– Я решил привести в театр свою подругу.
Стравинская посмотрела на него с изумлением:
– Зачем?
– Она без работы, она актриса, хочет в наш театр.
– Она, она, она… А вам, вам это зачем? – ворчливо спросила Стравинская. Она сердилась, что Александр снова заставил ее давать «нетворческие» советы. – Не приводите вашу подругу туда, где ваше положение столь зыбко. Откуда вы знаете, под чье влияние она попадет? Сколько лишнего скажет? В какие интриги ее втянут даже помимо ее воли?
– Я хотел сделать ей приятное.
– Подарите цветы. Пригласите на премьеру. Женитесь, наконец, и тогда перестанете называть ее подругой. Александр! Это еще можно предотвратить?
Александр испугался слова «предотвратить», ведь предотвращают обычно беду или даже катастрофу.
– Я уже сказал ей и сказал Сильвестру, – Александр посмотрел на Стравинскую, как нашкодивший школьник.
– Подруге скажите, что режиссер посоветовался с отделом кадров и выяснилось, что в театре больше нет ставок. А Сильвестру сообщите, что она получила предложение сниматься в кино, а потому на театр у нее, к сожалению, сейчас нет времени. Александр, что вы на меня так смотрите? Вы думали, я вам скажу, что в жизни нужно, как на суде, говорить только правду и ничего, кроме правды? Я так не скажу. – Стравинской явно нравилось разрушать представление Александра о том, что она седая-пресная-правильная весьма пожилая дама. – Да, в общем-то, – вскользь добавила она, – и на суде только правду говорить не надо.
– Но я уже пообещал Наташе… У нас такая сложная ситуация сейчас, – речь Александра споткнулась о взгляд Стравинской – она явно не хотела знать никаких подробностей личной жизни молодого актера.
– Александр! Ваша репутация еще не оправилась от истории с Преображенским. Вам сейчас нужно быть сверхосторожным.
Он вздохнул глубоко и печально. И снова – еще глубже, еще печальнее.
– Вы похожи на человека, которого ведут на расстрел, а он просит прислать настоящего снайпера, чтобы быть уверенным, что его убьют наверняка.
Этот образ очень встревожил Александра. Он направил на Стравинскую полный ужаса взгляд, и та даже немного отпрянула. Александр заранее решил, что лучше ему во время разговора вызывать у старой актрисы жалость. Растерянность, испуг, беспомощность – все эти чувства он подавал в преувеличенном виде. И сейчас, услышав про расстрел и встревожившись, он перестарался – к естественному страху добавил театрального ужаса. Такого ужаса, словно его, Сашу и правда вели на расстрел.
– Да, я переборщила с расстрелом, согласна. – Стравинская с изумлением рассматривала искаженное страхом лицо Александра. – Сейчас у вас в театре довольно-таки счастливый период. Расстрела не предвидится, успокойтесь, – она усмехнулась. – И тем более, Александр, тем более вы должны это беречь.
– Мне кажется, Наташа страшно во мне разочаруется. А у нас такой…
Александр хотел добавить «тяжелый период», но вспомнил, как Стравинская отреагировала на его откровения, и не стал заканчивать предложения. Она не поинтересовалась, как он хотел продолжить фразу «а у нас такой…», чем окончательно убедила Александра не откровенничать сверх меры.
– Я постараюсь изменить… Постараюсь предотвратить.
Стравинская вгляделась в лицо Александра.
– Ничего вы не постараетесь. Вы просто хотели, чтобы я одобрила эту вашу – простите меня великодушно – глупость. Хотели взять меня в союзники – так вам было бы легче эту глупость совершить, да?
Александр уныло кивнул головой – для него и вправду все было решено: сейчас, после того как Наташа ушла от мужа к нему, он не имел права не помогать ей. Хотя и чувствовал, и понимал: это может повредить ему.
– Тогда хватит об этом, – подвела итог Стравинская. – Вы должны сосредоточиться на роли.
– Да, я именно этого желаю, – сказал Александр, и осекся – он настолько проникся стилем речи старой актрисы, что вместо «хочу» сказал «желаю». Она тоже это отметила и усмехнулась.
– Вот и славно, Александр. Вот и славно.
Одной лишь интонацией Нинель Стравинская дала понять, что аудиенция окончена. Александр, поблагодарив ее, вышел из гримерной. Он не получил того настроения, которого ждал, но, как ни странно, впервые по-настоящему серьезно задумался о последствиях возможного прихода Наташи в театр. Он представил, как она идет ему навстречу по коридору, и почувствовал, что категорически не хочет этого. Вернее, не желает.
«Стравинская права, – думал он, пока брел к своей гримерной. – Но что же мне теперь делать?» Александр уныло глянул на часы – репетиция начиналась через пятнадцать минут.
Когда Александр закрыл за собой дверь гримерки, Нинель Стравинская отвернулась от стула, на котором сидел молодой актер, и продолжила прерванное им занятие. Она вновь стала рассматривать свое отражение. Стравинская смотрела себе в глаза – долго, пристально. Поднесла к лицу морщинистые ладони. И снова долго, не моргая, смотрела в зеркало на старуху, которая зачем-то приблизила руки к сморщенным щекам.
– Нет, не верю, – пробормотала она. – Все еще никак не верю, что она – это я. Может, это какая-то моя новая роль?
Стравинская засмеялась. Старуха в зеркале оценила шутку и засмеялась в ответ.
Вы, гражданин, белугой не прикидывайтесь!
Помощница режиссера Светлана вбежала в кабинет Сильвестра без стука.
– В чем дело? Пожар в театре? – Андреев, писавший что-то в блокнот, был раздосадован, что течение мысли прервано. Но он знал: Светлана врывается в кабинет, только если случается нечто чрезвычайное.
– Сильвестр Андреевич! – Светлана остановилась. Вызволить тревожную новость сразу, на одном выдохе, у нее не получилось. Подойдя вплотную к столу и глядя испуганно-влюбленным взглядом на Сильвестра, она собиралась с духом. Сильвестр проникся ее волнением.
– Ну же, Света, выпускай неприятности на волю, – нетерпеливо сказал он.
– Ипполит Карлович в Москве, – выдохнула Света.
– Как? – Андреев отбросил блокнот и вскочил. – Он же до весны должен быть в Лондоне! – Светлана видела, что эта новость ошеломила Сильвестра даже сильнее, чем она предполагала. – Он что, в театр едет? Он тебе звонил?
– Нет, что он в Москве, я узнала по своим каналам.
Светлана никогда, тем более в критических ситуациях, не упускала случая подчеркнуть существование неких «каналов».
Сильвестр надеялся, что успеет создать крамольный спектакль и выпустить премьеру до приезда спонсора. А если Ипполит Карлович приехал, ему наверняка донесут, что в театре, который он осыпает деньгами, репетируют спектакль морально сомнительный. Неприемлемый для Ипполита Карловича, несколько лет назад скоропостижно впавшего в православие.
Сильвестр знал, что меценату так или иначе донесут о крамольном спектакле. Но меценату, находящемуся в Лондоне и далеко не каждый день интересующемуся опекаемым театром, было гораздо легче морочить голову. С его появлением в Москве эта счастливая возможность исчезла.
– Вот скажи, – обратился Сильвестр к портрету Мейерхольда, – какая зависимость страшней: твоя от советской власти или моя – от власти денег? Молчишь?
Сильвестр закрыл глаза, видимо, поняв, что ничто и никто ему не подскажет решения проблемы. Задумался. Светлана же воспряла: раз режиссер начал играть – пусть вяло и как бы по привычке – значит, есть шанс спасти положение.
Перетасовав в уме варианты, Сильвестр принял решение: «Поехать к Ипполиту Карловичу. Опередить доброжелателей».
– Света, отмени репетицию! – сказал он и медленно, властно встал с кресла. Совсем не так, как вскочил с него пять минут назад, растерянный и взволнованный. – Я поеду к нему.
– Без звонка? – ужаснулась Светлана.
– По пути решу. Может, и предупрежу, а может, и нет. Если позвонить, он может перенести встречу. А если явлюсь внезапно – я уже гость. Незваный, но все-таки гость. – Сильвестр снова задумался и решил окончательно: – Нет, не звони ему, – он подмигнул Светлане. – Сделаем старику сюрприз.
– Да не такой уж он и старик. – Светлана чувствовала, что игривый настрой режиссера, которым он побеждал свое волнение, положительно влияет и на нее. Когда Сильвестр начинал действовать, в нее вселялась непоколебимая уверенность, что все будет хорошо.
– Не такой уж старик? – насмешливо переспросил Сильвестр. – Светочка, с его деньгами и я бы выглядел на сорок семь лет моложе.
Светлана хотела спросить, почему именно на сорок семь? Но не стала отвлекать режиссера праздными вопросами и с подчеркнутой учтивостью вышла из кабинета. Тут же звонком предупредила шофера, что Сильвестр срочно должен уехать.
Через три минуты режиссер быстрым шагом вышел из театра и сел в машину. Она тронулась, едва Сильвестр захлопнул дверь.
Поскольку слух о приезде Ипполита Карловича уже просочился в театр, самые прозорливые актеры связали с этим внезапный отъезд режиссера, и коллективное воображение приступило к работе.
