из кабинета, закрыл за собой дверь, которая должна была всегда оставаться закрытой, и, ни на кого не посмотрев, ни с кем не попрощавшись, направился по коридору в сторону лифта.
Единственное, что врезалось в память в то утро, – это тишина. Тишина, которую нарушал лишь грохот клавиатур, звонки телефонов и перешептывание любопытствующих.
Сара долго не возвращалась.
Обратно пришла тихая, грустная, со слегка стертым макияжем.
Она села рядом со мной молча, избегая моего взгляда. Я тоже старался не смотреть ей в глаза, которые заволокла пелена слез и стыда.
Сара, добродушная, милая, сердечная, стесняющаяся кого-то лишний раз потревожить, чья редкая улыбка могла озарить даже самый пасмурный день. Сара, пунктуальная, трудолюбивая, спокойная… неужели Рафа сошел с ума?
Через несколько минут офис снова наполнился привычным шумом, поглотив неловкость Сары.
Только во время еды в окружении коллег, с которыми она чувствовала себя уверенно, Сара объяснила, что произошло, вызвав у меня смущение.
Поначалу мы все хранили неловкое и искусственное выжидающее молчание, которое никто не решался нарушить. Сара не говорила ни слова. Во время обеда мы старались обсуждать рабочие вопросы, которые оттягивали неприятную беседу.
Мы уже перешли к кофе, и я, как и в ту ночь, когда она рассказала историю своей жизни, подвел ее к необходимой беседе. Я должен был ей помочь.
– Сара, тебе уже лучше? – спросил я от имени всех нас.
Она опустила свой взгляд, и в чашку кофе упала слезинка. Открыв сумку, она достала упаковку бумажных салфеток.
Никто ничего не говорил, и я снова решил помочь ей.
– Сара, успокойся, не волнуйся, – сказал я, взяв ее дрожащую ладонь в свои руки. Я вдруг ощутил неуверенность, как тогда, когда держал Карлито за руку в ту ночь.
Ее губы несколько раз разжимались, чтобы произнести слова, которые никак не хотели складываться, и с трудом ей удалось взять себя в руки, чтобы начать неприятный разговор. Она выпалила все сразу, без пауз, без остановок… как будто все, что несколько часов копилось у нее внутри, захотело тут же вырваться на свободу. Она говорила, и каждая фраза оставляла глубокий отпечаток на моей совести. Трус. Вне всяких сомнений, это слово могло подытожить все, что случилось в тот день: какой же я трус.
Сара говорила, и никто не осмеливался перебить ее.
– Я уверена, что написала это, я помню это настолько четко, будто это было всего две минуты назад, – нервно говорила Сара. – Я оставила документы перед самым уходом… будто это было всего две минуты назад… Я даже написала там заглавными буквами: «ОЧЕНЬ ВАЖНО» на желтом стикере. Им нужно было всего-то подождать четыре дня до пятницы, чтобы выставить счет, только и всего. И Марта говорит, что ничего не видела, когда относила документы в бухгалтерию, что не было там никаких записок, ни на документах, ни на столе, ни на полу. Конечно, всего лишь мое слово против ее слова…
Она вздохнула, и мне показалось, что этот вздох длился вечность.
– Я, я ведь всегда стараюсь сделать все в интересах компании, всегда все делаю в срок и прихожу вовремя. – На этих словах Хави потупил взгляд. – Я беспокоюсь о выполнении каждого заказа, и тут такое происходит с самым важным для нас клиентом, самым крупным клиентом… Я четко помню, что все написала, будто это было всего две минуты назад.
Я окинул взглядом присутствующих, и увидел, что никто ничего не понимает.
– Ты говоришь о «Констуссе»? – спросил Годо, пытаясь поддержать разговор, чтобы Сара вдруг не перестала говорить и все смогли разобраться в этой пока что бессмысленной цепочке фраз.
«Констусса» является одним из самых важных предприятий в нашем регионе. Это строительная компания, работающая в более чем десяти странах, со штаб-квартирой в Мадриде, Барселоне и Валенсии. Компания, которая выставляет и оплачивает миллионные счета и для которой мы – ну теперь уже они без меня – являемся практически единственным поставщиком программного обеспечения. Компания, которая платит очень хорошие деньги, но требует к себе особого отношения и приоритета во всем.
– Да, именно о них. Двадцать процентов наших доходов обеспечивают именно они. Вы знали об этом? – спросила Сара, вытирая глаза салфеткой. – Я тоже не знала. Дон Рафаэль сказал мне сегодня об этом, ну, когда кричал на меня. Какой-то важный руководитель в их офисе получил счет на пятнадцать тысяч евро за работу, которая не будет выполнена раньше понедельника. И нашей бухгалтерии нужно было всего лишь немного подождать и отправить им этот счет сегодня, чтобы они получили его на следующей неделе. Но нет, надо было выставить счет раньше. И комиссии еще, эти чертовы комиссии… А главное, что работа еще не сделана. Им пришел счет на пятнадцать тысяч за работу, которая еще не выполнена в полном объеме. Понятно, что их начальник закатил дону Рафаэлю невиданный скандал, пригрозив отказом от сотрудничества. Он сказал, что мы несерьезные и безответственные люди… Понимаете, как это выглядит.
– Ну, возможно, не так уж и страшно. Ты же знаешь, что Рафа любит преувеличивать, – сказал уже привыкший к выговорам Хави.
– Как Марта могла ничего не заметить? Я ведь точно оставила записку там, я не понимаю, не понимаю…
– Она могла отклеиться, и уборщица могла выбросить ее в мусор, – предположил Годо, достав из рукава главный козырь, который мы всегда использовали, чтобы объяснить необъяснимое: уборщица.
– Это невозможно! – почти прокричала Сара. – Я прикрепила записку степлером. Я сказала дону Рафаэлю, что, если проверить документы, наверняка найдутся какие-то следы. Мне приходит в голову только одно: кто-то сделал это нарочно, но я никак не могу понять причину. – Она задумалась. – Дон Рафаэль сказал, что если вдруг дело дойдет до расторжения контракта, я могу распрощаться не только с самым важным клиентом, но и со своей головой. Вот так, буквально.
Маленький, притаившийся, пожелавший остаться незамеченным… Я мог бы быть смелым, я мог бы там, на глазах у всех, признать свою вину. Я мог бы пойти на следующий день и поговорить с доном Рафаэлем, объяснить ему, что произошло сущее недоразумение. Я мог бы сделать так много всего… Но я ничего не сделал.
Пока Сара пыталась выговориться, я все еще держал ее записку в кармане своего пиджака.
На смену раскаянию, чувству вины и жалости пришел страх. Страх разоблачения. И с этого момента нашего разговора меня волновал только один-единственный вопрос: «Видел ли меня кто-нибудь?»
Сара взяла меня за руку.
У меня чуть не остановилось сердце. Я испугался так, как не пугался уже
