— Спи, я к матери поднималась, — объяснила Лена.
Стриж уловил слабый запах табака.
— И курила, — закончил он речь за нее.
— У тебя нюх как у собаки, я даже зубы почистила, все равно учуял!
Он засмеялся. Потом спросил:
— А бросить можешь?
— Не знаю. Стимул нужен.
— А что для тебя стимул?
Ленка помолчала несколько секунд.
— Не знаю, может быть, любовь. Все остальное как-то поблекло.
Анатолий, уловив по голосу, что задел что-то глубинное своим простым вопросом, отбросил сон. Лена, положив голову на его руку, продолжала:
— Денег не было, о деньгах мечтала. Сейчас деньги есть, а счастья нет. Друзья были, подруги. И этого лишилась. Вот и осталась одна надежда…
Стриж совсем проснулся. В полумраке Ленкиного лица не было видно. Вдруг он почувствовал что-то влажное на сгибе локтя и по вздрагивающим плечам понял, что она плачет. Черт, что за наказание! Каждый раз, сталкиваясь с женскими слезами, он терялся, не знал что делать, только внутри что-то начинало тяжело и мучительно болеть, словно невидимые жернова перемалывали в порошок и его душу.
— Лен, ну что ты, Лен? — Он гладил ее по волосам, целовал руки и шею, говорил какие-то необязательные и глупые слова. Только голос дрожал от муки и боли. Она совсем уж в голос разрыдалась, потом потихоньку затихла, только шмыгала носом, вслушиваясь даже не в слова Стрижа, а в его голос.
— Ты уж прости, — начала оправдываться она, — накатило что-то. Знаешь, сейчас мне очень одиноко. И так-то друзей мало имела, а сейчас последних растеряла. Те двое, уж какие вроде подруги были, и то предали.
— За что они тебя так?
— Ну, одна просто до денег всегда была жадная. А другая… Я ее недавно в угол зажала, спрашиваю: "Ну, говори, за что ты так со мной?" Все оказалось очень просто. Мы с ней класса с третьего дружим. Девчонка такая невидная, толстая, вообще звезд с неба не хватала. Так вот, она все эти годы мне жутко завидовала. У меня и учеба легко шла, и папа начальник, и на юг каждый год, а тут еще и балетная школа. Помню, как она радовалась, когда я вернулась оттуда, все расспрашивала, как, почему. Я-то, дура, думала, она радуется от того, что со мной снова будет, а это просто порода людей такая есть: если другим плохо — им хорошо, и наоборот.
Вот такая у меня была подружка.
— Избила? — спросил Стриж.
Лена кивнула головой.
— Еще как. Давай спать, что ли? — Она перевернулась на бок, сладко зевнула.
"С ума от нее можно сойти! То рыдает, то спи… Ну и перепады", — подумал Анатолий. Ему показалось, что он уже не уснет, слишком ясной и светлой была голова. Но минут через пять оба уже спали, мирно и ровно дыша.
9
— Толь, пошли позавтракаем, — донесся из кухни звонкий Ленкин голос.
— Сейчас, — откликнулся Стриж, нанося очередную серию ударов своему зеркальному двойнику. Отскочив от трюмо, пару раз резко уклонился, снова пошел в атаку. Вдруг он поймал в зеркале чей-то взгляд. Невысокая, голубоглазая женщина с гладко уложенными светлыми волосами стояла в дверном проеме с чашкой в руке.
Стриж смутился, он был в одних плавках, в чужом доме. Обернувшись, он неуклюже поклонился:
— Здравствуйте!
Женщина как-то странно взглянула на него и пошла дальше, на кухню.
— Мам, ну ты что, позвать не могла! — донесся до Стрижа возмущенный Ленкин голос.
"Как на пустое место посмотрела", — думал Анатолий, торопливо одеваясь. Уже сидя за столом и поглощая обильный завтрак, он сказал Ленке:
— А ты не похожа на мать.
— Ни капли. И на отца тоже. Говорят, в его мать, только я ее ни разу не видела, даже фотографий нет. Только со слов папы.
После завтрака Стриж вышел по двор, по-хозяйски прошелся по нему. Собака лаяла на него, но уже не так, как вчера, взахлеб, а с перерывами, помахивая хвостом, — привыкала. Наконец, нашел себе дело. Вчера с
Ванькой они кололи березовые чурбачки для бани. Их оставалось еще много. Анатолий с удовольствием отдался этому азартному делу. Топор с веселым звоном раскалывал чурбачки, куча поленьев потихоньку росла.
Ленка, завернувшись от утренней прохлады в коротенькую дубленку и подставив лицо весеннему солнышку, с интересом наблюдала за споро работающим Стрижом. Он уже скинул куртку и был только в своей неизменной любимой майке-тельняшке.
— Ты чего? — спросил он, поймав ее задумчивый взгляд. Она только улыбнулась своими роскошными губами и движением головы показала, что нет, ничего. Наконец запал у Анатолия прошел, он быстро сложил плоды своего труда в аккуратную поленницу и, накинув куртку, подошел к хозяйке дома.
— Хороший у тебя теремок, а особенно баня.
Та небрежно махнула рукой.
— Глаза бы мои на все это не смотрели.
— Чего так? — удивился Стриж.
— Не знаю. Слишком много воспоминаний. Уехала бы отсюда давным-давно, да мать никак не хочет бросать все это. Еще бы — память о папе.
— Она у тебя сильно болеет?
— Да она просто убивает себя потихоньку. Сколько можно, в день по сто раз: а помнишь это, а помнишь то.
Господи! На юг надо, у нее хронический бронхит. Вот соберусь с силами, наторгую побольше, может, и уговорю.
— Слушай, приезжайте ко мне, — как-то неожиданно для себя предложил Стриж. Эта мысль у него появилась мгновенно и тут же, без всякого обдумывания была высказана вслух. — Квартира у меня, правда, однокомнатная, но ничего, поместимся. Море в ста шагах, пляж под боком, катер в моем полном распоряжении. Денек-другой и махнем, а?
Глаза у Ленки заблестели.
— Попозже бы, скажем, в мае.
— Приезжайте в мае, согласен.
Ленка спрыгнула с перил, встала напротив Стрижа.
— Ловлю на слове! Возьму маму и нагрянем.
— Ладно, — рассмеялся Анатолий, — буду ждать. Где Ванька, спит, что ли, все? Время восемь, обещал прийти в семь.
— Я ж тебе говорила, что он раньше десяти не встает. И будить бесполезно, с этим даже тетя Клава ничего поделать не может.
Они сделали несколько шагов по двору. Невдалеке послышался рев мотора, у их дома мотоциклист притормозил, через забор перелетел какой-то предмет, и сразу же взревел двигатель — водитель, чувствовалось, выдал газ до упора. Что-то круглое покатилось к их ногам. "Пацаны мячик бросили", — подумал Стриж, с недоумением вглядываясь в лежащий на земле предмет.
Первой все поняла, а поняв, отчаянно, во весь голос закричала Ленка. Забрызгав сапоги темной венозной кровью, у ее ног лежала отрезанная голова Ваньки Кротова.
10
Игорь Семыкин всегда старался придать своему веснушчатому молодому лицу солидность и обстоятельность. Удавалось это ему плохо. Высокий, худой, с непокорными светлыми волосами, он выглядел моложе своих двадцати шести лет. Волей судьбы недавний выпускник милицейской школы неделю назад оказался самым старшим милиционером в этом городе. Былые приспешники Мурая и Арифулина благополучно отбывали сроки, многих просто выгнали. И когда ухнул под лед уазик с новым милицейским начальством, во главе горотдела невольно оказался он. Сейчас Семыкин топтался посредине широкого сорокинского двора и мучительно боролся с дурнотой. Голову Крота увезли, но она так и стояла у него перед глазами, этот мучительный оскал зубов, полузакрытые мутные глаза, лужица запекшейся черной крови рядом.
За свою не слишком длинную жизнь он повидал уже довольно много крови и трупов, но привыкнуть к этому так и не смог. Да что там он. Сорокалетний сержант с объемным брюшком, увидев такую жутковатую картину, вдруг как-то разом побелел и, отбежав к калитке, начал извергать из желудка плотный завтрак и остатки вчерашнего ужина.
Расспросы, составление протоколов — все кончилось. Не было только матери Крота. Она с утра уехала в соседний город, и голову друга опознавал Анатолий Стрижов. Получалось, что спокойной жизни — виновен ли
Стриж в этом или нет — с ним так и не вышло. Но главным было другое. Лейтенант думал вот о чем. Все вроде было ясно — кто пошел на беспредел и как, и зачем. Однако что делать дальше? Если они начали резать головы здесь, в глубине России, то что предпринять ему, человеку, отвечающему за безопасность в этом городе?
Раздумья Игоря прервал вошедший во двор сержант с белой портупеей гаишника. Анатолий, из окна кухни наблюдавший за лейтенантом, увидел, как тот вздрогнул, выслушав рапорт и, отпустив гонца кивком головы, обернулся к дому.
— Одевайся, поехали, — крикнул он Стрижу. — Кажется нашли тело.
Надев куртку и натянув сапоги, Анатолий вернулся в гостиную, подошел к лежащей на диване Ленке. Та спала. Час назад ей пришлось сделать укол, чтобы прекратить истерику. "Пусть отлежится", — подумал Стриж и осторожно поцеловал Лену в губы.
Машину вел сам Семыкин. Они недолго тряслись в некомфортабельном уазике по проселочной дороге и скоро остановились около бетонного моста через небольшую речку. Там уже стояла машина ГАИ и еще два «жигуленка»: патрульный и машина криминалистов. Подошел следователь Петренко, седой пятидесятилетний коренастый мужчина с глазами человека, уже все повидавшего в этой жизни. Он прибаливал, был простужен.
