Итак, в обоих переводах сохранены позиции КПС исследуемого концепта. Основная интенция автора, которая заключалась в представлении о современном ему МИРЕ как нестабильном и нестатичном, неподвластном человеку, переводчиками передана. Субъективность перевода Е. Калашниковой проявилась в добавлении метафор, образная основа которых не нашла подтверждения в исходном тексте. Именно таким образом, по-видимому, проявилось иное (обусловленное другой лингвокульту-рой, временем, личным опытом) представление переводчицы об окружающем МИРЕ.
3.3.2. Репрезентация концептов LIFE / ЖИЗНЬ и DEATH / СМЕРТЬ
Семантическое наполнение субстантивов LIFE и ЖИЗНЬ в русской и английской лингвокультурах в целом совпадает, но в отличие от англоязычного концепта ЖИЗНЬ в русской лингвокультуре не ассоциируется с чем-то драгоценным, что важно для человека, чем надо дорожить. В словарях [213; 215; 225] существительное жизнь толкуется как: 1) совокупность явлений, происходящих в организмах, особая форма существования материи; 2) физиологическое существование человека, животного, всего живого; 3) время такого существования от его возникновения до конца, а также в какой-нибудь его период; 4) деятельность общества и человека в тех или иных ее проявлениях; 5) реальная действительность; 6) оживление, проявление деятельности, энергии. Очевидно, что в русскоязычном сознании концепт ЖИЗНЬ охватывает все экзистенциальные аспекты, кодируя бытие всего живого во времени и пространстве. Его содержание актуализируется семами 'состояние', 'действие', 'время', 'движение'.
В переводе Е. Калашниковой концепт образует КПС, состоящую из следующих позиций: субъект – объект – место действия – атрибут, что соответствует исходному тексту. Субъектная позиция в переводе представлена шире, нежели в оригинале – ср.: жизнь начинается сызнова; жизнь вдруг показалась ей невыносимо печальной; жизнь забавами полна; жизнь пошла вкривь и вкось; жизнь начнется сначала; у Миртл есть другая, отдельная жизнь; кусочек его жизни утрачен навсегда. Это позволяет предположить, что Е. Калашниковой передано иное отношение к жизни, нежели авторское.
Например, в исходном тексте автор использует слова популярной в 20-е годы в Америке песни «The Love Nest» («Любовное гнездышко»): In the morning, / In the evening, / Ain't we got fun – По утрам, По вечерам Очень весело нам – пер. наш. Для данного контекста переводчица выбирает вариант перевода с лексемой жизнь: Днем и ночью, днем и ночью жизнь забавами полна… Ср.: Б час заката, В час рассвета на улыбку не скупись – пер. Н. Лаврова. В данном случае оба переводчика отошли от исходного текста, однако интуитивно выбрали для перевода песенки репрезентанты других концептов – ЖИЗНЬ (Е. Калашникова) и УЛЫБКА (Н. Лавров).
И Е. Калашниковой, и Н. Лаврову удалось адекватно передать авторское осмысление ЖИЗНИ как пути.
Ср.: His life had been confused and disordered since then, but if he could once return to a certain starting place and go over it all slowly, he could find out what that thing was… [195, 71]
С тех nop его жизнь запуталась и разладилась, но если бы он мог однажды найти конкретную отправную точку и все неспешно обдумать, то смог бы понять, что же такое жизнь на самом деле – перевод наш.
Вся его жизнь пошла потом вкривь и вкось, но если бы вернуться к самому началу и медленно, шаг за шагом, снова пройти весь путь, может быть, удалось бы найти утраченное… – пер. Калашниковой.
Да, судьба била его и ломала, и что-то навсегда осталось там – в начале пути, но если бы удалось вернуться к истокам и начать сначала, вероятно, и удалось бы еще повернуть все по-другому и понять, что же было безвозвратно утрачено – тогда, когда жизнь казалась бесконечной, и все еще было впереди… – пер. Лаврова.
В объектной позиции перевода Е. Калашниковой ЖИЗНЬ персонифицируется – ср.: чувствительность ко всем посулам жизни; человек, заезженный жизнью, и актуализируется как многоликая материя (пейзаж за окном, кузница, вместилище, совокупность ярких событий), что соответствует аналогичному фрагменту русскоязычной картины мира [177], мать-земля или природа (что соответствует архетипическим представлениям о жизни, но не соответствует авторской прагматике).
Ср.: Out of the corner of his eye Gatsby saw that the blocks of the sidewalks really formed a ladder and mounted to a secret place above the trees – he could climb to it, if he climbed alone, and once there he could suck on the pap of life, gulp down the incomparable milk of wonder [195, 71].
Краешком глаза Гэтсби увидел, что плитки тротуара образовали настоящую лестницу, которая ведет в скрытое где-то над деревьями место, и он может подняться туда, но подняться один. Только там и тогда он может отхлебнуть сладкой кашки жизни, вдоволь напиться ни с чем несравнимого чудо-молока – пер. наш.
Краешком глаза Гэтсби увидел, что плиты тротуара вовсе не плиты, а перекладины лестницы, ведущей в тайник над верхушками деревьев, – он может взобраться туда по этой лестнице, если будет взбираться один, и там, приникнув к сосцам самой жизни, глотнуть ее чудотворного молока – пер. Е. Калашниковой.
Мне вдруг открылось, рассказывал Гэтсби, что плитки тротуара – вовсе не плитки, а призрачные ступеньки бесконечной лестницы, теряющейся в листве над нашими головами, и можно было бы подняться вверх, но только в одиночку, а уже там – у самого источника Мироздания – припасть к его живительным струям и глотнуть первозданной магической силы самой матери Природы – пер. Н. Лаврова.
В авторском варианте предложения наряду с лексикой с семантикой волшебства (secret, milk of wonder) использованы глаголы to suck – сосать, всасывать, впитывать, поглощать и to gulp – жадно, быстро, с усилием глотать, давиться, to gulp down – выхлебать до дна. В американском сленге to suck имеет ряд негативных значений: обманывать, надувать (кого-либо), прислуживаться, подлизываться, лебезить, воспользоваться ситуацией в корыстных целях. Оба переводчика в данном случае не передали авторскую интенцию, которая подразумевала хищническое, воровское отношение Гэтсби к ЖИЗНИ.
Говоря о серьезных, экзистенциально-значимых вещах, в выбранном примере, как и в ряде других контекстов, писатель пользуется приемом иронии, тем самым снижая пафос повествования и делая «великого» Гэтсби ничтожным.
И Е. Калашникова, и Н. Лавров постарались передать поэтику эпизода, созданную обширным контекстом и авторскими эпитетами a secret place above the trees (тайное место где-то над деревьями), the incomparable milk of wonder (ни с чем несравнимое чудо-молоко) и добавили ряд сказочно-возвышенной лексики – сосцы самой жизни, чудотворное молоко (Е. Калашникова), живительные струи самого источника Мироздания, первозданная магическая сила самой матери Природы (И. Лавров). С таким приемом добавления можно было бы согласиться, если бы не авторское снижение пафоса сленговыми единицами, которое переводчики не уловили и соответственно не передали.
Атрибутивная сочетаемость исследуемого имени выявляет два «полюса» – 'богатство, роскошь' и 'печаль жизни', тогда как в подлиннике это еще и 'разнообразие' и 'скоротечность' – ср.: жизнь вдруг показалась ей невыносимо печальной; в своей богатой, до краев наполненной жизни; жизнь молодого раджи: коллекционировал драгоценные камни, главным образом рубины, охотился на крупную дичь, немножко занимался живописью, просто так, для себя, – все старался забыть об одной печальной истории, которая произошла со мной много лет тому назад.
Место действия в КПС замещается субстантивными сочетаниями с конкретно-пространственными предлогами в, из, за, благодаря чему ЖИЗНЬ, как и в оригинале, репрезентируется как объект-вместилище, куда можно войти и откуда можно вернуться.
Ср.: / liked to walk up Fifth Avenue and pick out romantic women from the crowd and imagine that in a few minutes I was going to enter into their lives, and no one would ever know or disapprove [195, 37].
Мне нравилось слоняться no Пятой авеню, высматривать в толпе женщин с романтической внешностью и воображать: вот сейчас я войду в жизнь той или иной из них, и никто никогда не узнает и не осудит – пер. Е. Калашниковой.
Мне нравилось бродить по Пятой авеню среди вечно куда-то спешащих нью-йоркцев, выбирать взглядом женщин с изысканной романтической внешностью и загадывать: вот сейчас познакомлюсь с ней, войду в ее судьбу, и никто никогда ничего не узнает, – а если и узнает, то ни в чем не упрекнет – пер. Н. Лаврова.
В переводе Н. Лаврова достаточно часто, как в приведенном примере, вместо концепта ЖИЗНЬ актуализируется другой русский культурный концепт СУДЬБА. Уместно сослаться на результаты сопоставительного исследования Н.Д. Арутюновой, в котором установлено, что «понятию жизни как судьбы, пути которой таинственны и неисповедимы, противостоит концепт жизни как пути, ведущего к пункту назначения. Как и судьба, путь представляет жизнь как целостное, хотя и делимое на этапы, образование, но, в отличие от судьбы, человек начинает свой жизненный путь не в момент рождения, а в момент первой развилки и первого выбора. Судьба снимает с человека ответственность за прожитую жизнь, путь, напротив, ее возлагает» [8, 631].
