— Что ты делаешь? — спросил я.
— Не подкрадывайся ко мне так! Если, конечно, не хочешь получить совком по уху.
— Я думал, ты чистишь камины.
— Я хотела выглянуть наружу, — сказала она.
— Разве тебе следует это делать? В смысле — это правильно? То есть у тебя не будет неприятностей?
— Кто моет окна в этом доме? Они невероятно грязные.
— Думаю, все считают, что в этом нет смысла. Они покрываются грязью очень быстро.
— Я просто хочу выглянуть наружу, но не могу открыть окно — оно закреплено болтами.
— Ну, понимаешь, если бы оно не было закреплено, в дом влетели бы чайки.
— Я думала, что если хорошенько его протру, то смогу хотя бы одним глазком увидеть, что снаружи.
— Знаешь, снаружи может оказаться еще хуже.
— Я об этом не подумала.
— В этом заключается одна из проблем. Если ты живешь на свалке, то вокруг столько пыли, сажи и золы, что они способны проникнуть куда угодно. Если ты выйдешь хотя бы на минуту, а затем, войдя в дом, высморкаешься, твои сопли будут черными. Пыль проникает во все — не только в дом, но и в людей.
— Тогда мыть окна действительно особого смысла нет.
— Думаю, что нет.
— Но это может сделать комнату чуть светлее, правда?
— Думаю, темнее от этого точно не станет.
— Тогда давай попробуем.
— Я? Ты не могла иметь в виду меня, я же Айрмонгер.
— Да, ты можешь помочь.
— Ох, — сказал я. — Ладно.
Так мы и поступили. Стали протирать окно. Мы терли его старыми тряпками, и тряпки, которые и так не были слишком белыми, очень скоро стали совершенно черными. Мы брали все новые и новые тряпки, но и они вскоре чернели. Они были пропитаны мраком, а его от этого не становилось меньше. Стоя рядом с Люси, я тер окно и прислушивался к тихим словам. Они казались еще тише, чем раньше, но я наконец разобрал первое из них.
— Эл! — сказал я. — Думаю, это Эл!
— Что ты сказал? — спросила она.
— Эл, — сказал я. — Мне нравится протирать окна, хоть и приходится изгибаться буквой «Л».
— Идиот, — пробормотала она. — Где ты вообще был? Я думала, ты не придешь.
— Я собирался прийти гораздо раньше, правда, но у меня не получилось. Следующей ночью я приду гораздо быстрее.
— Хорошо бы. Я не могу стоять здесь всю ночь и ждать тебя.
— Нет-нет, никто об этом и не просил.
— Нам есть чем заняться.
— Да, да, — сказал я, и некоторое время мы продолжали тереть молча.
— Извини за ухо, — наконец сказала она.
— С ним уже все в порядке, спасибо.
— Скоро ударят в колокол, и мне нужно будет идти вниз. Завтра будь порасторопнее. Если, конечно, хочешь, чтобы я тебе о чем-нибудь рассказала.
К тому моменту наши руки были уже очень грязными, но я об этом не думал. Мы отступили назад, чтобы посмотреть на оконное стекло. Мне оно казалось таким же, как и раньше, но ей я, конечно, сказал, что оно стало чуть светлее. Похоже, она обрадовалась. Она взяла с меня обещание, что я приду в Солнечную комнату днем и посмотрю, стало ли в ней светлее.
— Тебе известно, что мы сейчас делаем? — сказал я. — Я не должен этого делать.
— Мыть окна?
— Ни мыть окна, ни, прежде всего, разговаривать с тобой.
— Почему?
— Это запрещено. Правило Дома.
— Кто это сказал?
— Дедушка.
— Чей дедушка?
— Амбитт Айрмонгер, глава Дома-на-Свалке.
— Я тоже одна из вас, — сказала она. — Я Айрмонгер. По материнской линии.
— Я чистокровный Айрмонгер. И по матери, и по отцу.
— Тогда я знаю, что это для тебя значит.
— Что?
— Это значит, что, когда вырастешь, ты будешь нескладным и скрюченным.
Мне стало не по себе.
— Я ведь не очень высокий, правда?
— Ты ведь довольно хилый, правда?
— Для моего возраста? Мне пятнадцать с половиной. Когда мне будет шестнадцать, я должен буду жениться.
— Что ж, удачи.
— Я не хочу жениться. Совсем.
— Тогда скажи «нет».
— Не могу.
— Почему?
— Правило. Все женятся в шестнадцать. Ну, почти все.
— Тебе нравятся ваши правила, правда?
— Нет, не нравятся. Но они все равно существуют, не так ли? Я не могу их нарушить.
— Потому что ты маленький?
— Потому что я Айрмонгер.
— Мне уже шестнадцать, и я не замужем. И не собираюсь. Один раз меня чуть не выдали. Еле сумела этого избежать.
— Правда? Тебя действительно чуть не выдали замуж? Можно спросить, за кого?
— За Свалку, придурок.
— Ох.
— Он говорит «ох»!
— Ты расскажешь мне об этом?
— Что у тебя на той цепочке?
— Мой Джеймс Генри Хейворд.
— Твой что?
— Мой Дже… моя затычка, мой предмет рождения. Хочешь увидеть его? Я покажу тебе.
— Мгновение назад ты назвал ее по-другому.
— А… Ладно, думаю, я могу тебе сказать. Я слышу голоса.
— Ты — что?
— Предметы… Понимаешь, у некоторых предметов есть голоса и имена. Они говорят мне свои имена. Видишь вон тот шнурок колокольчика?
— Да.
— Его имя — Дженни Мак-Маннистер.
— О чем ты говоришь? Ты что, болен?
— Да, я болен. Дядя Аливер дает мне пилюли.
— С тобой что-то не так. Я чувствовала это с самого начала, чувствовала. Ты опасен? Ты не выглядишь опасным.
— Нет, нет, я совершенно не опасен.
— Лучше бы это действительно было так. Я стукну тебя, если ты опасен.
— Я не опасен, — сказал я. — Я просто слышу предметы.
— Тогда слушай предметы подальше от меня. Не пугай меня, а не то я опять возьмусь за совок.
— Нет-нет, я об этом даже и не думал.
— Лучше я пойду вниз, пока меня не хватились.
— Тогда спокойной ночи. Спасибо за разговор. Завтра я приду раньше.
— Надеюсь.
И Люси пошла прочь со всеми своими принадлежностями для уборки. Но, дойдя до двери, она обернулась.
— Скажи еще раз, как меня зовут? — сказала она довольно сердито.
— Люси Пеннант, конечно, — сказал я.
— Спасибо, — сказала она и ушла.
— И какой-то Эл, — прошептал я.
Так все и закончилось. Что за ночь! Возвращаясь в свою комнату, я чувствовал себя легко и даже размахивал цепочкой с Джеймсом Генри. Мне оставалось пройти еще совсем немного, когда я, взбегая по лестнице, заметил, как что-то быстро пронеслось в тени мимо меня. Я успел разглядеть — это была птица.
— Лейка! — позвал я.
Но она уже скрылась из виду, улетев на верхние этажи. Лучше бы ей не забираться на чердак, летучие мыши быстро с ней разделаются.
Я лег спать, жалея о том, что у меня нет ничего на память о Люси Пеннант. Любая мелочь, напоминавшая о ней, сделала бы день веселее. Лучше всего было бы иметь ее портрет или фотографию.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
