- Господин? - с тревогой спросил Осферт.
- Он придет не с юга, а оттуда, - указал я.
- С запада? - удивился Осферт.
Я не стал объяснять свою глупость. Я мог винить в этом свою боль, но это слабое оправдание. Я послал Осферта, семьи, Этельстана и его сестру по этой дороге, потому что она предоставляла собой безопасный от банд валлийцев путь, но всё, чего я этим достиг, так это загнал их в ловушку.
- Они придут с запада, - с горечью сказал я, - если только наводнение их не замедлит.
- Нас оно замедлило, - неуверенно произнес Осферт, глядя в мокрую темноту.
- Тебе следует пойти в дом, господин, - предложила мне Ингульфрид, - ты замерз и промок.
И, вероятно, потерпел поражение, подумал я. Конечно, Эрдвульф меня не преследовал, ему это и не нужно! Он был впереди меня и вскоре преградит мне дорогу и заберет Эльфвинн как свою невесту. И тогда я подумал, правильную ли сторону в споре я занял, потому Эрдвульф, даже женившись на Эльфвинн, никогда не будет назван лордом Мерсийским. Эдуард наверняка заберет трон, и Эрдвульф станет его инструментом, его наместником, и, возможно, Этельфлед одобрит, что её брат заберет корону Мерсии, потому что это приблизит исполнение мечты её отца.
Альфред мечтал объединить всех саксов. Это означало выдворение датчан из северной Мерсии, Восточной Англии, и, в конечном счете, из Нортумбрии. Тогда четыре королевства станут единым Инглаландом. На протяжении многих лет выживание Мерсии зависело от Уэссекса, так почему бы королю Уэссекса не забрать корону? Три королевства лучше, чем четыре, и три королевства скорее объединятся. Так может, я был просто упрям и глуп? Этельфлед может и не одобрять Эрдвульфа, который всегда являлся ее врагом, но, возможно, его возвышение стоило того, чтобы приблизить мечту об Инглаланде?
Затем я отверг эту идею. Потому что подумал, что эта идея не принадлежит Эдуарду. Он, несомненно, хотел стать королем Мерсии, но неужели ценой жизни своего старшего сына? Разве Эдурд хотел смерти Этельстана? Сомневаюсь. Это дело рук лорда Этельхельма, он хотел избавиться от Этельстана, чтобы его собственный внук стал королём Уэссекса и Мерсии и, если боги войны позволят, то и королём Инглаланда. А Этельстан был дорог мне как собственные сын и дочь, и сейчас я привел его к этому грязному форту в центре Мерсии, а его враги уже стояли дальше на севере, отрезав его от воинов Этельфлед, его единственной надежды на выживание.
- Господин? - спросил Осферт.
- В дом, - отозвался я, - и молитесь.
Потому что я свалял дурака.
Гром нарушил тишину ночи. Где-то около полуночи стихший в сумерках дождь снова полил как из ведра и продолжался всю ночь: бурлящий, кипящий и проливной.
- Нам стоило бы построить ковчег, господин, - сказал мне перед рассветом отец Кутберт. Я стоял у двери дома, слушая шорох дождя о солому.
- Как ты понял, что это я?
- Вы все пахнете по-разному, - ответил он, раскидывая руки и нащупывая дверной проём, - и кроме того, - продолжил он, опершись на столб, - ты бормотал.
- Правда?
- Называл себя проклятым глупцом, - улыбнулся он, - как обычно называешь меня.
- Ты такой и есть.
- А что я натворил сейчас? - повернул он ко мне слепое лицо.
- Женил Эдуарда на его кентской девчонке. Это было невероятно глупо.
- Это уберегло его от греха, господин.
- Греха! Ты хочешь сказать, что побарахтаться с девчонкой - это грех?
- Никто и не говорит, что жизнь справедлива.
- Твой бог создал странные правила.
Кутберт повернулся лицом к дождю. Я увидел, как первые слабые проблески зари коснулись посеревшего востока.
- Дождь, - произнес Кутберт, как будто я сам не видел.
- Наводнение, - проворчал я.
- Видишь? Нам нужен ковчег. Хорьки.
- Хорьки?
- Овец я могу понять: Ною было не сложно найти парочку овец или коров, но как ему удалось убедить двух хорьков взойти на ковчег?
- Думаешь, это произошло на самом деле? - рассмеялся я. - Эта история с потопом?
- Конечно же, господин. Это была кара Господня грешному миру.
Я смотрел на ливень.
- Тогда кто-то очень сильно нагрешил, чтобы вызвать этот дождь, - беспечно ответил я.
- Это не ты, господин, - преданно ответил Кутберт.
- Для разнообразия, - ответил я, всё еще улыбаясь. И отец Кутберт был прав - нам нужен был ковчег. Мне следовало бы послать Осферта с семьями и всеми пожитками к Темезу, чтобы найти корабль, а мы бы присоединились к нему. Путешествие к Честеру отняло бы кучу времени, но оказавшись в море, мы были бы в безопасности от преследования. А еще лучше было бы держать корабль на Сэферне, к югу от Глевекестра, но после моей схватки с Кнутом я стал слишком слаб, чтобы даже подумать о таких вещах.
- Значит мы просто продолжим двигаться вперед, господин? - спросил Кутберт, своим тоном подразумевая, что последнее, чего бы он хотел, так это еще один день тяжелой поездки сквозь ливень.
- Я не уверен, что мы сможем, - сказал я, и спустя пару мгновений зашлепал по мокрой траве и поднялся на низкий вал, чтобы увидеть, что форт теперь почти превратился в остров. В полумраке рассвета я видел лишь воду. Реки вышли из берегов, а дождь по-прежнему лил. Я смотрел, как медленно светало, и услышал мяукающий звук и, обернувшись, увидел, что отец Кутберт последовал за мной и теперь заплутал, стоя по щиколотку в воде и тыкая вокруг длинным посохом, который использовал, чтобы найти дорогу.
- Что ты делаешь? - спросил я. - Ты не видишь, так зачем же пошел сюда?
- Я не знаю, - печально ответил он.
Я забрал его на потрепанный непогодой крепостной вал.
- Да и смотреть тут не на что, только потоп.
Кутберт оперся на посох, пустые глазницы глядели на север.
- Ты когда-нибудь слышал о святом Логине?
- Никогда.
- Иногда его еще зовут Лонгином, - добавил он, как будто это могло освежить мне память.
- Что же он сделал? Проповедовал хорькам?
- Насколько я знаю, нет, господин, хотя возможно. Это был слепой солдат, что вонзил копьё в бок Господа нашего, когда тот висел на кресте.
- Почему слепому солдату дали копьё? - обернулся я к Кутберту.
- Не знаю. Так уж вышло.
- Продолжай, - поощрил я. Мне были скучны рассказы о святых: как они вешали плащи на солнечные лучи или воскрешали мертвых, или превращали мел в сыр. Я бы поверил в эту чепуху, если бы увидел хотя бы одно из этих чудес, но потворствовал отцу Кутберту. Я любил его.
- Он не был христианином, - сказал священник, - но когда ударил копьём, немного крови Господа нашего попало ему на лицо, и он прозрел! Исцелился! И стал христианином.
