class="title6">
50
Тео
С ума можно сойти, сколько народу празднует наступление Нового года как освобождение от ига или чего-то подобного и верит, что положение дел изменится. Моя мать перед сочельником уходила в запой – пользовалась, так сказать, случаем перед принятием «правильных решений», которые никогда не воплощала в жизнь. В интернате Рождество было не в чести, все обожали праздновать Новый год и устраивали вечеринку, которая становилась событием месяца. Я изображал пресыщенного субъекта, свято веря в эту свою ипостась, и теперь не понимаю, почему мне так досадно, что сегодня не с кем попраздновать.
Я валяюсь на кровати и смотрю серию на телефоне. Кто-то тихонечко стучит в дверь – наверняка Жанна, Ирис ушла в гости к подруге.
– Я приготовила гребешки и открыла бутылку белого вина. Не хочешь присоединиться?
Она очень красивая в вечернем платье и с подкрашенным лицом.
– Я в спортивном костюме.
– Ну и хорошо, не переодевайся, я дам тебе маленький аксессуар, который все изменит.
Через пять минут я сажусь за стол в штанах для утренней пробежки, футболке и черной бабочке на шее.
Мы впервые остались вдвоем, и я не знаю, что интересного могу рассказать старой даме. Хорошо, что она болтает за двоих, значит, смущена не меньше моего. Старушка описывает сочельники, которые праздновала с мужем, говорит, что они любили бывать в людных местах – ресторанах и дансингах, – где в полночь кричат: «С Новым годом!» Кажется, ей этого не хватает, она скучает по усопшему и часто смотрит в никуда, как будто надеется увидеть что-нибудь из прошлой жизни.
Мне очень нравится Жанна, я чувствую: достаточно самой малости, чтобы она стала важным человеком в моей жизни, хотя ничего специального не делала, она – это просто она. Большая редкость… Она наливает себе еще вина – уже третий бокал. Не могу не считать, привычка. Из-за мамы.
– Хочешь еще? – спрашивает она.
– Спасибо, нет.
Я всегда останавливаюсь вовремя: однажды напился и очень испугался.
– У нас с мужем был небольшой ритуал, – продолжает Жанна. – 31 декабря каждого года мы записывали на листке бумаги, что хорошего произошло в нашей жизни, и убирали его в бокал, стоявший в нашей спальне. Потом на другой бумажке перечисляли все неприятное и сжигали ее. Хочешь, сделаем это сейчас?
Я не против – почему нет? Прыгать от радости не стану, но соглашаюсь.
Начинаем записывать хорошее и кое-что называем вслух. Два лучших события в моей жизни – работа у Филиппа и крыша над головой, ну и расставание с интернатом, хотя это можно засчитать и за негатив. Жанна описывает поездку в Эльзас в начале года и проведенное там время с мужем, он был еще жив.
Мы не переговариваемся, когда перечисляем плохое. Я веду себя как в школе, загораживая ладонью листок, чтобы Жанна не списывала, и она поступает так же. Закончив, складываем бумажки и сжигаем в раковине. Жанна пытается скрыть слезы и трет глаза, я притворяюсь, что ничего не замечаю, но переживаю за нее и похлопываю по плечу. Силу я не рассчитал – бедняжка пошатнулась.
– Я не сказала тебе, Тео, что записала ваши с Ирис имена на листок со знаком «+». Привыкнуть было непросто, но теперь я очень счастлива, что вы здесь. Ты милый мальчик.
И тут, сам не знаю почему, я принимаюсь реветь как ребенок. Жанна обнимает меня и словно бы опускает монетки в «плакательный автомат», слезы льются, льются, льются и не думают останавливаться. Вот почему я всегда свирепо пресекаю попытки разнюниться.
Я рассказываю Жанне все. О матери, алкоголе, интернате, Манон, умершем отце, младшем брате, аварии. Жанна слушает молча, не перебивая, и только подсовывает мне бумажные платочки и гладит по щеке, но я знаю: она понимает. По-настоящему понимает. Я счастлив, как свидетель чуда: мне стало легче, потому что она сняла с моей души часть груза.
В полночь мы смотрим обратный отсчет по телевизору, поздравляем друг друга «хором» с Никосом Алиагасом и Артуром. После чего расходимся по комнатам. На телефоне меня ждет сообщение от Лейлы.
«С Новым годом, Тео! Желаю тебе всего самого лучшего, здоровья, богатства и – главное – любви!»
51
Ирис
Я не сразу согласилась пойти праздновать Новый год к Мел и решилась, только осознав, что основным препятствием был страх. Я знала, что гостей будет много – и все незнакомые. Нельзя, чтобы во всех окружающих тебе мерещилась опасность… Эту фразу я повторяла про себя много часов и все-таки, потянувшись к звонку, утратила все свое мужество, до последней капли.
Дверь распахивается, как по волшебству, и на меня напрыгивают две вопящие фальцетом фигуры. Я глохну на несколько долгих секунд и обмираю. Я не ожидала увидеть Мари и Гаель, подруг всей моей жизни, а они обнимают меня в четыре руки и тискают что было сил.
– Я совсем по тебе не скучала, – бросает Гаель.
– А я вовсе не рада тебя видеть, – подхватывает Мари.
Мел присоединяется к нам с изяществом тарана, и радость задает трепку моему страху.
Вокруг полно народу, но мы одни в целом мире. За два часа пересказываем два года жизни, говорим быстро, смеемся громко, то и дело касаемся друг друга, переглядываемся, словно хотим убедиться, что не привиделось, что мы здесь, все вместе.
– Как ты его назовешь? – спрашивает Мари.
– Есть несколько идей, но окончательно пока не решила.
– Нужно правильно выбрать крестную! – Гаель солнечно улыбается. – Не забудь, моя дочь – твоя крестница, намек понят?
Я вздергиваю бровь.
– Не поняла… Ты о Мел или о Мари?
– Бедное дитя, – вздыхает Гаель. – С ним дурно обращаются еще до рождения!
Мари придвигается ближе и понижает голос.
– Ему скажешь?
Подруги ждут ответа, а у меня начинает бешено колотиться сердце, как случается всякий раз при мысли о нем.
– Он знает.
– А вдруг он замахнется на единоличную опеку? Ну, или на совместную? – тревожится Мел.
– Вряд ли.
– Специально, чтобы тебя уесть, – добивает меня Гаель.
Радость испарилась, изгнанная страхом. Девочки мгновенно это замечают и наперебой пытаются рассмешить меня. Побеждает Мари, изобразившая Почти-Шакиру[46].
К нам присоединяются друзья Мел и Лоика. Один из них не сводит с меня глаз. Он из разряда надоед. Так и хочется спросить: «Вам с кровью или хорошо прожаренную?»
– Потанцуем? – спрашивает он наконец.
– Спасибо, нет – я танцую как слон.
– Ты приятельница Мел?
– Подруга детства. А ты?
– Мы с Лоиком работаем в одной адвокатской конторе. Ты тоже адвокат?
– Нет, сиделка.
Моя обостренная бдительность подает сигнал, заметив почти неуловимую перемену отношения. Он произносит еще несколько банальностей, потом заявляет
