— Мой отец не говорил об этом со мной, и не он будет принимать решение, а я! — воскликнула Джорджина.
Она была в ужасе от того, что самые худшие ее опасения сбылись. Отец действительно желает разрушить ее отношения с майором Хемптоном.
— А я слышал совсем другое, — резко сказал Джек. — Совершенно ясно, что именно герцог решает все за вас, ваша светлость. А ему очень хотелось бы, чтобы вы стали женой маркиза Портлендского.
— Я не люблю Берти и не собираюсь выходить за него замуж. Мало ли что хочется моему отцу! Окончательное решение принимаю только я.
— Почему же в таком случае маркиз сопровождает вашего отца? Было бы естественно предположить, что маркиз является вашим фаворитом. Возможно, своими действиями вы хотели пробудить в нем ревность, моя дорогая. Наверное, он не столь сильно привязан к вам, и ваша игра со мной предназначена для того, чтобы подогреть его чувства?
— Ну это уже просто смешно, Джек! — сердито воскликнула Джорджина. — Как ты можешь обвинять меня в том, что я соблазняю бедного Берти, если ни он, ни мой отец не знали, где я нахожусь?
— Это ты так говоришь, моя дорогая, — ухмыльнулся Джек. — Ты так только говоришь… А как ты объяснишь мне его неожиданное появление здесь именно в тот самый момент, когда тебя потребовалось спасать от нескромных притязаний опытного охотника за богатыми женушками?
— Берти сказал мне, что леди Хаддерсфилд написала моему отцу и сообщила о моем местонахождении, — сказала Джорджина и добавила: — И тебя вряд ли можно назвать охотником за богатыми женами, Джек.
— По мнению твоего отца, я один из многих.
— Это тоже нонсенс. Я лишь совсем недавно сняла траур.
И Джорджина чуть не прикусила язык, потому что при этих словах лицо Джека стало как камень.
— А! Еще один обман, моя дорогая, — пробормотал он. — Было ли вообще хоть что-нибудь нефальшивое в бесподобной мисс Беннет?
Джорджина хотела сказать, что ее любовь к нему нефальшива, и если его чувства к ней такие же настоящие и искренние, как ее, то все остальное не имеет значения.
Но она не могла говорить, и слова так и замерли на ее дрожащих губах. Она легко сказала бы их тому Джеку, который был с ней вчера. Тогда в нем воплотились все ее самые страстные мечты о настоящей любви. Но она не могла сказать таких слов этому Джеку, который смотрел на нее с презрением.
— Мне очень жаль, что вы считаете, будто я специально обманывала вас, майор, — произнесла она весьма сухо. — Решение путешествовать инкогнито, как мисс Беннет, было принято мною еще в Лондоне. Так что нет и речи о том, что я специально обманывала. Я просто хотела провести здесь спокойно лето. Мне и в голову не могло прийти, что все так запутается.
— Почему же ты не сказала мне об этом вчера?
Он едва сдерживал гнев, и она отчаялась, что Джек сможет ее понять.
— Я хотела, поверь мне… — начала она.
— Но ты не стала. И как результат — твой отец унизил меня. Но самое худшее, это то, что он прав. Ты слишком далека, недосягаема для меня. И тебе будет гораздо лучше с маркизом. Мне совершенно ни к чему жена аристократка, и чужое богатство мне тоже не нужно. Хоть и печально, но я вынужден согласиться с твоим отцом — мы с тобой не пара.
И не взглянув больше на нее и ее изменившееся лицо, Джек прошел мимо.
Она только почувствовала ужасную пустоту, когда дверь закрылась за ним.
Джорджина невольно всхлипнула. Он даже замер от этого, но потом она увидела, как побелели костяшки его пальцев на ручке двери. Он распахнул дверь и вышел, а Джорджина продолжала стоять, звук его шагов доносился из холла все тише и тише…
Глава 8 Лондонский сезон, 1817
Лучи яркого весеннего солнца пробились между неплотно задвинутыми шторами ее спальни. Джорджина проснулась этим апрельским утром гораздо раньше, чем она собиралась вставать.
Несколько секунд она лежала неподвижно.
До ее слуха донесся шум оживленного уличного движения у Сент-Джеймс-парка, и тогда Джорджина вспомнила, что она снова в Лондоне. Она вздрогнула и натянула одеяло на голову. Но солнечные лучи сделали свое дело: она окончательно проснулась.
Нетерпеливо она сбросила одеяло и потянулась к ленте звонка.
Можно было уже и вставать, подумала Джорджина, взглянув на изящные маленькие часики на столике рядом с кроватью, стрелки которых показывали без пятнадцати семь. Нечего валяться в постели и жалеть о том, что было, но уже не поправить, сказала она себе.
Будет гораздо лучше, если она сейчас встанет и займется делами, которых обычно хватает у леди, собирающейся вот-вот выйти замуж.
При мысли о супружестве она снова вздрогнула.
Уже несколько месяцев она чувствует себя совершенно бессильной. Она стала пленницей тех необъяснимых событий и той роли, с которой тщетно боролась еще с прошлого лета.
Воспоминание о том лете в Девоне вызвало сразу же знакомую боль в груди.
Джорджина вздохнула, надела свое любимое синее шелковое платье, подошла к окну и отдернула шторы.
Вид безоблачного яркого голубого неба сразу вернул ее к тем далеким месяцам, которые она так старалась похоронить в самых глубоких тайниках своей души.
Отчаяние и шок после ухода Джека Хемптона сделали ее безвольной. Она не смогла противиться решению отца увезти ее немедленно домой в Норфолк.
В последующие затем месяцы Джорджина училась жить с болью. С конца октября, после множества сумбурных писем своей кузине, зачеркнутых и перечеркнутых, орошенных горькими слезами и не изменивших ничего в ее судьбе, Джорджина перестала упоминать майора Джека Хемптона. В дальнейшей переписке со своей кузиной она сосредоточилась исключительно на рассказах о приготовлении к Рождеству и на тех обрывочных сплетнях, которые все еще доходили от ее родственников и друзей из Лондона.
Ей принесли горячий шоколад, и она забыла сразу о своих мрачных мыслях.
— Доброе утро, ваша светлость, — сказала молоденькая горничная с улыбкой на круглом румяном личике. — Ваша светлость желает, чтобы пришла мисс Морган?
— Доброе утро, Дженни, — ответила Джорджина. — Поставь чашку на розовый столик и попроси Морган прийти ко мне через полчаса, если тебе не трудно.
Горничная сделала реверанс и вышла. Мысли Джорджины вернулись в прежнее русло.
С тех пор как еще на прошлое Рождество она приняла это фатальное решение после особенно острого спора со своим отцом, Джорджина чувствовала, как будто невидимая страшная петля все туже затягивается вокруг нее. И самое худшее было то, что винить в создавшейся ситуации она могла только саму себя.
