Всю свою жизнь я верил и верю в силу, которая помогала мне преодолевать все тяготы жизни: я верю в будущее русского просвещения, в русского человека, в силу света и знания.
К каким результатам привела моя многолетняя борьба за книгу, не мне судить. Принесла она вред или пользу, — об этом пусть судит общество.
Но эту борьбу за книгу я вел до конца. Мечта моя — чтобы народ имел доступную по цене, понятную, здоровую, полезную книгу. Чтобы книга стала лучшим другом крестьянина и стала близка ему.
«Русское слово»
«Русское слово» занималось книгоиздательством, я посвятил этому делу все свои силы и никогда серьезно не думал, даже не помышлял об издании газеты. Это было мне несродно и чуждо, я не знал газетного дела и очень боялся его чрезвычайной сложности и трудности. Но А. П. Чехов, которого я безгранично уважал и сердечно любил, почти при каждой встрече говорил мне: «Сытин должен издавать газету». И не какую-нибудь, а дешевую, народную, общедоступную. Вначале я, как умел, отшучивался. Но Чехов был так настойчив и так соблазнительно рисовал передо мной широкие газетные перспективы, что в конце концов он не только убедил, но положительно зажег меня. Я почти решился… Но это было легко сказать — издавать дешевую народную газету. А как это сделать? На пути стояли непреоборимые заграждения в виде концессионной системы, цензуры, князя Сергия Александровича, генерал-губернатора Москвы, и всесильного, вездесущего и всемогущего Победоносцева.
Хватит ли меня, чтобы перескочить через все эти барьеры, не разбивши лба и не насмешив людей. Иногда препятствия казались мне непобедимыми, и я в бессилии опускал руки. Но Антон Павлович, который умел побеждать мои страхи, был тут как тут со своей обычной фразой: «Сытин должен издавать газету».
В конце концов, однако, я решился сделать этот прыжок в темную бездну неизвестности.
Для меня было очевидно, что никогда и ни при каких условиях главное управление по делам печати не даст мне разрешения на газету. Надо было идти к цели длинными, обходными путями (иногда очень тяжелыми и очень противными) и искать людей, приемлемых даже для Победоносцева.
«Лиха беда начать, — думалось мне. — А там можно ведь найти средства, чтобы отделаться от одних людей и пригласить других». Случай помог мне.
В 80-х годах в московском доме Л. Н. Толстого я познакомился с приват-доцентом Анатолием Александровичем Александровым, который был учителем младшего сына Толстых, Андрея Львовича.
Это был толстый, неуклюжий человек, лет 35, хромой, кудластый, нескладный. Он был известен своей близостью к Победоносцеву и издавал реакционный журнал «Русское обозрение»[48].
Я знал, что деньги на этот журнал давал богатейший купец Викул Иванович Морозов, стоявший во главе Богородско-Глуховской мануфактуры.
Знал я и тайные пружины, какие руководили Морозовым: щедрый дар на победоносцсвский журнал должен был смягчить победоносцевские неистовства против старообрядцев.
Из того, что журнал «Русское обозрение» был белыми нитками пришит, с одной стороны, к Богородско-Глуховской мануфактуре, а с другой — к обер-прокурору святейшего синода, я заключил: есть только один человек, которому Победоносцев без возражений разрешит издание дешевой народной газеты, — это редактор «Русского обозрения» Анатолий Александрович Александров.
Воспользовавшись нашим старым знакомством, завязавшимся еще в Хамовниках, в доме Л. Н. Толстого, я пригласил к себе на чай А. А. Александрова, а вместе с ним еще И. Л. Щеглова, автора театральных пьес и «сотрудника журналов, и Г. П. Георгиевского, учителя и писателя, известного своими историческими и философскими статьями.
Беседуя за чайком о том, о сем, я незаметно свел наш разговор на газету.
— А отчего бы нам, господа, не начать издавать свою газету? Вы, Анатолий Александрович, — личный друг Победоносцева, и, конечно, кому-кому, а вам он никогда не откажет в разрешении на газету. Разрешит и дешевую, и бесцензурную, и народную… Подумайте, как хорошо бы было… Вся редакция у нас готова, в полном составе: вы — редактор, Г. П. Георгиевский — передовик, И. Л. Щеглов — фельетонист, а я — ваш издатель. Для крепости можно позвать еще и Ф. Н. Плевако. Подумайте, разве плохо? Ведь у нас запляшут лес и горы!..
Мысль моя показалась удачной, и вся компания заметно оживилась:
— А и в самом деле, господа. Ведь это идея: дешевой газеты в Москве нет.
Все стали судить, рядить и примериваться к будущей газете. Молчал только Александров.
— Ну так как же, Анатолий Александрович, быть или не быть? За вами слово… Дело ведь доброе, и работа всем бы нашлась.
Грузный, толстый Александров завозился на своем стуле и засопел носом:
— Да я, что ж, братцы… Я не прочь. Попытаться можно, отчего не попытаться…
Я налил вина в стаканы и поднял бокал за будущую дешевую газету. Чтобы ковать железо, пока горячо, я тут же вынул из кармана сторублевый билет и положил его на стол.
— Не теряйте времени, дорогой Анатолий Александрович, вот деньги на дорогу, поезжайте в Петербург к «дедушке» (Победоносцеву), и он вам все сделает, что нужно.
Александров согласился:
— Ну ладно… А как же будет называться газета, какая ей цена?
— Цена — 5 рублей в год, — сказал я, — а название от вас зависит. Редакция налицо, пусть она и название придумает.
— А что, если назвать «Русское слово»[49]? — предложил Александров.
— Отлично, прекрасно!.. «Русское слово».
Все согласились и очень радостные, оживленные, веселые разошлись по домам.
Прошло несколько дней… Еду я как-то по Тверской, смотрю: Александров с супругой, Авдотьей Тарасовной, на извозчике катит… Увидели меня, остановились. А супруга еще издали кричит:
— К Иверской едем… Молебен служить… Поздравь нас, Сытин!.. Разрешение-то — вот оно!..
— Вот оно, разрешение-то, готово. Поворачивай извозчика, едем вместе к Иверской.
— Да неужто сделали? Неужто разрешил?
— А ты как думал? Говорят тебе — вот оно, в сумке у меня. Поворачивай, что ли, извозчика… К Иверской…
Во время богослужения толстая, громадная, как глиняная глыба, Авдотья Тарасовна вся сияла от радости и, лишь только священник окончил молебен, опять скомандовала:
— А теперича к нам…
Авдотья Тарасовна, которую все мы за глаза называли просто Авдотьей или просто Тарасовной, была женщина властная, шумная, вздорная и совершенно серая. Она отличалась «холмогорским» телосложением и была так толста и увесиста, что на нее страшно было смотреть. Мужем своим она вертела, как хотела.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
