поступила правильно.
— Как я могу сердиться? То, что приносит такое счастье, не может быть дурным. Пусть умножится любовь — разве не так говорил Давид?
Она печально улыбнулась.
— Ты говоришь, как Талиесин. Он сказал бы в точности то же самое. — Она опустила глаза, и меж ресниц просочилась слезинка. — Ой, Мерлин, иногда мне так его не хватает... так не хватает.
Я взял ее за руку.
— Расскажи мне про Летнее царство.
Она подняла глаза.
— Пожалуйста, я так давно не слышал про него от тебя. Мне хочется послушать, как ты произносишь эти слова.
Она кивнула, выпрямилась в кресле, закрыв глаза, в молчании подождала, пока вернутся воспоминания, и начала рассказ, знакомый с младенчества.
— Есть земля, сияющая добротой, где каждый защищает достоинство брата, как свое собственное, где забыты нужда и войны, где все народы живут по одному закону любви и чести.
Это земля, светлая истиной, где слово — единственная порука, где нет лжи, где дети спокойно спят в материнских объятиях, не ведая страха и боли. Это страна, где цари вершат правосудие, а не разбой, где любовь, доброта и сострадание изливаются, как река, где чтят добродетель, истину, красоту превыше довольства или корысти. Земля, где мир правит в сердцах людей, где вера светит, словно маяк, с любого холма, а любовь, подобно огню, горит в любом очаге, где все поклоняются Истинному Богу и соблюдают Его заповеди...
Есть золотое царство света, сын мой. Имя ему — Летнее царство.
Мы с Мелвисом надели теплые шерстяные плащи и поехали в Маридун, где он встречался с жителями, заходил в их дома, раздавал золотые и серебряные монеты вдовам и беднякам. Он давал не как иные господа — в надежде на будущие выгоды, но из заботы о нуждающихся и по собственному благородству. И каждый призывал на него благословение Того Бога, Которому поклонялся.
— При рождении меня нарекли Эйддон Ваур Врилик, — сказал он мне на обратном пути, — однако твой отец дал мне имя, которое я ношу теперь: Мелвис. То был величайший дар в моей жизни.
— Я прекрасно помню, — сказала моя мать. — Мы только что приехали в Маридун...
— Он пел, как никто на моей памяти. Если б я только мог передать это тебе, Мирддин: внимая ему, душа раскрывалась к небесам, и дух, свободный, парил с орлами или носился с оленями. Его песня была ответом на все безымянные томления души, вкусом мира и радости, который не передать словами. Ах, если бы ты слышал его, как я! Я преподнес ему золотую цепь или что-то в таком роде, а он в благодарность дал мне имя: «Встань, Мелвис, — сказал он. — Я узнал тебя». Я ответил, что меня зовут иначе, и он сказал: «Сегодня ты Эйддон Щедрый, но придет день, и люди назовут тебя Мелвисом, Благороднейшим». Так и стало.
— Вот уж воистину. Пусть он дал тебе имя, но заслужил ты его сам, — сказал я.
— Ах, если б ты его знал, — произнес Мелвис. — Вот что я подарил бы тебе, будь это в моих силах.
Остаток пути до виллы мы проделали в молчании, не потому что загрустили, просто думали о прошлом и о событиях, которые соединили нас всех. Короткий зимний день ненадолго вспыхнул золотом меж голых черных ветвей и погас совсем. Когда мы въезжали во двор, несколько людей Мелвиса как раз вернулись с охоты. Они были в холмах с утра и загнали оленя. С ними оказались Гвендолау и Барам, чему я нимало не удивился.
Я вспомнил, что забыл представить друзей, и мне стало стыдно.
— Мелвис, Харита, — начал я, как только они подъехали, — вот кого надо благодарить за то, что я добрался живым...
В этот миг я увидел мамино лицо и похолодел.
— Мама, тебе плохо?
Она застыла, как в столбняке, и часто, порывисто дышала.
Я коснулся ее руки.
— Мама?
— Кто вы? — выговорила она странным, неестественным голосом.
Гвендолау успокаивающе улыбнулся и повел было в воздухе рукой, но так и не завершил жеста.
— Простите меня...
— Скажи мне, кто вы! — потребовала Харита. Кровь отхлынула от ее лица.
Мелвис открыл рот, чтобы вмешаться, смутился и взглянул на меня, ища поддержки.
— Мы должны были убедиться наверняка, — отвечал Гвендолау.
— Прости, госпожа, мы не хотели тебя обидеть.
— Просто скажи, — повторила Харита хрипло, почти угрожающе.
— Я Гвендолау, сын Кустеннина, сына Мейрхиона, короля Скафы...
— Скафа... — Она медленно, ошеломленно тряхнула головой. — Как давно я не слышала этого имени...
Скафа... Откуда-то из глубин моей памяти всплыло: одно из Девяти Царств погибшей Атлантиды. Вспомнились и другие рассказы Аваллаха. В Великой войне Мейрхион принял сторону Аваллаха и Белина. Он помог Белину захватить корабли Сейтенина — те самые, на которых уцелевшие атланты добрались до каменистых берегов Острова Могущественных.
Как же это я, выросший среди Дивного Народа, не узнал своих сородичей в Годдеу? О, я что-то почувствовал — самый звук их речи вызывал смутное ощущение чего-то домашнего и одновременно недоумение: как я сюда попал? Нет, я должен был догадаться.
— Мы не хотели обманывать тебя, царевна Харита, — объяснил Гвендолау. — Но мы должны были убедиться. Когда мой отец услышал, что Аваллах жив, что он здесь... ну он захотел проверить. Надо было выяснить, что и как.
— Мейрхион, — прошептала Харита. — Я и подумать не могла... мы и ведать не ведали...
— Мы тоже, — молвил Гвендолау. — Мы много лет прожили в лесу сами по себе. Отец родился здесь, я тоже. Я не знаю другой жизни. Когда появился Мирддин, мы подумали... — Он не закончил мысль. — Но мы должны были проверить.
У меня голова шла кругом от значимости услышанного. Если Мейрхион с частью спутников уцелел, то сколько еще атлантов могло спастись?
Гвендолау продолжал:
— Увы, дед долго не протянул — умер вскоре после высадки на остров. И многое другие тоже — тогда и в последующие годы.
— Так и у нас, — отвечала Харита, смягчаясь.
Они снова замолкли и просто глядели друг на друга, словно на призраков погибших друзей.
— Тебе надо будет съездить к Аваллаху, — сказала Харита наконец. — Весной, как только наладится погода. Он непременно захочет с тобой повидаться. Я сама тебя отвезу.
—
