— Садись, дитя мое, — приказал он.
По залу пробежал смешок. Аббат ударил ореховой палочкой о край кафедры, и смех мгновенно смолк. Ладюранти снял с носа очки и гневно взглянул на учеников.
— Вы что, в ад захотели попасть? — крикнул он. Взмахнув своими большими руками, он воздел их кверху. — Хотите вечно гореть в кипящей смоле?!
Катрин содрогнулась от ужаса. Соседка, заметив ее испуг, шепнула:
— Дурочка, если ты будешь верить всем его угрозам и россказням…
Аббат надел очки, и взгляд его снова стал туманным и возвышенным.
— Итак, — заговорил он размеренно, — я рассказывал вам, что бог сотворил мир…
Два часа катехизиса пролетели для Катрин, как одно мгновение. Она вышла из церковного дома словно в тумане, ощущая какое-то странное опьянение: величественные картины сотворения мира вставали перед ее внутренним взором.
— О чем задумалась, Шаррон? — спросил ее кто-то. Катрин очнулась от своих грез и увидела себя на дороге в Ласко, в обществе двух девочек и мальчика.
— Меня зовут Амели Данэ, — сказала ей девочка постарше, худенькая шатенка.
— Меня — Франсуаза Дюнуайе, — добавила вторая, черненькая, слегка косившая одним глазом.
— А я — Эмиль Негре.
У него был странный голос, у этого мальчишки с усыпанным рыжими веснушками лицом; он начинал говорить низким басом, потом срывался на дискант и заканчивал фразу снова в басовом регистре.
— Как тебя зовут, Шаррон? — спросила снова Амели. — Мы не расслышали твое имя, когда аббат вызывал тебя.
— Кати.
— Мы — из нижнего Ласко, — заявил мальчишка.
— А! — пробормотала Катрин, снова переносясь мыслью в первые дни сотворения мира.
— А ты откуда, Кати? — спрашивала Франсуаза Дюнуайе.
— Она на луне витает, — ответила Амели и добавила: — Я знаю ее, она служанка на ферме Паро, в Верхнем Ласко.
— Служанка? — удивились Эмиль и Франсуаза.
— Да, — прошептала девочка, вспыхнув.
Новые товарищи расстались с Катрин на одном из перекрестков; она даже не заметила, как они свернули в сторону.
С того дня Катрин жила всю неделю в ожидании четверга, горя нетерпением услышать из уст аббата Ладюранти новые рассказы о жизни и чудесах сына Божия, пречистой девы и святых.
Аббат Ладюранти поручил Катрин заботиться о железной печурке; она должна была разжигать и поддерживать в ней огонь. Это не всегда удавалось сразу, потому что у печки была плохая тяга.
— Ах, дитя мое! — говорил ей аббат. — Сразу видно, что ты не из вспыльчивых; твой огонь разгорается слишком медленно!
Катрин была, без сомнения, самой внимательной и прилежной ученицей аббата Ладюранти: она лучше всех отвечала на его вопросы. Священник часто ставил ее в пример остальным ученикам, а обе великовозрастные девицы неприязненно косились на Катрин, когда та без запинки читала «Богородицу» или «Отче наш».
— Вам следовало бы подражать ей, — говорил Ладюранти этим девицам.
Однажды после урока аббат отвел Катрин в сторону.
— Дитя мое, — сказал он, — я ни разу не видел тебя в церкви на воскресной мессе. Это большой грех перед господом Богом. Катрин передала слова аббата своей молодой хозяйке.
— Ах! — воскликнула Аделаида. — Ему хорошо говорить, твоему кюре, но что на это скажут наши сквалыги?
Она помолчала, раздумывая, и вдруг заметила, что Катрин беззвучно плачет. Аделаида обняла девочку, прижала ее к себе.
— Господи, ну стоит ли так расстраиваться из-за какой-то мессы?
— Это потому, — пролепетала Катрин, глотая слезы, — потому что иначе я пойду в ад и буду гореть там на вечном огне…
Аделаида засмеялась:
— Ну, раз ты непременно хочешь попасть в рай… Но знай, — прибавила она, снова становясь серьезной, — знай, что, если я добьюсь у Тома и старухи согласия, тебе опять придется вставать ни свет ни заря! Потому что, сама понимаешь, эти скареды в лучшем случае позволят тебе ходить к ранней мессе.
Тома Паро, как и следовало ожидать, заявил, что нет никакого расчета кормить и оплачивать служанку, которая два утра в неделю отсутствует. «Не говоря уже о том, что девчонка возвращается из Ла Ноайли такая измотанная, что весь день потом ни на что не годна!» Но Аделаида настаивала, целовала мужа, всячески улещивала его. Что же касается старухи, то она сочла за благо не гневить отказом господина аббата. И в следующее же воскресенье Катрин отправилась к ранней мессе. Вид аббата Ладюранти ослепил ее. Впервые предстал он перед ней не в скромном обличье ворчливого учителя катехизиса, а в блистающих одеждах, приличествующих его сану. Теперь Катрин не жалела больше, что ей не пришлось в свое время посещать школу. Разве узнала бы она там такое количество чудесных историй, как на уроках катехизиса? Разве могла бы присутствовать при столь волнующем зрелище, как воскресная месса?
Катрин не обращала больше внимания на скудную пищу; она была даже рада ей, потому что аббат Ладюранти проповедовал пост и воздержание. Она не заходила больше в комнату молодой хозяйки, не открывала заветного ящика, не брала оттуда сладости.
Это безразличие больно задевало Аделаиду. Однажды вечером, придравшись к тому, что дети якобы плохо ухожены, молодая женщина впервые за все время грубо разбранила Катрин. Девочка сначала не поняла, в чем дело, и в полном недоумении уставилась на разгневанную хозяйку.
Приняв изумление Катрин за вызов, Аделаида раскричалась еще сильнее.
Подстрекаемая мужем, злорадно приговаривавшим: «Ну вот, наконец-то у тебя открылись глаза на эту дрянь!» — она подскочила к остолбеневшей от удивления Катрин и закатила ей пощечину.
Катрин опрометью выбежала из кухни и, хотя на дворе была уже ночь, бросилась в поле. Круглая луна стояла высоко в небе, заливая все вокруг своим бледным светом. Девочка, рыдая, упала на колени в мокрую от росы траву, подняла глаза к небу и стала громко молиться: «Пресвятая Дева Мария, услышь меня! Я не сделала ничего плохого, а моя хозяйка ударила меня. Я больше не могу оставаться здесь, в Ласко. Я очень прошу тебя, Пресвятая Дева, помоги мне вернуться к маме. Ее тоже зовут Марией, как и тебя. Верни меня домой!»
Катрин трижды прочитала «Богородицу», перекрестилась, встала с колен и вернулась на ферму.
Когда она вошла в дом, Тома Паро злорадно ухмыльнулся, Аделаида же, напротив, бросила на девочку нежный, полный раскаяния взгляд. Но Катрин ничего не заметила. Она быстро разделась, легла в постель и уснула, в полной уверенности, что богоматерь исполнит ее просьбу и перенесет ночью в дом-на-лугах.
Утром, проснувшись, Катрин не поверила своим глазам, обнаружив, что она по-прежнему находится на кухне у Паро. Она вскочила с кровати и выбежала во двор, желая убедиться, что это действительно ферма Ласко. Увы! Ошибки не было: за ночь ничего не изменилось. Перед ней был тот же знакомый двор, за ним — поросший кустарником склон и дальше, до горизонта, поля. Что же произошло? Почему святая дева не захотела исполнить ее молитву? Весь день Катрин бродила по дому как потерянная, спрашивая себя, пойдет ли она еще когда-нибудь к аббату Ладюранти на урок катехизиса. Аделаида тревожно следила за ней. Наконец, улучив минуту, когда Катрин оказалась подле нее, молодая женщина обняла маленькую служанку за плечи и прошептала ей на ухо:
— Не сердись, Кати! Ты же знаешь, что я люблю тебя!
Девочка молча прильнула к ней.
— Может, ты больше не любишь меня? — продолжала Аделаида.
— О нет, нет! — запротестовала Катрин.
— Тогда поднимемся наверх и заглянем в нижний ящик комода, ладно? — предложила хозяйка.
И Катрин не отказалась. Чего ради воздерживаться и лишать себя лакомств, если Пресвятая Дева там, наверху, не желает ее слушать?
Глава 23
В скором времени, однако, ей снова пришлось обратиться за помощью к небесным силам, но на сей раз при обстоятельствах более драматичных.
Наступила зима. Уже несколько дней подряд валил снег. Пушистая белая пелена укрыла поля и луга, дороги обледенели.
Было около полудня. Все обитатели фермы Ласко сидели на кухне у скудного огня. Тома Паро пытался починить старый серп; старуха, Аделаида и Катрин лущили каштаны, малыши возились под лавкой. Вдруг кто-то трижды стукнул в дверь. Собака, зарычав, поднялась на ноги. Хозяин встал с лавки и пошел открывать. В дверном проеме, против света, Катрин увидела невысокую мальчишечью фигуру.
— Прошу прощения! — сказал вошедший.
Катрин вскочила, узнав голос Орельена. Это и вправду был он. Мальчик пришел сообщить, что маленькая Туанон опасно заболела, у нее конвульсии; мать просит Катрин пройти от фермы к ферме и собрать деньги на мессу, которая должна спасти жизнь ее сестренке.
— Это Мария Пиру, — пояснил Орельен, — дала Шарронам такой совет.
«Надо отслужить мессу за здоровье вашей дочки, если вы не хотите, чтобы она умерла или сделалась идиоткой, — сказала Мария. — А деньги за мессу должна собрать чья-то чистая и безгрешная рука. В каждом доме нужно просить только одно су. Всего сорок одно су — ни больше и ни меньше».
