— Нет-нет, — поднял ладони вверх Муса, — он вырос в горах, большую часть жизни провел на пастбищах, откуда ему хорошо знать русский язык?
— Вы бы могли переводить, если уж так плохо обстоят дела, — предложил следователь.
— Нет, я человек занятой, мне скоро надо на одну важную встречу. Бизнес, понимаете ли, коммерция. О, я даже уже опаздываю.
Тут к Петренко подошел один из экспертов, прошептал что-то на ухо. Тот оглянулся на машины чеченцев.
— Муса Алиевич, а где еще один ваш автомобиль, «джип»?
— А, "джип", — Муса с облегчением рассмеялся. — Увы, лишились мы этой машины. Иса, наш самый младший братишка, поехал кататься и перевернул его.
— Что, так сильно? Неужели не отремонтируете?
— Сгорел «джип», дотла сгорел! Иса еле выпрыгнул, чуть сам не погиб.
Он крикнул что-то в сторону крыльца и к столу робко приблизился шмыгающий носом подросток лет шестнадцати. Даже за несколько шагов от него несло бензином и гарью.
— Вот, полюбуйтесь — штаны даже подпалил.
Нижние концы пятнистых маскировочных штанов действительно порыжели от огня.
— Где и когда это произошло? — спросил Петренко у "самого младшенького".
Тот недоуменно перевел взгляд на брата. Чувствовалось, что он действительно не понимает по-русски. Муса что-то энергично и требовательно начал спрашивать у него. Иса долго и путано отвечал, старший снова переспрашивал, обращался к толпе на крыльце, те тоже что-то кричали в ответ. Шум стоял, как на базаре.
Наконец Муса коротко и грубо что-то сказал пацану, и тот совсем опустил голову.
— Какой ишак, а! Разбил машину и даже не может объяснить где. Еле у других выяснил. Это километрах в пятнадцати от города, там еще колос такой железный стоит.
— Совхоз "Урожай", — подсказал Семыкин.
— Да-да, вот именно.
— Но сейчас ведь вы переводили слова Исы, почему же вам не перевести и ответы другого брата? — заметил усмехнувшийся Петренко.
Муса явно не ожидал такого вопроса. Глаза у него забегали, он метнул злобный взгляд на топтавшегося рядом Ису, что-то буркнул ему, и тот отошел к крыльцу под насмешки стоявших там родичей.
— Это другое дело. — Муса что-то сказал Алибеку, и тот, пожав плечами, поднялся со стула и, отойдя на несколько метров в сторону, демонстративно повернулся к ним спиной, закурил сигарету.
Муса примостился боком на стул, на котором только что сидел Алибек, и вполголоса начал объяснять:
— У нас с братом сложные отношения. Он, как вам это сказать, не совсем примерный младший брат.
Чересчур гордый, чересчур вспыльчивый, понимаете ли. Мне часто приходится его, как бы это сказать, то остужать, то осаживать. А он считает, что я к нему слишком плохо отношусь. Это моя головная боль, — слова давались ему нелегко. Зато все искупалось искренностью интонации. Впервые за весь разговор он не играл, не притворялся, это чувствовалось.
— Если я буду переводить, а его потом посадят, Алибек решит, что это я его подставил, понимаете, и доказать ему обратное я не смогу. Трудно с ним, ох, как трудно! — от всей души вырвалось у Мусы в самом конце монолога.
— Ну, хорошо. Не хотите — не надо, — нехотя согласился следователь. — Пусть подпишет протокол и свободен.
Муса встал со стула, обратился на своем языке к Алибеку. Тот, бросив сигарету, подошел и, не садясь на стул, примерился подписаться. Муса вдруг снова что-то крикнул ему, зло и требовательно. Младший переспросил и расписался гораздо выше, чем собирался сделать это ранее.
"А старший-то, видно сидел, повадки еще те", — мелькнула одна и та же мысль у Семыкина и Петренко.
— Ну, что ж, ладно, идемте, лейтенант. — Следователь собрал бумаги и ежась от холода двинулся к уазику.
Семыкин нехотя встал из-за стола, его не устраивал такой исход этого глупого допроса. Но тут снова активизировался старший Джиоев.
— А вы, лейтенант, все-таки заходите на огонек, приглашаю. Таким шашлыком угощу! И Людочку приведите, она у вас просто красавица! А дочке непременно пришлю в подарок куклу, не просто куклу, а настоящую Барби!
"Откуда он знает про жену и про дочь?" — растерянно подумал Семыкин и встретился взглядом с Мусой. Это был уже совсем другой человек. Губы улыбались, но глаза, глаза смотрели злобно и тяжело. И еще в них была торжествующая искра. Из-под сердца у Игоря поднялась волна страха, не за себя — за жену и дочь. Лейтенант понял, что хозяин нашел его слабое место. Он резко развернулся и пошел к машине.
Стриж, стоя лицом к толпе чеченцев, вдруг поймал торжествующий взгляд Алибека. Тот усмехнулся и провел указательным пальцем себе по горлу. Стриж дождался, когда Семыкин и все остальные сядут в машину, и исподтишка сунул с размаху правую руку под сгиб левой: хрен тебе! Лицо Алибека исказилось гневом, он рукой попытался выхватить что-то из-за спины, но рука нащупала только воздух. Гримаса досады появилась на лице молодого чеченца.
14
— Видел? — спросил Петренко Семыкина, когда уазик выехал за ворота.
— Что? — очнулся от своих дум лейтенант.
— Джигит явно привык ходить с автоматом на плече. До сих пор рефлекс остался.
— Может быть, — рассеянно отозвался Игорь.
— Забрось меня к прокуратуре, — попросил Петренко, — пойду своему борову докладывать.
— Слушай, Федор Семенович, ты прокурора получше знаешь, какая его главная слабость?
— Малышева? — Следователь рассмеялся. — Знаю я его даже слишком хорошо. Мы с ним вместе еще на юридическом учились. В одной комнате жили в общаге. Ну, а слабость у него всегда была одна — жадность.
— Да, кажется, так, — кивнул головой Семыкин, окончательно утверждая ранее вынесенный для прокурора приговор.
— Иван Егорович, — Игорь повернулся к эксперту, — после огня можно найти остатки крови?
— Можно, только для этого экспертизу надо делать в области.
— Как скоро получится?
— С неделю.
— Долго, — огорчился Игорь.
Высадив следователя и экспертов у прокуратуры, Семыкин, отводя глаза, обратился к Стрижу.
— Мне надо домой заехать.
— Ладно, я подожду, — словно не поняв намека, отозвался Анатолий.
Лейтенант недовольно пожал плечами и сорвал машину с места. Он выжимал все, что мог из своего не слишком скоростного уазика.
— Ну, быстрее, кобыла чертова! — сквозь зубы выругался Семыкин.
Наконец вот он, продолговатый серый утюг «хрущевской» пятиэтажки. Хлопнув дверцей машины, Игорь бегом взбежал на третий этаж, толкнул дверь. Обычно жена держала ее запертой, а теперь дверь с легким скрипом открылась, и сердце у него оборвалось. Игорь сделал шаг через порог, в глаза сразу бросилось, что на вешалке нет плаща жены и курточки дочери. Он метнулся в комнату. Пусто. На темной полировке журнального столика лежал белый квадратик бумажки. Знакомым летящим почерком жены было написано:
"Игорь, они грозятся убить Настеньку". И тут же резко, так, что он вздрогнул, зазвонил телефон. Лейтенант сорвал трубку.
— Да, Семыкин!
— Лейтенант, — знакомый, недавно им слышанный гортанный голос поставил все точки над "i", — забудь на время про все. Я много не прошу — день, два. За Людочку и дочь не беспокойся, вернем в целости и сохранности. Слово даю.
— Дай поговорить с ними, — потребовал Семыкин.
— Их нет здесь, они в другом месте. Будь благоразумен. И еще. Не вздумай искать их. Я ведь сразу узнаю. А то ты, видно, решил, что ты самый главный в городе. Забудь об этом.
Длинные гудки, донесшиеся из трубки, оповестили об окончании разговора и послужили какой-то окончательной точкой, лишившей Игоря последней надежды. Он без сил опустился на маленький детский стульчик, на который дочка обычно складывала одежду. Чувство было такое, словно из него выдернули позвоночник. Две противоположные эмоции — бессилие и ярость проявились на глазах скупыми слезами…
Стриж уже по походке лейтенанта понял, что случилось что-то недоброе. Семыкин молча сел на свое место и замер.
— Что? — коротко спросил Анатолий.
— Они увезли их.
Стриж выругался, рубанул сгоряча кулаком по жесткому кожаному сиденью.
— Какие условия? — спросил он.
— Хотят, чтобы я оставил их в покое дня на два.
— Ясно, — кивнул головой Анатолий, — они за это время все улики прикроют, да и Алибек куда-нибудь слиняет.
Он с сочувствием глянул на застывшего в какой-то отрешенной позе лейтенанта и спросил:
— Что делать будешь? Своих поднимешь?
Семыкин отрицательно мотнул головой.
— Нельзя. Он предупредил, чтобы я не дергался. И я ему верю. Достал же он где-то мой адрес, и Люда им дверь открыла тоже не просто так. Что-то они сказали такое, что она поверила.
— Слушай, — Стрижу пришла в голову простая и очевидная мысль, — а если этим займемся мы?
