Рана заживала долго. Глубокий шрам на среднем пальце остался у Катрин на всю жизнь, а новый ноготь вырос уродливый, похожий на островерхую крышу.
Зима была не за горами, но солнце в этом году упорно светило над Бокажем, словно стараясь удержать убегающую осень. Как-то вечером, когда Катрин вернулась с поля, хозяйка сказала ей:
— Кати, ты скоро поедешь домой. Наш сосед, Лалирэ, недавно был в Ла Ноайли и видел там твоего отца. На днях он пришлет за тобой.
Катрин ничего не ответила.
— Ты довольна? — продолжала хозяйка. — Помнишь, как ты во сне звала мать, когда у тебя болел палец!
— Да, — пробормотала Катрин.
Однако в глубине души она вовсе не была уверена, что действительно довольна. Она по-прежнему чувствовала себя чужой в Бокаже, но при мысли о родительском доме никакой радости не испытывала. Родители, конечно, недолго продержат ее у себя. Через неделю-другую они снова продадут ее кому-нибудь.
Разве так уж важно возвратиться на несколько дней под родной кров? И все же на следующее утро, вспоминая дом-на-лугах, Катрин почувствовала, что в ней пробудилось любопытство. Хозяйка не сказала девочке, почему родители решили забрать ее домой, а спросить об этом фермершу Катрин не решалась. «Должно быть, — подумала она, — Франсуа разбогател на своих веретенах и решил вызволить меня отсюда». Она даже представила себе, как в один прекрасный день во дворе фермы Пишонов появится нарядный экипаж и увезет ее в Ла Ноайль.
Но все произошло гораздо проще: тот же сосед Пишонов Лалирэ, собравшись как-то утром в город, посадил девочку рядом с собой в повозку. Солнце еще светило ярко, но утренний морозец уже пощипывал щеки.
— Ишь как разрумянилась! — шутливо заметил Лалирэ. — То-то обрадуется твоя матушка, увидев тебя!
У него был добродушный вид, у этого Лалирэ, с его маленькими смеющимися глазками и длинным носом. Катрин расхрабрилась и спросила:
— Значит, это правда, что мой брат разбогател?
Лалирэ посмотрел на нее с изумлением.
— Гм… — пробормотал он наконец. — Гм… не думаю…
Катрин опустила голову:
— Тогда почему же меня берут домой?
Удивление Лалирэ возросло до такой степени, что он раскрыл было рот, да так и не вымолвил ни слова, только щелкнул кнутом, и лошадь пошла крупной рысью по ровной дороге. После долгого молчания, когда повозка замедлила свой ход, он наконец спросил:
— А разве фермерша из Бокажа ничего тебе не сказала?
Катрин отрицательно мотнула головой. Лалирэ почесал кончик носа указательным пальцем.
— Ну вот… — начал он, но не кончил фразы, словно не мог или не хотел сказать больше, и стал смотреть на небо, на облака, на обнаженные деревья, на летавших над полями ворон с видом человека, который забыл о цели своей поездки и сомневается, есть ли вообще цель у чего бы то ни было!
Отсутствующее выражение его лица обескуражило Катрин, и она не осмеливалась больше задавать вопросы. «Приеду — сама все увижу», — решила она.
Глава 20
И она увидела. Мать лежала в постели. Подле нее сосало свой кулачок крошечное существо, бледненькое и хилое.
— Поцелуй свою сестричку, — сказала мать, — ее зовут Антуанетта, Туанон.
В лице матери не было ни кровинки. Видны были только одни большие, слишком большие черные глаза.
— Ты рада? — спросил отец.
— Да, — ответила Катрин.
Она не чувствовала ни радости, ни огорчения, но находила ужасно уродливым это маленькое гримасничающее личико. На кухне была еще одна девочка, с красивыми темными глазами, державшаяся очень прямо. Крестная Фелиси, хлопотавшая по хозяйству, подтолкнула девочку к Катрин.
— Ты что, не узнаешь Кати? — спросила она ее.
— Нет, — пролепетала девочка.
Катрин заглянула под стол, чтобы проверить, не ползает ли там на четвереньках, по своей привычке, Клотильда. Но под столом никого не было, и тогда Катрин вдруг осенило: да ведь эта темноглазая девчушка, крепко стоящая на прямых ножках, и есть Клотильда!..
— Клотильда… — сказала она и хотела взять девочку на руки, но та вырвалась и убежала к Франсуа. Брат изменился мало. Он лишь немного пополнел, да на щеках теперь играл румянец. Нога Франсуа по-прежнему покоилась на стуле, но чувствовалось, что ему значительно лучше.
Крестная Фелиси навела порядок в комнате, затем набросила на плечи коричневую шерстяную шаль.
— Значит, так… Раз Кати вернулась, я отправляюсь восвояси. Теперь она будет присматривать за вами, Мария…
Потом, обернувшись к отцу, неловко переминавшемуся с ноги на ногу у кровати, сказала повелительным тоном:
— А вы, Жан, не давайте Марии вставать с постели раньше времени.
Спешить нечего.
Отец, не зная, что ответить, молча теребил кончики длинных усов.
— Вы слышали? — повысила голос Фелиси. Вместо отца отозвалась мать:
— Ну конечно, Фелиси, не беспокойтесь, пожалуйста, за меня.
Толстуха взглянула на мать и печально покачала головой.
— Не нравится мне ваш вид, Мария, — шумно вздохнула она. — В вашей жизни только этого не хватало!
Кивком головы крестная указала на крохотное существо, лежавшее рядом с матерью, взяла свою черную соломенную кошелку, потрепала Катрин по щеке и ушла, отдуваясь.
Теперь Туанон укладывали в деревянную колыбель, принадлежавшую прежде Клотильде. Сама же Клотильда спала вместе с Катрин. Старшей сестре казалось, что рядом с ней большая кукла, одна из тех, которыми она изредка любовалась в витрине игрушечного магазина на Лиможской улице. Катрин очень нравилось возиться с Клотильдой, одевать ее, обувать, причесывать. Но времени у нее было в обрез: приходилось то распеленывать, то запеленывать Туанон, готовить обед, мыть посуду, убирать дом.
— И зачем она им понадобилась, эта Туанон? — спросила однажды Катрин у Франсуа.
— Откуда я знаю, — хмуро процедил он сквозь зубы. Однако в остальные дни Франсуа вовсе не был мрачен. Время от времени девушки из Ла Ноайли приходили к нему с заказами, и он вручал им складные веретена или разборные прялки, которые за этот год научился мастерить. Девушки болтали и шутили, и Франсуа смеялся вместе с ними.
Мало-помалу Клотильда перестала дичиться Катрин. Она доверчиво протягивала ей ручонку, и обе девочки отправлялись бродить по мокрым полям и лесам, разыскивая в холодной траве или опавшей листве всякие мелочи, казавшиеся им настоящими сокровищами.
Мать недолго оставалась в постели. Встав, она показалась Катрин еще более хрупкой. Отрезанные цыганом косы снова отросли, и, когда мать распускала по плечам их густые пряди, казалось, что она вот-вот рухнет на землю под их тяжестью.
Туанон приобретала понемногу человеческий облик: личико ее разгладилось, крошечные прищуренные глазки смотрели уже осмысленно и даже лукаво.
— Так выглядят, наверно, китайцы, — замечал Франсуа, вызывая этим гнев отца.
— Туанон — вылитый портрет моей покойной матушки, — уверяла мать.
Глава 21
Снег выпал, растаял, снова выпал и снова растаял. Слишком влажными были земля, трава и деревья, чтобы он мог продержаться долго. Наступило 1 января 1881 года.
Каждый год в этот день Крестный дарил Катрин серебряную монетку.
Девочка встала чуть свет — до того ей не терпелось встретить Крестного с его подарком. Утро промелькнуло быстро. Праздничное настроение не покидало Катрин; она смеялась, строила веселые рожицы, старалась рассмешить Клотильду. Мать была, как всегда, печальна. «Что-то он нам принесет, этот год? — прошептала она, когда отец поцеловал ее, поздравляя с праздником. И добавила: — Верно, не суждено еще нам в этом году собраться всем вместе под одной крышей…»
Руки ее устало опустились на колени, и она умолкла.
Когда солнце коснулось голых верхушек старых ясеней, терпению Катрин пришел конец. Воспользовавшись тем, что родители заняты своими делами, девочка незаметно выскользнула из дома, побежала по тропинке, ведущей к шоссе, и, достигнув предместья, быстро зашагала вверх по улочке, мимо хибарок Ла Ганны. Чем ближе подходила Катрин к центру городка, тем чаше встречались ей группы детей, деловито перебегающих от дома к дому. В одной из таких групп Катрин увидела Орельена с Жюли и ускорила шаг, надеясь, что они ее не заметят. Но Орельен тут же догнал ее и хотел увести с собой:
— Пойдем! Ну, пойдем же с нами!
— Мне некогда.
Все же Катрин подошла к группе, где стояла Жюли. Высокий мальчуган отделился от других детей, подбежал к входной двери, дотянулся до звонка.
Через минуту послышались шаркающие шаги, дверь отворилась, и на пороге показалась женщина в папильотках. Дети запели рождественский хорал.
Женщина приподняла подол платья, пошарила короткой пухлой рукой в кармане нижней юбки и бросила певцам несколько медных монеток. Началась свалка. Через минуту к Катрин подошла торжествующая Жюли.
