А тем временем Вараниев действовал. Председатель еще раз встретился с гинекологом Кемберлихиным, и они окончательно согласовали детали предстоящего мероприятия. Доктору было обещано двадцать тысяч долларов перед началом подсадки, и эскулап брал на себя определенные обязательства, засвидетельствовав их в письменном виде. А именно: никогда, никому и ни при каких обстоятельствах не разглашать факт подсадки плода гражданке Хвостогривовой Жанетте Геральдовне, контролировать протекание беременности вышеупомянутой особы и оказывать всю необходимую помощь.
На четвертый день после приезда в Москву костромской дивы сладко спавшую парочку разбудил ранний телефонный звонок. Звонил председатель. Он сообщил, что в одиннадцать часов утра сего дня даму будет ожидать доктор Яблокова Нина Николаевна в женской консультации на улице Промышленной. Шнейдерману было поручено сопровождать женщину и разрешено взять деньги из партийной кассы для оплаты медицинских услуг и транспортных расходов.
В указанное время доктор Яблокова пригласила Хвостогривову в кабинет. В суть дела, естественно, она посвящена не была и начала прием с протокольных вопросов:
– Возраст?
– Сорок первый.
– Чем болели в детстве?
– Понос был часто. И насморк.
– Какие детские инфекции перенесли? – прозвучал следующий вопрос.
– Корь, свинка, гонорея, – призналась Хвостогривова.
Яблокова вздрогнула, оторвала глаза от медицинской карты и посмотрела на пациентку, слегка улыбаясь:
– Вы имели в виду «диарея»?
Пытаясь точно вспомнить диагноз, Хвостогривова на несколько секунд задумалась, после чего ответила:
– Гонорея.
– Ваше детство, вы считаете, когда закончилось? – спросила изумленный гинеколог.
– Я так думаю, что лет в четырнадцать, – неуверенно ответила Жанетта Геральдовна, – когда работать пошла в сортировку на почту.
Лицо гинеколога стало растерянным. Резко повернув в сторону голову, с полуоткрытым ртом она обдумывала ответ. К несчастью, в глаза ей ударил яркий свет ламп дневного освещения, и Яблокова громко чихнула. В тот же миг она вскочила, не меняя положения головы, и с криком «стерноклеидомастоидеус» выбежала из кабинета.
«Странная какая-то: ругается, бегает, – подумала оставшаяся в одиночестве Жанетта Геральдовна. – А ведь председатель сказал о ней, что нормальный и проверенный наш человек».
Гинеколог вернулась, хотя и не скоро, с покрасневшей шеей и сильным неприятным запахом. Села за стол, собираясь продолжить опрос, но в это время дверь открылась, и мужская физиономия заглянула в комнату:
– Нина Николаевна, если «Випросал» не поможет, зайдите – я вас «Никофлексом» разотру.
– Спасибо, Иван Евгеньевич.
«Ни стыда, ни совести! – возмутилась про себя пациентка. – А если бы я сейчас на кресле готовая к осмотру лежала?»
– Половую жизнь начали в четырнадцать лет, – обратилась к ней Яблокова, не то спрашивая, не то утверждая.
– Около тринадцати, – уточнила Хвостогривова.
– Где лечились? Что принимали?
– От поноса мать кровохлебку заваривала, насморк бабка соседская заговаривать умела.
– По инфекциям, по инфекциям! – Нина Николаевна начинала нервничать.
– По инфекциям, кажется, участковая приходила, но не помню, что выписывала.
– Где гонорею лечили? – не скрывая раздражения, задала вопрос врач.
– Так я же сказала – участковая приходила, что-то выписывала. Не помню что.
– Вы корью, свинкой и гонореей одновременно болели? – зло улыбаясь, напирала Яблокова.
– Корью сначала, лет в пять. Потом свинкой. Года через два.
– Кто гонорею лечил? – уже не скрывая раздражения, прошипела гинеколог.
– Участковая.
– Анализы на контроль брали?
– Откуда? – спросила Хвостогривова.
– Из уха! – не сдержавшись, заорала врач. И, потеряв надежду получить нужную информацию, перевела опрос в другую плоскость:
– В семье, среди ближайших родственников кто-нибудь болел туберкулезом, сахарным диабетом, психическими заболеваниями, злокачественными опухолями, алкоголизмом?
– Нет.
– По женской линии были эндометриозы, миомы, онкология, дисфункция яичников, другие заболевания?
– Не знаю, не слышала. Мать от сердца умерла.
– Цикл регулярный когда пришел?
– Ко мне? – уточнила Хвостогривова. На что получила весьма логичный ответ:
– Когда ко мне пришел – я знаю!
Жанетта Геральдовна призадумалась:
– Точно не помню. Ну, лет в двадцать, кажется. Я имею в виду регулярный.
– Боли, обильные кровотечения?
– Не было.
– Беременности? Аборты?
– Одиннадцать.
– Все мужики – кобели и сволочи! Поэтому я не выходила замуж, – повернулась Яблокова к молодой, потрясающе сексуальной на вид медсестре, все время молча сидевшей на пластмассовом стуле возле гинекологического кресла.
Осмотр длился недолго, после чего доктор категорично заявила, что у пациентки беременность.
– Срок – четыре-шесть недель. Сохранять будете или проторенной дорогой пойдете?
Шокированная Жанетта Геральдовна не знала, что и сказать.
– Мой вам совет, – обратилась к ней доктор, – рожайте. Полагаю, это ваш последний шанс.
Жанетта Геральдовна была потрясена. Она плохо соображала, что происходит, и только этим можно объяснить заданный ею вопрос:
– Вы думаете, от Шнейдермана?
Яблокова замерла. Из рук медсестры на пол выпали инструменты, и она медленно опустилась на стул. Три шокированные женщины в полном безмолвии глядели друг на друга. Первой опомнилась доктор:
– За ноги не держала, так что не знаю. И уж конечно, ничего по данному поводу не думаю. Встаньте на учет по месту жительства. Всего доброго.
Не успела Хвостогривова отойти от двери, как с медсестрой случилась истерика.
– Все мужики – кобели и сволочи! – вновь повторила Яблокова, успокаивая девушку и протягивая ей стакан воды.
А тем временем Боб Иванович, крайне удивленный состоянием Жанетты Геральдовны, напоминавшей глухонемую, не спеша вел ее под руку по коридору к выходу. Когда до стеклянной тамбурной двери оставалось совсем немного, он громко произнес фразу, показавшуюся странной сидевшим на стульях вдоль стен женщинам, которые ожидали приема в кабинет номер два:
– Децибел твою бабку!
К счастью, знакомых Боба Ивановича среди посетительниц не оказалось, фамилия его им не была известна. И хотя случайно и неслучайно беременные дамы отчетливо уловили оттенок удивления в голосе мужчины, никто из них ничего не понял. А на двери кабинета напротив, за номером один, висела бронзовая доска с мастерски исполненной гравировкой:
...
Заведующий женской консультацией № 14
врач высшей категории
ШНЕЙДЕРМАН МИХАИЛ ЛАЗАРЕВИЧ
– Жанетта, ты будешь говорить или нет? – мягким голосом поинтересовался второй человек в партии, но ответа не получил.
Неприятные мысли будоражили мозг Боба Ивановича. Сначала он предположил, что Жанетта не может вынашивать Вождя по состоянию здоровья. Но тут же сам себя и опроверг: «Трое суток напролет как бешеная кувыркалась, так что здоровьем Бог не обидел». «Она любит меня беззаветно» – было следующим, что пришло на ум. И сразу же возникло сомнение: «Почему поняла это только в кабинете гинеколога?»
Войдя в квартиру, Хвостогривова, не разуваясь, прошла в спальню и плюхнулась на кровать. «Пусть поспит», – решил хозяин и расположился на кухне с желанием попить чай и слегка перекусить. Однако чаепитие пришлось отложить: слабый, сбивающийся на прерывистый голос позвал Шнейдермана. Такой Жанетту он еще не видел: лицо цвета белой простыни, старательно постиранной в хлорке.
– Я – беременна, – услышал Боб Иванович первые слова с момента выхода дамы от гинеколога.
Воцарилась тишина, и никто не решался прервать молчание. И тут как нельзя кстати раздался телефонный звонок. На проводе оказался председатель. Вараниев хотел приехать, чтобы поговорить с Хвостогривовой, но узнал, что та отравилась копченой скумбрией и чувствует себя плохо, хотя консультацию гинеколога все же получила. Выслушав объяснения соратника, Виктор Валентинович настоял на том, что приедет вечером. Настойчивость председателя объяснялась тем, что ему сообщили итоги визита Хвостогривовой.
– Вараниев вечером приедет, – сообщил Шнейдерман.
Женщина села на кровати.
– Бибик, что скажешь?
– Сочувствую, во-первых. Второе – как же ты о задании партии не подумала?
– Я не подумала? – возмутилась Хвостогривова. – А ты думал? Или ты хочешь сказать, что твоей заслуги тут нет?
– Именно это я и хочу сказать, – спокойно и уверенно ответил Боб Иванович. – Сама прекрасно знаешь, что, кроме меня, есть еще люди, которым ты можешь приписать данную заслугу.
– Понятно. Теперь я вижу, какая ты мразь – получил удовольствие и концы в воду!
– Можно подумать, что, когда я получал удовольствие, ты от негодования зубами скрипела. На меня вон соседи жалобы в ДЭЗ и участковому накатали: мол, в квартире, занятой неизвестной личностью, круглосуточно женщины орут как резаные. Галочка-то молчаливая была.
