Франко отправился на тот свет, — чтоб ему там яйца отшибли! Его смерть застала меня врасплох…
— Нас — мне тогда исполнилось пятнадцать.
— За пройденное время можно было найти себе место под солнцем… приобрести студию, добиться чего-нибудь существенного… А что сделал я? Ничего…
— Что сделали мы?
— Работал в каком-то занюханном агентстве, которое публиковало комиксы и журналы для фанатов… Попросту бездельничал, валял дурака. Меж тем как другие думали о будущем. Посмотри, чего достиг Сепульведа, Аласка, Оука Леле, Гарсия Аликс… та же Белен Саррага…
— Белен хорошо устроилась, подцепила богатенького мужа. Вот бы мне так!
— Все «хи-хи-хи» да «ха-ха-ха», а жизнь уходит. Я ничто, ноль с палочкой. Скажи, кто меня знает как фотографа? Ну, скажи!
— Твои друзья. Они знают твои работы.
— В моем возрасте не приходится говорить о друзьях. Друзья существуют, пока ты молод, а потом превращаются в конкурентов. — Антонио посмотрел на часы и раздраженно повел плечами. — Извини, но уже поздно, мне надо идти. Так как мы не договорились заранее…
— Успокойся. Я останусь здесь. Наверняка встречу кого-нибудь из знакомых, посижу немного, а потом отправлюсь восвояси.
— Ты сегодня была на занятиях?
— Была, но шеф болен. Нам позвонила его женушка и предупредила, чтобы мы не ждали.
— Значит, так и не развелся. Я думал, он современнее.
— Я тоже думала. Он говорит, что не может оставить жену, поскольку любит ее по-своему. Потом я узнала о других его интрижках, например с одной девушкой с нашего курса, Магдой. Ты ее должен помнить.
— Не очень отчетливо.
— Я развелась, а он — нет. Вот влипла!
— Ты изображаешь из себя феминистку, когда тебе это на руку. Выкидываешь флаг женской независимости, однако не для утверждения своих прав, а для того, чтобы что-нибудь для себя урвать.
— Естественно. А ты для тех же целей используешь свой мачизм.
— Верно подмечено. Мы оба в глубокой заднице, и это меня утешает.
