что вечером снова на работу, и стал собираться домой. Мать собрала угощение, целую холщовую сумку с портретом Михаила Боярского с одной стороны и Аллы Пугачевой – с другой. Я для виду стал отказываться, объяснять, что у меня холодильника нет и продукты могут испортиться.
– Сложишь в авоську и вывесишь за окно! – разъяснила мать.
Я поблагодарил родителей за продукты, попрощался с гостями и уехал к себе, сытый и довольный. Вопрос со спиртным я думал решить на месте. В большой праздник кто-нибудь да позовет к себе за стол.
В общежитии веселье только разгоралось, но чувствовалось, что синусоида не достигнет потолка, а остановится где-то посредине. Дело здесь вовсе не в том, что завтра понедельник и всем на работу, а в недостатке щемящей душу тоски, за которой следовал всплеск пьянства. Праздник разбавлял тоску, разжижал ее, но через какое-то время критическая масса накапливалась, и тогда – держись! Когда вся общага пьяная, ожидать можно чего угодно.
Не успел я переодеться, как в дверь постучали. На пороге стоял слегка выпивший Мистер Понч с трехлитровой банкой красного вина.
– Поговорить надо, – сказал он.
Я кивнул: «Заходи!» Визит Понча был полной неожиданностью, но в общаге всегда ждешь чего-то необычного, так что я остался невозмутимым.
Вино, принесенное гостем, было с соседнего винзавода. На нем выпускалось два вида вина: красное и зеленое. Как они назывались, наши мужики не знали, так как продукцию винзавода покупать в магазине считалось высшей глупостью. Зачем тратить кровные рубли, если вино можно выменять или украсть? По вкусу красное вино было терпким, по крепости не уступало «Агдаму». Зеленое вино было действительно зеленого цвета. Из чего его производили, я не знаю. Оно было чуть сладковатым, крепким, имело одну неприятную особенность – после него наутро голова просто раскалывалась. По обменной шкале зеленое вино ценилось в полтора раза дешевле, чем красное. На хлебозаводе его пили только при отсутствии красного вина.
Я достал кружки, вынул из сумки первую попавшуюся закуску, выложил на стол. Мы выпили, обменялись мнением о демонстрации.
– Когда я иду по площади и все вокруг кричат «ура», я тоже кричу, но совсем другое слово, – сказал Понч. – Под шумок никто не догадается, какого я мнения об этих кабанах на трибуне. Они ведь в пятикомнатных квартирах улучшенной планировки живут, а я с законной супругой съехаться не могу. Где справедливость? За что наши деды боролись? Одних буржуев свергли – другие появились.
Гость разлил еще по кружке вина:
– Ты не подумай, Андрей, что я на тебя зло таю. Не тебе, так кому-нибудь другому комнату бы отдали. Этот Горбаш, он же себя аристократом мнил: захочет – даст жилье, а не захочет – столько препятствий найдет, что до пенсии своего угла не дождешься. Ты, кстати, знаешь, что по заводу слушок ползет, будто он не сам повесился, а ему помогли?
– Слухам верить – себя не уважать…
– Я все понимаю, – перебил Понч, – район не твой, служебная тайна, все такое, но люди-то видели. Два мужика вели Горбаша к теплоузлу, а наутро он в петле оказался.
– Ты зря меня не дослушал, – сказал я. – Слух этот пошел от пекаря из ночной смены, но она не видела, что мужики вели именно Горбаша, а не кого-то другого.
Понч усмехнулся:
– Так и было: двое под руки волокли третьего, сильно пьяного. Но куда они его вели? Погода была – не май месяц, на улице не переночуешь. Где можно спрятаться от холода? Нигде. Я вот к чему этот разговор начал. Ты с новосибирскими шабашниками сталкивался?
– Видел несколько раз. Они новый пряничный цех демонтируют?
– Целый месяц груши околачивают. Там по второму кругу демонтировать уже нечего, а зарплату им платят. Горбаш незадолго до самоубийства проверил работу и сказал, что заплатит шабашникам только треть от оговоренной суммы, так как они ни хрена в октябре не делали, только вино пили и в карты играли.
– Ты хочешь сказать, что шабашники решили отомстить Горбашу и повесили его? – не поверил я. Версия была настолько нереалистичной, что даже обсуждать ее не хотелось.
– Представь, что ты стоишь на выходе из главного корпуса. Вдоль булочного цеха двое тащат третьего. Откуда они его несут? Из булочного цеха? Так он ночью не работает. И, самое главное, кто эти двое? Наши работники? Сам знаешь, наши Горбаша ни трезвого, ни пьяного никуда не поведут.
– Вернее, он ни с кем не пойдет, – поправил я.
«Черт! – промелькнула мысль. – Если эти двое действительно тащили Горбаша, то откуда? Они должны были дожидаться темноты в отапливаемом помещении. Главный корпус отпадает, там ночная смена работала. Булочный цех – тоже. Что остается? Из теплых помещений – ничего».
– Новосибирские ребята все до одного судимые, из себя бывалых зэков изображают, – продолжил Понч, – но с Макарычем говорить боятся. Чуют, шавки, кто настоящий волк, а кто тряпичный. Бригадир их, Евсеенко, что удумал – «налог» с нас брать, делиться с ними вином. Своего-то на обмен у шабашников ничего нет, вот они и поставили условие: с каждого обмена им – треть. Согласись, никому не охота вином делиться только потому, что весь обмен идет через пустой пряничный цех. В этом цехе только они работают, вот и удумали «таможенный пост» организовать. Мы раз поделились, второй, а потом решили, что от них надо избавляться, тем более что Горбаш к ним претензии имел. Ты, Андрей, подскажи там, кому надо, что если Горбаша силком вздернули, то кроме новосибирских шабашников этого сделать некому.
– Не будут они его из-за выработки казнить. Но, кому надо, версию подброшу. Думаешь, как только их начнут на допросы таскать, так они разбегутся?
– Сто процентов! Работы у них нет, а зарплата с выработки идет. Если их подтолкнуть, то они свалят, даже окончательного расчета ждать не будут. На новое место переберутся.
Я призадумался, но не о том, как изгнать новосибирскую бригаду, а о том, где был Горбаш в ночь убийства.
– Послушай, Понч, откуда у тебя такое странное прозвище? – немного помолчав, спросил я.
Гость засмеялся:
– С детства пошло. Я в школе толстячком был, дети меня то «пончиком», то «жиртрестом» обзывали. Потом кто-то в классе прочитал книгу «Незнайка на Луне». В ней друг Незнайки Пончик на Луне стал миллионером, и его начали называть «мистер Понч». Как я ни протестовал, сколько ни дрался с обидчиками, кличка «Мистер Понч» намертво так и прилипла. Я уже давно не пухленький мальчик, а кличка осталась. Кстати, не самая обидная.
– Пойду прогуляюсь, – сказал я. – Ключ на вахте оставь. Часа два меня не будет.
Мистер Понч в первые секунды не поверил своим ушам. Потом спохватился, стал сбивчиво объяснять, что бардак они с женой не оставят, покрывало свое принесут. Я не стал его слушать, положил ключ от
