— Что скажете, милая пара?
Высокий, желтый, худой и тонкий, как глиста, Победоносцев походил на змею, вставшую на собственный хвост, а круглые роговые очки еще больше дополняли его сходство с гремучей змеей. Со страхом я заметил, что Победоносцев держал в одной руке каталог всех моих изданий, а в другой карандаш.
— Так что же скажете, милая пара?
Но мы не успели и рта раскрыть, как в кабинет горошком вкатился Саблер и, почтительно склонившись, попросил своего начальника «на одну минуту» выйти в соседнюю комнату и подписать спешные бумаги. Победоносцев положил на стол каталог и карандаш и молча последовал за Саблером. Мы остались одни, и, как только дверь за ушедшими закрылась, Александров молча сгреб со стола каталог и сунул себе в карман.
— Ты что делаешь? — шепотом спросил я.
— Так вернее будет, а то, брат, не ровен час… Мало ли чего нет в твоем каталоге!
— А если хватится?
— Забу-у-дет…
Я стоял ни жив, ни мертв, но вернувшийся через пять минут Победоносцев действительно забыл о каталоге. Он сел за стол и в прежнем ироническом тоне снова спросил:
— Ну-с, так что же вам, друзья? Садитесь.
— Мы к вашей милости, Константин Петрович, — начал Александров. — Разрешите мне передать издание «Русского слова» Сытину… Я больше издателем быть не могу, у меня нет денег…
— А, вот что… А Сытин может. Я знаю, он завтра же выпустит на бульвар девицу в желтой юбке, а таких девиц у нас и без него ходит достаточно. Нет, я этого не разрешу!..
— Но ведь я остаюсь в газете редактором, Константин Петрович, — вставил Александров.
— А Сытин тебя выбросит потом.
— Будьте уверены, Константин Петрович, все останется по-старому… Как было, так и будет…
Худое, желтое, точно мертвое, лицо Победоносцева сморщилось в презрительную гримасу.
— Да что там по-старому. Ведь ты как редактор ничего не стоишь, грош тебе цена — разве я тебя не знаю? Читая твою газету, все мои швейцары сделались хамами… Тошнит от твоей газеты: вся она состоит из подхалимства и хамства.
— Но, Константин Петрович, теперь будут средства и можно будет улучшить содержание газеты…
— Улучшить… Содержание… Кто это будет улучшать, не ты ли? Нет, я сделал большую глупость, что разрешил тебе газету… Лучше, брат, закрой лавочку — и дело с концом…
— Неудобно, Константин Петрович: его высочество великий князь Сергий Александрович доволен газетой…
— Не газетой, а хамством твоим доволен… Ну да плевать на вашу газету, делайте, что хотите. Пусть еще одна желтая юбка на бульвар выбежит для удовольствия великого князя. Прощайте.
Получив это напутствие, которое можно было понимать и так, и этак, но которое Александров истолковал как разрешение, мы на другой день поехали в главное управление по делам печати и представили Соловьеву нашу бумагу о передаче права издания Товариществу Сытина.
— А Победоносцев согласился? — не без удивления спросил Соловьев. — Странно… Ну хорошо. Но только я должен попросить еще разрешения великого князя.
— Будьте спокойны, ваше превосходительство, — вставил Александров. — Это я беру на себя. Разрешит…
Тут же, в главном управлении, мы написали передаточную бумагу, и я спросил Соловьева:
— Я могу писать на газете, что я издатель?
— Надо подождать ответа великого князя.
С тем мы и уехали в Москву. Первый человек, к которому я пошел в Москве, чтобы поделиться своими петербургскими впечатлениями и новостями, был, конечно, А. П. Чехов.
— А ведь меня, кажется, утвердили издателем, Антон Павлович…
Антон Павлович был очень доволен исходом дела и, как всегда, старался меня ободрить.
— Ну поздравляю… Первый шаг сделан. Теперь остается только переменить редактора, и дело будет в шляпе.
Антон Павлович по-прежнему был полон веры в дешевую народную газету и с увлечением развивал мне свои взгляды на это дело. Он доказывал, что всякому крупному издателю газета необходима, как хлеб насущный.
— Газета тебе голову приставит, — все повторял он и все рисовал предо мною тип настоящей народной газеты. — Газета должна быть и другом, и учителем своего читателя. Она должна приучить его к чтению, развить в нем вкус и проложить ему пути к книге. Газетный читатель должен дорасти до книжного читателя. Откуда он может знать о новых книгах, кто посоветует ему, какую книгу выписать? Газета посоветует. Только газета. В ней начало и конец и для читателя, и для издателя!
— Помни, Сытин, газета тебе голову приставит…
Вечером того же дня Антон Павлович, чтобы поддержать меня и ввести в литературный круг, устроил маленькое, очень дружеское собрание в Большой Московской гостинице. Пришли сотрудники «Русских ведомостей»[51] и «Русской мысли»[52] — человек двенадцать. Это было очень веселое, очень дружественное и милое собрание. Очаровательный и ласковый, как всегда, Чехов просил у своих литературных друзей поддержки и помощи для меня.
— Надо приветствовать, господа, нашего нового, еще новорожденного товарища, который со временем может вырасти в большого. Я давно люблю Сытина и давно твержу ему про газету, даже насилую его газетой. Это потому, что я верю в него. Потихоньку и помаленьку, но он придет к настоящему, большому делу… Вы увидите… Надо только помочь ему на этом трудном пути, и я надеюсь, что вы, господа, поможете!
Эти слова общего любимца были встречены дружно и весело. Ко мне протянулись со всех сторон бокалы, и я услышал много бодрящих слов и сердечных пожеланий. Чехов был особенно радостно настроен и все повторял:
— До сих пор у нас было только «вчера» и «сегодня». Но придет и «Завтра». Придет же оно когда-нибудь.
Между тем вездесущие и всезнающие московские репортеры как-то проведали о нашей скромной пирушке, и на другой день в «Московском листке»[53] появилась коротенькая заметка, в которой сообщалось, что компания литераторов с Чеховым во главе «приветствовала переход «Русского слова» к новому издателю» и что «были речи и пожелания».
Эта ничтожная заметка наделала мне очень много хлопот. Великий князь Сергий Александрович очень встревожился и велел написать Соловьеву, чтобы главное управление по делам печати взяло с Сытина формальное обязательство в том, что Александров останется несменяемым редактором «Русского слова».
Опять пришлось ехать в Петербург по срочному вызову Соловьева и опять начинать все ту же досадную, нудную канитель.
— Если Александров будет сменен, то газета будет закрыта, — заявил мне Соловьев без всяких околичностей. — Вы должны подписать бумагу, что даете такое обязательство.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
