будто только что увидели душу друг друга.
Мы поднесли стаканы с кофе к губам.
– Муж мой, – продолжала она, – всю жизнь работал, но сейчас, когда он на пенсии, с тем, что он получает, и моей зарплатой мы едва сводим концы с концами, опять же, дети… – и последнее слово повисло в воздухе. Мы оба все прекрасно понимали.
Наступила неловкая пауза, когда два человеческих разума вдруг дистанцировались друг от друга, мысленно переносясь каждый к своей семье.
Это была всего лишь секунда, всего лишь мгновение, потому что ей нужно было продолжать говорить. Это единственное, что ей оставалось, единственное, что не было запланировано на тот день.
– А вы знаете, что я никогда не выезжала за пределы Испании? – сказала она, стараясь хоть как-то поддержать беседу. – Знаете, я никогда не летала на самолете! – продолжала она, прихлебывая кофе одними губами, которые время нещадно наградило морщинами. – Никогда, и даже представить себе не могу, каково это, быть там.
И она подняла глаза к небу.
– Это проще простого узнать. В один прекрасный день берете и покупаете билет на самолет до Парижа и проводите там романтические выходные, – сказал я, отчего она рассмеялась натянутой, вымученной улыбкой побежденного.
– Ох, молодой человек, скажите это моему мужу! Правда в том, что в моем возрасте иногда хочется просто отдохнуть. Отдохнуть и не более того.
Я невольно подумал о Реби, которая в свои восемнадцать лет даже не задумывалась о таких словах, как «сон», «отдых» и «покой».
Я снова посмотрел на нее, но она уже исчезла, как исчезает роса с первыми лучами солнца. Образ девушки в клетчатой юбке, белой блузке и с книгами под мышкой вдруг растворился. Я очнулся, будто ото сна, и снова увидел перед собой женщину шестидесяти лет, статную, в синем халате и белых башмаках, со сморщенным лицом и утраченными надеждами. Все остальное безвозвратно осталось в прошлом.
Я видел в ней отражение всех наших неудач. Я ненавидел образ этой женщины за то, что он слишком напоминал о происходящем со мной в последнее время. Я понял, что в скором времени стану говорить как она: рассуждать о том, кем я мог бы стать, но так и не стал. Я встретился лицом к лицу с самим собой, жалуясь на собственные неудачи, несбывшиеся мечты, на то, что мир – а вовсе не я сам – похоронил мое будущее, не оставив даже оправдания, что я родился не в ту эпоху.
– Эй! – она напугала меня своим окликом.
– Извините, я тут задумался… а вы никогда не хотели вернуться к учебе? – попытался я выбраться из трясины мыслей. – Не хотели как-то изменить эту ситуацию?
– Ну, несколько лет назад я как раз собиралась записаться на компьютерные курсы, больше из любопытства, если честно. Но как раз в это время заболел мой муж, и мне пришлось полностью посвятить себя семье и дому. Было непросто, и потребовалось немало усилий, чтобы выбраться из этого. А теперь с восьми утра и до девяти вечера я убираюсь, так что времени ни на что не остается.
Луиза продолжала говорить, но, притворившись, что слушаю ее, я начал перебирать свою жизнь и сравнивать ее с той жизнью, которую мне хотелось бы прожить. Сравнение всегда давалось мне легче всего: это ничего не стоит и к тому же иногда идет на пользу, поскольку позволяет определить, в какой точке я все-таки нахожусь в данный момент.
Спустя несколько минут, в течение которых она говорила, а я просто кивал головой, я посмотрел на часы.
– Ох, что-то я совсем припозднился, – сказал я ей.
Она поблагодарила меня за кофе и ушла.
Я вернулся на свое рабочее место и задумался. Мне было страшно возвращаться домой. Я боялся столкнуться лицом к лицу с рутиной. Я боялся увидеть себя, уже шестидесятилетнего. Боялся увидеть Реби в синем халате и белых башмаках.
На часах стукнуло девять, а я все еще был на работе. Сидел за своим столом, притворяясь, что работаю, хотя на самом деле ничего не делал.
Ее голос снова вернул меня в реальность.
– Сейчас придет охранник, чтобы все закрыть, да и я уже буду направляться в сторону дома… пора, – сказала она мне, неся к небольшому желтому шкафу средства для уборки.
– Не беспокойтесь, я тоже уже ухожу, на сегодня, пожалуй, хватит, – смиренно ответил я, выключая компьютер.
– Да, вы настоящий трудяга, – крикнула она мне издалека.
Я подождал, пока она вернется.
– Ну, так что, пойдем?
– Подождите, только выкину все из карманов.
Усталым движением она засунула руку в большой карман халата, схватила горсть бумажек и бросила их в мешок с мусором. Она уже собиралась завязать его, но я остановил ее громким криком:
– Нет! Подождите минутку!
Бедняжка мгновенно остановилась, удивленная и слегка напуганная.
Я увидел маленькую бумажку, исписанную зелеными чернилами. Большой, неровный, довольно уродливый почерк, которого я никогда раньше не видел. Я взял ее в руки, чтобы прочитать.
Доктор Хайме Калабуиг
улица Сипрес, 46, 50С
На глазах у удивленной Луизы я положил записку себе в карман. Это была еще одна подсказка. Кто-то снова воспользовался моей зеленой ручкой. Во мне теплилась новая надежда.
Я спросил Луизу, не помнила ли она точно, где подобрала эту бумажку, но она не смогла ответить ничего вразумительного. Ей показалось, что она взяла ее на одном из столов в бухгалтерии. Я объяснил ей, почему взял эту бумажку, рассказал ей про зеленые чернила, про мою ручку и мои поиски.
Мы вместе спустились на лифте, поприветствовали охранника и вышли на улицу. А затем попрощались.
По дороге я несколько раз обернулся, наблюдая за тем, как она медленно бредет к автобусной остановке. На пустой автобусной остановке не было больше никого, кроме нее: женщины, чей рабочий день заканчивался в девять часов вечера и чей муж-пенсионер не мог приехать, чтобы подвезти ее до дома. Кроме женщины, которая, приехав домой, будет готовить ужин для всех и снова убираться.
Увидев, как она села на металлическую скамейку, я подумал, что стоит отвезти ее домой. По крайней мере, хотя бы подойти к ней. Уже очень поздно. Ярость Реби будет безграничной. Она даже не позвонила мне на мобильный. И я не позвонил ей.
Я пошел к машине, прочь от сеньоры Луизы, скрестившей руки на своей сумочке и высматривающей автобус, который все никак не ехал. Я дошел до угла и остановился. Спрятался, подождал несколько минут, наблюдая за ней, оберегая ее. Она сидела одна на
