В нашем районе, в «Верде», все сильно переменилось. Ведь смотрящий куда-то неожиданно подевался, бросив свою территорию на произвол судьбы. И все сразу как-то перепуталось. Оставшиеся «ящерицы» начали друг с другом воевать, потому что их верхушка тоже где-то исчезла. И так увлеклись, что кандидаты быстро сами собой кончились. А тех, кто в перестрелках выжил и с голоду народ грабить пытался, постепенно полиция повымела. У этой полиции без должного руководства дела так расстроились, что хуже некуда. Раньше ведь как — они нагребут с улиц всякой пены, а смотрящий через их начальство им говорит, кого, сколько, куда и почем. И они при деньгах и смотрящему отстегивали. Или он им, в зависимости от обстоятельств. И так все замечательно шло. Но теперь команды поступать перестали, и деньги куда-то подевались. Самые глупые пытались деньги с задержанных трясти. Но отдел внутренних расследований, которому теперь тоже никто сверху не приплачивал, с досады таких умников приглашал «на беседы». И больше их никто после этого не видел. А в их квартирах селились другие люди. И тогда те полицейские, что пошустрее да поумнее, все по другим участкам разбежались. А те, что еще остались, долго думали, куда всю эту братию, что у них в обезьянниках в неимоверных количествах скопилась, пристраивать? И чем кормить ее? Раньше таких проблем не было. И тогда самый старый коп вспомнил, что когда-то, очень давно, они иногда этих «задержанных» в суд водили. Оказалось, это совсем рядом. Всего через два квартала от участка. И вот давай они туда постепенно из обезьянников народ сплавлять. А судья в растерянности. Ведь и ему теперь никто указаний не дает. И денег тоже. А попробуй-ка прожить на одну зарплату! И в расстроенных чувствах он всех подряд определяет на рудники. И так народ в обезьянниках совсем перевелся. А денег, тем временем, было все меньше. И копы от этого так осатанели, что рыскали по самым укромным местам и днем и ночью. И чуть что не так — сразу хвать — и в обезьянник. И опять судья с досады кого-нибудь сажал. И таким вот макаром вся местная шпана повывелась, а чужая район стороной обходить стала.
Лавочники, владельцы прачечных и автозаправок тоже одно время в недоумении были. Ведь мзду с них некому стало собирать. И они ее откладывали по привычке. Потому как знали, кто-нибудь обязательно за ней придет. Рано или поздно. Ведь без защиты как? Без защиты боязно. Но время шло, деньги копились, а никто за ними не шел. А тех, кто и хотел, копы еще по дороге перехватывали. И в обезьянник, естественно. Чтоб неповадно было. И потому что настроение плохое. От того, что денег нету. И тогда самый смелый лавочник, что всякой аптечной химией возле сауны торговал, решился. Взял да и вложил неожиданно образовавшиеся свободные средства в дело. Надстроил себе еще один этаж, накупил всякого товара и цены снизил. Народ к нему и повалил. И денег у него стало еще больше. И, совсем расхрабрившись, лавочник этот, Краев, взял в банке заём и прикупил себе этаж большого дома по соседству под гостиницу. Глядя на него, остальные тоже кубышки раскрыли. И вот теперь по нашему Верде ходить можно и днем и ночью, и не бояться ничего. Только руки в карманах лучше не держать. А не то попадется навстречу коп и решит с горя, что у тебя в штанах оружие, и даст дубинкой. А то и к судье отведет. А вокруг всякие летние кафе, и народ в них пиво-кофе потребляет, и музыка из ресторанчиков, и народ по магазинам толпами бродит. Прослышав про низкие цены, даже из других районов к нам начали на надземке приезжать. Так что людей на улицах стало — на мотороллере не протолкнешься. Такие вот дела.
Владельцы всяких там аптек и автостоянок часто нас с Васу на улице останавливают и просят рассудить. Смотрящего-то нету. А вы, то есть я, мистер Уэллс, его «завалили». Значит, вы теперь, по понятиям, он и есть. И просим спор наш разрешить. Так они рассуждают. С такой железной логикой мне трудно спорить. Получается, я перед ними виноват. И я их выслушиваю. Странно мне смотреть, как богатые умные дядьки переминаются передо мной, как мальчишки. И в глаза просительно заглядывают. И чушь, что я несу, с уважением выслушивают. Когда два хозяина магазинов тротуар меж собой поделить не могли, я им сказал, что надо делать, как проще. Взять и поделить тротуар пополам. Независимо от размера магазинов. И они обрадовались. И всем сказали, что я «сужу по справедливости». Так что теперь мы с Васу стараемся по большим улицам не ездить. Иначе не успеваем пиццу теплой привезти. А нам надо «марку держать», так компаньон мой говорит. Мы и держим. С учетом моих денег, тех, что мне подарили в качестве «компенсации», нам всего ничего на билеты копить осталось. Каких-то два месяца. Правда, Васу пока еще не нашел способа, как эти самые «слезы» добывать, но говорит, что «на месте сориентируется».
И еще я все время размышляю о том, как может простая маленькая коробочка, из-за которой все завертелось, так круто жизнь стольких людей изменить. И никак сообразить не могу, в чем тут волшебство. Потому как выходит, что интерес к ней каких-то больших людей оказался полной глупостью. А глупости никогда никого до добра не доводили. Так все говорят. Как же тогда могло выйти, что именно эта глупость всем во благо пошла? Выходит, быть глупым здорово? А голос мне сказал, что это «парадокс». Любит он у меня всякие мудреные словечки.
Васу по вечерам приводит не одну подружку, а сразу двоих. Одну из них для меня. Теперь, когда я стал так знаменит, любая девчонка из района готова к нам гости приходить. И к Васу тоже. Он им всем говорит, что работает моим «менеджером». Это звучит значительно и волнующе. И ему никто не может отказать. Девушки смотрят на меня, как на диковинную рыбу, а когда я говорю какую-нибудь ерунду, они смеются. Не понимаю почему, но им со мной весело. Мы угощаем их пивом с моими любимыми устрицами. Или большущей печеной рыбой, которую нам доставляют горячей из магазинчика по соседству. Еще я купил классный музыкальный терминал и теперь могу вволю слушать любимую музыку. И когда девчонкам надоедает смеяться, я включаю парня по фамилии Хендрикс. Или ребят с непонятным названием «Грейтфул дид». Иногда мы с Васу начинаем подпевать своему музыкальному ящику. У нас это здорово выходит. Девчонкам нравится. У меня вдруг прорезался слегка хрипловатый баритон. А потом мы наперегонки занимаемся с гостьями любовью. Так это дело Васу зовет. Признаться, я давно уже понял, что это никакая не любовь, хотя деньги с меня брать и перестали. По мне, так это просто «трах». Иногда Васу так тоже говорит. Разве же это любовь, когда поутру, после всех этих приятных штук, что мы вытворяли, даже имени девушки вспомнить не можешь? Да и сами они, будто заводные машинки. Говорят одно и тоже. Что я красивый парень. Или клевый чувак. Или что классно трахаюсь. И иногда врут при этом безбожно. Я ведь такие вещи здорово ощущаю. С ними весело и приятно, и легко потом, будто в сауне попарился. Но при этом чувствуешь, что они совсем чужие. И представляешь, как было бы здорово, если на их месте вдруг оказалась Мишель. Когда я так думаю, то начинаю злиться. Повторять про себя, кто она, и кто я. И начинаю чувствовать себя очень одиноким. Еще более одиноким, чем когда жил на Джорджии. В такие моменты я сажусь у стены и слушаю Дженис. «Летнее время». Знали бы вы, каково на душе бывает, когда понимаешь, что тебя никто не любит. И я представляю, как на Кришнагири женщины будут совсем не такими пустоголовыми мотыльками, как наши гостьи. И я обязательно найду такую, которой будет рядом со мной хорошо. И мне никогда не будет пусто внутри. И почему-то, когда я так представляю, я снова вижу Мишель. И тогда снова злюсь. Что поделать. Такой вот я и есть. Все у меня не так, как у других.
Зато теперь я знаю, что такое «друг». Друг — это лучше, чем кореш. Или даже — чем компаньон. Друг, это когда ты знаешь, что человек тебя нипочем не бросит, как бы ему ни было страшно. И еще с ним можно говорить о чем хочешь. И он тебя поймет. Васу мой друг. Он, может, и не умеет говорить так, как всякие важные дядьки в галстуках, но зато я знаю, что он со мной последним куском поделится. Когда я это понимаю, мне становится не так одиноко. Может быть, только немного грустно.
Глава 34
Пилот милостью Божьей
Однажды мы привезли пиццу в большущее высокое здание. «Авиационная компания Виккерса», так было написано на нем сияющими выпуклыми буквами. На входе за толстым стеклом стояли строгие мужчины в синей форме и с оружием. И нипочем не хотели меня пускать к клиенту. «Не положено», так они мне говорили. И я уже было совсем собрался назад повернуть, как вдруг один из охранников сказал другому: «Слышь, Кен, это, кажись, тот самый черт, что уделал смотрящего в Верде. И всю его банду. Голыми руками. Его по визору показывали». И тогда второй охранник, тот, что с усами, посмотрел на меня с интересом и сказал: «Да ну?». И они стали куда-то звонить, чтобы узнать, правда ли я должен пиццу в какое-то там «ноль-три-шесть-ноль» доставить. И выяснилось, что я не вру, и какой-то там важный мистер из «испытательной лаборатории» действительно меня заказал. И что давно меня ждет. И очень сердится, потому как обещал меня сотрудницам показать, это во-первых, и что перерыв на чай у них заканчивается, во-вторых. И что-то еще про жесткий график добавил. Охранник начал было что-то про режим допуска говорить, но тот важный мистер сказал, чтобы тот заткнулся и не указывал ему, как надо работать. И охранник заткнулся. И мне выписали «временный пропуск». Сфотографировали меня, велели приложить к какой-то штуке палец. Этот пропуск оказался маленькой магнитной карточкой на шнурке, с моей физиономией поверх. Еще я подумал, как много времени тут уже потерял, и что Васу на меня сердиться будет. Потому что мы можем опоздать на следующую доставку. А у нас их еще целых три. Но делать нечего, придется теперь идти в эту самую «ноль-три-шесть-ноль».
