Всыпать ей надо как следует!
— Полноте! — ответил Крестный. — Сегодня Новый год, забудем об этом! Вы ее нашли — это самое главное. С Новым годом, отец! С новым счастьем!
— Счастья тебе и твоей жене, — ответил, смягчившись, Жан Шаррон.
Он зашел на минутку в дом Крестного. Это Франсуа, рассказал он, надоумил его напоследок спросить у Жюли и Орельена, не встречалась ли им, случайно, Катрин. И они ответили, что да, они видели ее, но не в Ла Ганне, а в городе; что она куда-то торопилась и ушла в сторону Верха. Тут-то отец и догадался наконец, где искать беглянку.
Катрин слушала, со страхом ожидая минуты, когда она останется с глазу на глаз с отцом и тот снова начнет ее отчитывать, а может быть, и побьет.
Угадав опасения девочки, Крестный взялся проводить их.
Было уже совсем темно, когда они двинулись в путь. Катрин шагала между двумя мужчинами, крепко держа их за руки.
В доме-на-лугах ей пришлось снова выслушивать попреки, на сей раз уже от матери. Впрочем, отец тоже не молчал. Но девочка почти не обращала внимания на их слова; в ушах ее, вместо родительских нотаций, звучал высокий и чистый голос Берты: Соловушка лесной…
— Честное слово, — проворчал отец, — девчонка совсем спятила: улыбается, когда ее ругают!
Глава 22
Едва поправившись, мать снова начала ходить на поденщину, но вид ее внушал жалость.
— Что вы хотите? — говорила она крестной Фелиси, упрекавшей мать за то, что та губит свое здоровье. — Что вы хотите? Жан зарабатывает сущие пустяки.
Правда, Обена с Марциалом кормить больше не надо, но зато появилась Туанон… Ну, и леченье Франсуа, сами знаете, стоит денег.
Да, Марциала и Обена кормить теперь не приходилось, а вскоре не понадобилось кормить и Катрин. Соседка Шарронов по Ла Ганне, молоденькая работница фарфоровой фабрики, вышла замуж за вдовца с двумя малолетними детьми, фермера из Ласко, что в окрестностях Ла Ноайли. Новоиспеченная фермерша пожелала нанять служанку для присмотра за ребятишками. Скупые и прижимистые, как большинство крестьян, муж и свекровь сначала не хотели даже слушать ее, но в конце концов все-таки уступили, и бывшая фабричная работница явилась в дом-на-лу-гах нанимать Катрин. Клотильда каталась по полу, рыдала и умоляла, чтоб у нее не отнимали ее ненаглядную Кати. Но что поделаешь? Приходилось расставаться.
— Не плачь, Кати, — говорила фермерша, — я буду твоей подругой.
И Катрин без особой грусти последовала за румяной и круглолицей Аделаидой Паро.
На прощание отец сказал Аделаиде:
— Кати уже скоро одиннадцать лет. Я охотно отпускаю ее к вам, но при одном условии…
Он помолчал и взглянул на жену:
— Вы должны разрешить ей посещать уроки катехизиса. Мать кивнула в знак согласия.
— Ладно, пусть ходит, — согласилась Аделаида.
За долгую дорогу до фермы Ласко молодая фермерша разоткровенничалась.
Замуж она вышла со скуки, доверительно сообщила Аделаида Катрин. Родители ее были знакомы с матерью молодого вдовца; они и устроили этот брак. Что касается самой Аделаиды, то она была по горло сыта фабрикой и потому сказала «да».
— Мне до смерти надоело там работать, — сказала Аделаида, — но, должна тебе сказать, что в Ласко тоже не больно-то весело! — И добавила:-Я ужасно рада, что ты будешь жить у нас.
Наконец они добрались до Ласко. Увидев большой двухэтажный дом, Катрин воскликнула:
— Э, да вы, оказывается, богатые!
— Ты так думаешь? — усмехнулась Аделаида. — Я что-то не замечаю.
И правда, этого никак нельзя было заметить, потому что и сам хозяин фермы Тома Паро, и его мать, старая Марселина, были такими скрягами, каких свет еще не видывал. Справедливости ради надо сказать, что всем домом заправляла старуха; сын был лишь покорным исполнителем ее воли. Тома Паро всегда конфузился, когда его новая озорница-жена откровенно высмеивала их скупость. Бывшая работница фарфоровой фабрики за словом в карман не лезла, и Тома совершенно терялся под градом ее насмешек.
Без Аделаиды Катрин, наверное, умерла бы с голоду на ферме Ласко. К счастью, хозяйка никогда не забывала о девочке.
— Вот тебе, Кати, завтрак, — говорила старая Марселина, ставя на стол миску с горячей водой и двумя ломтями черного хлеба.
Начальный курс христианского богословия, то же, что у нас в дореволюционной школе закон божий.
Аделаида подмигивала своей подопечной. В первый же день по приезде она привела Катрин к себе в комнату и показала ей на нижний ящик стоявшего у окна комода.
— Видишь этот ящик, Кати? Он твой, возьми ключ от него. У меня есть другой. Если проголодаешься, приходи сюда и открывай ящик. Но, главное, ни слова Тома, а особенно старухе!
Пригнав овец с пастбища или одев и умыв ребятишек, Катрин бесшумно поднималась по лестнице наверх и прислушивалась: внизу, шаркая ногами, ходила взад и вперед старуха; Тома работал в поле; Аделаида стирала белье на пруду. Девочка тихонько открывала дверь, подходила на цыпочках к комоду, доставала из-за корсажа маленький ключик, отпирала нижний ящик и всегда находила там или несколько конфет, или кусок сахару, а иногда баранку, сдобный сухарь или печенье. Набив карманы этими лакомствами, она убегала в перелесок и там, на свободе, съедала их. Однако сласти есть сласти, ими сыт не будешь. Катрин тосковала по хлебу, по настоящему белому хлебу с хрустящей золотистой корочкой, так не похожему на то черное, вязкое, плохо пропеченное тесто, которым ее кормили на ферме Ласко. Чтобы съесть ломоть такого хлеба, его приходилось сначала размачивать в воде.
В деревне издавна существовал обычай: в дни, когда на ферме пекли хлеб, хозяева давали пастушке отдельный маленький каравай, который та брала с собой в поле и делила со своими товарками — пастушками с соседних ферм.
— Бедняжка Кати! — смеялись пастушки, когда Катрин выкладывала перед ними свой каравай. — Как только у этих Паро хватает совести кормить тебя такой отравой?
И девчонки принимались поддавать ногами злополучный каравай, гоняя его по полю вместо мяча.
* * *
От фермы Ласко до церковного дома было более часа ходьбы. В четверг утром Катрин выходила из дому затемно и, еще толком не проснувшись, брела по дороге. Первый раз ее сопровождала Аделаида; она представила Катрин молодому аббату Ладюранти, высокому блондину с близорукими глазами, скрытыми за толстыми стеклами очков.
— Ваша девочка выглядит благоразумной и послушной, — сказал аббат Аделаиде таким елейным голосом, что Катрин смутилась. — Умеешь ли ты читать, дитя мое? — обратился он к девочке.
Катрин густо покраснела и невнятно пробормотала «нет».
— Это не суть важно, — продолжал медоточивый голос, — важно, чтобы ты познала основы нашей истинной веры, и тогда сам господь сможет читать в твоем сердце, как в открытой книге. Катрин смутилась еще сильнее. Никогда в жизни не слышала она ни от кого подобных слов. Девочка украдкой огляделась.
В большом зале с высоким потолком, под которым во всю длину помещения тянулась жестяная труба от маленькой печурки, сидело человек пятнадцать мальчиков и девочек в возрасте от десяти до тринадцати лет. Но вот входная дверь, скрипнув, отворилась, и в зал вошли две рослые девицы. Катрин подумала сперва, что эти девицы, подобно Аделаиде, привели к священнику своих младших братьев или сестер. Но девушки прошли вперед и заняли места на лавке перед самой кафедрой, за которой сидел священник. Увидев их, аббат Ладюранти хлопнул в ладоши и сказал:
— Ну, дети мои, теперь мы все в сборе, и я могу начать. Первых слов урока Катрин не запомнила. Она была слишком поглощена разглядыванием своих новых товарищей и товарок. Сухой щелчок заставил ее вздрогнуть. Это аббат стукнул ореховой палочкой о край кафедры.
— Эй, там, — прикрикнул он, — новенькая, Шаррон Катрин!
Девочка не поняла, что эти слова относятся к ней. Ее соседка, маленькая толстушка с льняными волосами, подтолкнула Катрин локтем.
— Встань, — шепнула она.
Катрин поднялась, боязливо озираясь по сторонам.
— Шаррон Катрин, — повторил аббат.
Как странно слышать, что ее называют так! Не мог он, что ли, сказать «Кати», как все остальные? Голос аббата внезапно утратил всю свою мягкость.
Он сделал паузу и опять заговорил, на сей раз ласково:
— Дитя мое, я должен научить тебя истине, истине божьей, а ты должна широко открыть ей навстречу свое сердце, свою душу и… — Тут голос священника опять стал строгим, — свои уши… — И снова медовым голосом: — …чтобы воспринять эту истину…
Катрин опустила голову.
— Итак, я говорил вам, — начал снова священник, — о том, что бог сотворил мир…
Катрин продолжала стоять, не зная, куда девать свои руки. Остальные ученики смотрели на нее, давясь от смеха. Аббат вынужден был еще раз прервать свою речь.
