десять минут раньше, и Хави уже был на месте.
Я подошел к столу, едва сдерживая радостную улыбку, смотря на опустевший стаканчик, из которого исчезла ручка.
Снял куртку, сел, включил компьютер и стал ждать привычных звуков, знаменующих начало еще одного дня.
Сара забыла про ручку, а я не стал ей напоминать. Я решил отложить все на после: после ланча, после нескольких звонков по работе, после обеда… и спустя почти восемь часов тщетных поисков я начал терять терпение. Я ничего не хотел говорить Саре, боясь, что ручка найдется, что я вернусь на следующий день на работу и увижу ее на своем столе. На самом деле, мне всего лишь нужно было знать, что она где-то рядом, что никто не разрушил мой план, не унес ее домой, не сделал пленницей в запертом ящике или, того хуже, не выбросил в мусорное ведро.
С нетерпением любовника, который не может дождаться встречи, я проверил каждый уголок, пытаясь отыскать ее следы. Вопреки своему плану я так и не смог позабыть о ней. Я искал, как ищет каждый, кто уже потерял всякую надежду и впал в отчаяние, хоть малейший намек на ее присутствие.
Всего за полчаса до ухода, как влюбленный, увидевший улыбку и сбитый ею с толку, я нашел подсказку, которая позволила мне продолжить игру. Я направился к специальному столу, где в конце рабочего дня мы всегда оставляли заказы и отчеты, как вдруг желтый листок с зелеными буквами привлек мое внимание:
ОЧЕНЬ ВАЖНО:
Работа еще не окончена.
НЕ выставлять счет до пятницы.
Зеленые чернила. Не осталось ни малейших сомнений в том, что это была моя зеленая гелевая ручка. С присущей зрелым людям храбростью и юношеской страстью я оторвал этот клочок бумаги, оставив под скрепкой от степлера документы, на которых не было зеленых чернил.
Я погладил его пальцами, приблизил к носу, который, как мне показалось в тот момент, мог различить по запаху, насколько давно была сделана запись. Я совершил глубокий вдох, закрыл глаза и сжал его между пальцами. Внимательно изучил почерк, овальный, разборчивый, мягкий, явно принадлежавший женщине. Слова на записке были написаны без единой ошибки, что позволило мне сразу исключить из списка подозреваемых одного человека.
Я снова прочитал текст, а затем ревниво спрятал листок в карман.
Огляделся по сторонам, как делают обычно люди, которые понимают, что совершают что-то плохое, чтобы еще раз подробно изучить записку, которая таила огромную надежду.
Я услышал приближающийся звук женских каблуков. Это была Марта. Я оставил свой отчет, ощупал карман и отправился обратно на место.
* * *
В тот день мое возвращение домой было не таким, как во все остальные дни. Я принес домой необъяснимое счастье, что только добавляло верхние этажи к уже давно шатающемуся карточному домику. Я не понимал, что внезапная радость, проснувшаяся после долгой спячки, может направить ее мысль не в том направлении, заставив думать, что есть кто-то еще, кто может снова сделать меня счастливым.
Я был не прав, когда решил не рассказывать ей о своем плане, который касался ее напрямую. Я был не прав, когда решил сделать все тайком.
В тот понедельник я решил воспользоваться тем, что она уснула, чтобы еще раз изучить маленькую смятую исписанную бумажку. Я присмотрелся и обнаружил детали, которые раньше упустил из виду. Я выискивал детали в каждой букве, чтобы вычислить похитителя моей ручки: вернее, похитительницу, в чем я все меньше и меньше сомневался.
Я вглядывался, запоминая каждое слово. Я запомнил манеру соединения букв, запомнил почерк, текстуру, аромат, звук… Я буквально влюбился в эту бумажку, которая, оказавшись в моих руках, заставила меня забыть о моей жизни.
О жизни…
Я повернул голову и увидел ее. Но я обернулся не для того, чтобы на нее посмотреть, и эта деталь оказалась важной.
Она спала, полностью безучастная к моим надеждам.
Она спала одна под покровом ночи, в комнате, где мы почти не разговаривали друг с другом.
Она не знала ничего об этой маленькой желтой записке. А я? Знал ли я что-то о ее жизни в тот день? Я не знал ничего ни о ее радостях, ни о печалях, ни о сомнениях, которые зародились, когда она увидела меня, окрыленного надеждами, не имевшими к ней никакого отношения. Я даже не знал, вспоминала ли она о моем существовании, когда мы расставались на целый день. А я разве вспоминал о ее существовании?
Мы жили в одном доме, но существовали отдельно друг от друга, мы спали бок о бок, но утром нас всегда разделяла пропасть. Что вообще держало нас вместе под одной крышей?
Я оставил записку на тумбочке и босиком, стараясь не издавать ни звука, проскользнул в комнату Карлито. Дверь тут же открылась, едва я ее коснулся. Он спал под простынями с мультяшными героями, положив ручку под свою маленькую щечку, полностью забыв обо всем вокруг.
Я осторожно сел рядом, но он почувствовал мое присутствие: вытянул другую руку в поисках прикосновения. Я протянул ему свою старую руку, за которую он тут же ухватился без колебаний. Он продолжал спать, даже не подозревая, что рядом с ним сидит незнакомец, которого он почти не видел в течение дня, чье отсутствие в его жизни длилось намного дольше, чем забота и привязанность.
– Я тебя люблю, я тебя люблю, я тебя люблю… – прошептал я ему бесчисленное количество раз.
Карлито ворвался в нашу жизнь без предупреждения. Мы – на самом деле, Реби – планировали немного подождать с расширением семьи, которая казалась нам идеальной. Он воспользовался ошибкой, скорее даже беспечностью, чтобы появиться в мире и всего через несколько месяцев стать центром всего: моей жизни, ее жизни, нашей жизни.
Рождение Карлито принесло с собой надежду на новую жизнь, желание поделиться своей любовью с тем, кто был частью каждого из нас. Но в то же время – и это было главной причиной, по которой мы так не спешили с детьми – оно отняло у нас и без того дефицитное время, что оставалось на любовь друг к другу.
Наша любовь, наши усилия, наши заботы были сосредоточены исключительно на нем. Наши ласки, наши поцелуи, наши минуты были подарены исключительно ему. Мы стали все больше отдаляться друг от друга, начали упрекать друг друга в глупостях, в мелочах, которые до этого момента не имели значения. Исчезло увлечение друг другом, пропали совместные интересы, словно в тумане растворились прогулки
