Мужчина медленно выпрямился и молча ушел, и тогда Денвер задрожал сильнее, моргая и поглядывая на меня. Его шершавый язык вылизывал мои соленые щеки, а я прижимала его к себе, нахваливая и благодаря за то, что заступился. Понятия не имела, что теперь будет и как себя поведет Рэм, но я больше не сомневалась в нашей с малышом обоюдной привязанности.
28
Мы еще немного повалялись на траве, приходя в себя и греясь в последних лучах, которые попадали сюда, а потом садящееся солнце ушло за высотные дома, и лужайку затопило влажным сумраком. Вскоре заработал полив, и пришлось уносить ноги. В спальне медвежонок встряхнул мокрую шерсть, но в ребенка возвращаться не спешил, поглядывая хмуро на лестницу. Он боялся за меня. Такой маленький, а уже такой ответственный!
— Малыш, — позвала тихонько я. — Пошли плавать? Помнишь, как вчера?
В ванной он, наконец, расслабился и из медвежонка превратился в любознательного ребенка. Пирамидка из камешков сегодня росла уверенней, а я думала, что теперь Денвер точно знает, зачем нужна звериная ипостась. Но чувство вины по этому поводу не пришло.
После ванной я спустилась с ним вниз. Рэм обнаружился в кухне у окна. Он стоял лицом к городу, низко опустив голову, и от звенящего напряжения я замерла у лестницы. Денвер, на удивление, не напыжился на Рэма, но и к нему больше не тянулся. На столе был накрыт ужин на одного, вернее — на одного взрослого и ребенка. Рэм решил вытащить его комплект — зеленую тарелочку с лесным орнаментом, и теперь она стояла рядом с блюдом.
— Садитесь ужинать, — глухо приказал он.
— А потом? — безжизненно потребовала я.
— Потом уложишь его спать, и поговорим. — И он развернулся и ушел в кабинет.
Давно я не испытывала этого странного чувства, при котором, казалось, дрожал воздух.
У отца Донни была привычка наказывать тишиной. Когда я «косячила» — своевольничала с выбором колледжа, репетиторов, мест для поездок на каникулы, — он замолкал. И это наказание было для меня худшим вариантом. Я металась в такие моменты в невесомости, потому что зависела… Зависела от человека, который старался решить в жизни все, начиная от того, взять ли меня из детдома или нет. Но я все равно ему противостояла, прямо как Денвер Рэму. Тряслась, но противостояла.
Меньше всего в жизни мне хотелось бы вернуться к такой зависимости…
Когда Денвер уснул, я сама спустилась вниз и замерла у кабинета. Пока прислушивалась, двери открылись…
* * *
Я вязал в узел эмоции, ломая все внутри себя, лишь бы дать себе шанс не разрушить все… Но когда она показалась в проеме, меня все же чуть не сорвало.
Хорошо выбрал, в своем духе… подошел со всей тщательностью… Теперь оставалось только признать, что с ней не буду прежним. Главное, чтобы никто об этом не узнал и не почувствовал.
— Не слушаешь, — еле выдавил.
— Не чувствую себя виноватой, — взглянула на меня с вызовом Вика. — Ты просил оправдываться. Так вот мне страшно. Ты обладаешь безграничной властью…
— Ты тоже.
— Я? — опешила она.
— Заходи, — посторонился, приглашая войти. — Он точно уснул?
— Да, — поежилась она. — Будешь наживую вытаскивать?
— Еще скажи — выгрызать, — огрызнулся. — Значит, виноватой себя не чувствуешь… — То, как она ежилась, говорило об обратном. — И что же заставляет тебя верить Келлеру?
— Он всегда меня поддерживал, — обернулась она у стола. — Предложил помощь, сказал, что примчится, что бы ни случилось…
Хорошо оправдывалась, складно.
— И ты поверила, — скрипнул зубами. Келлер — старый прожженный военный политик. И размышления о его планах хорошо отвлекали от мыслей о Вике. — У твоего датчика нет сигналов. Он мертвый…
— Келлер сказал, что вы его не засечете… — лепетала Вика, округляя глаза, а мои губы расплывались в кривой ухмылке. Не стоило так ярко обозначать ее наивность, но эмоции уже не поддавались контролю. Я хотел орать, ломать мебель в ее эпицентре, чтобы ослабить гнев и негодование, что вызвал ее глупый поступок. Вернее, не глупый… Поступок был нормальным.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Я ведь не думал, что она так быстро доверится. Я не поверил ей утром. Мы не верили друг другу вообще.
— Конечно, не засечем, — усмехнулся, — потому что он рассосался.
— Что? — раскрыла она глаза. — С чего ты взял?
— Келлер имеет целью лишь расшатать меня по всем фронтам — через тебя в первую очередь…
Вика присела на край стола и уставилась в пол, качая головой. Выглядела при этом так несчастно, с закушенной губой и сведенными худыми плечами, что вся злость схлынула.
— Ты уверен, что датчика нет?
— Да.
— Тогда как ты понял?
— Ты же говорила, что невозможно быть со мной и не быть на моей стороне, Вика, — медленно приблизился к ней.
Она выпрямила спину, вытягиваясь передо мной.
— Я пыталась, — просипела, глядя мне в глаза, но тут же отдалась эмоциям: — Я не могу так быстро! Отказаться от людей, отношений, связей!..
— Кажется, никто тебя не просил. И вставать на мою сторону — тоже. Мне не нужны были твои обещания. Все, о чем просил, не воевать со мной! Тебя только не хватает!
— Рэм, — меня будто ошпарило, когда она положила ладони мне на грудь, из нее вырвался рык, и Вика в ужасе отпрянула, вжимаясь в крышку стола.
— Вон пошла! — рыкнул, и она бросилась из кабинета, а я скрутился до пола, пытаясь не дать зверю кинуться за ней…
Кто сказал, что она может быть только спасением?..
* * *
29
* * *
Я просидела на кровати с час, прислушиваясь и дрожа. Первое время снизу еще раздавались пугающие рычания, будто человек и зверь пытались договориться. Потом все стихло. А еще через полчаса послышался шум воды в раковине и стук стакана.
Рэм поднялся в спальню бесшумно, но на меня даже не взглянул. Двигался при этом тяжело, будто что-то его страшно вымотало. Я проследила, как он прошел мимо, и, дернув ручку двери, вышел на террасу. Денвер в кроватке всхлипнул и завозился, но, когда я прокралась к нему, уже снова спал.
За окном ветер колыхал кусты, вылизывал траву и бился в стекло. Кажется, собирался дождь. Не знала зачем, но я выскользнула наружу и подобрала брошенные Рэмом у края газона штаны…
Вспомнилась сказка про чудовище, которую читала как-то в библиотеке детского дома. Сказочную героиню обязали быть с чудовищем. По ночам оно сбрасывало шкуру и становилось человеком, но его избраннице этого оказалось мало, и она сожгла его шкуру. Чудовище не смогло к ней вернуться в обличии мужчины… непринятый своей избранной в том виде, в котором мог существовать. Почему-то только теперь это поняла, стоя со штанами у двери. Захотелось найти "свое чудовище" и «вернуть ему шкуру»… но я струсила. Даже представить сейчас себя напротив того медведя страшно. Не смогу. В сказке героиня износила три пары железных сапог, прежде чем вернула себе своего мужчину. Думаю, просто притащить Рэму штаны и попросить влезть в них не поможет.
Я положила их на место и закрыла двери.
Потом открыла снова и решительно зашагала на лужайку, матеря себя за безрассудство.
Влажная после полива трава не была столь приветлива, как днем, но я сомневалась, что стерла бы о нее даже одну пару сапог, поэтому наплевала на дискомфорт. Снова запуталась в кустах, но на этот раз трофеев им не оставила.
— Рэм, — позвала жалко, чувствуя, как начинает колотить дрожь. — Вернись, пожалуйста…
Ночью этот милый садик казался жутким лесом. Только сейчас заметила, что часть купола убрана, и теперь по кронам гуляет ветер.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Рэм, — осторожно кралась к лежбищу, которое днем самозабвенно разгребал Денвер. — Рэм, прости…
Как бы мне ни хотелось последние секунды, большому злому медведю тут особо негде прятаться, и поставить галочку, что попыталась, но не нашла, не вышло. На лежбище медведя не было — он зарычал где-то сзади, и я снова вытянулась, задерживая дыхание.
