И все-таки давнее обещание, данное Карлу Хьюману, одержало верх над клятвой Ленни никогда не переступать порога нового стадиона во Флашинге. У паренька хорошо получался обманный бросок. Росту в нем было 177 см, бросал мяч он меньше чем на 25 м, носил очки, а вот бросок по дуге давался ему отлично. Ленни сам видел, как игроки-студенты гнались за его мячом в пыли, как кидали биты под скамью, преследуя его. Всегда дело кончалось “обезьянником”. Карл Хьюман наверняка играл ненамного хуже, чем “Метс”, какими они вышли на сцену в 63-м, – и к тому же в случае неудачи он бы мог выйти из игры, ведь они многих тогда выгоняли, верно? Парень отслужил два года в Корпусе мира и вернулся домой уже без пухлых детских щек – может, глистов в тропиках подхватил, кто его знает? Вернувшись, Карл Хьюман стал по настоянию матери зубным врачом, но по-прежнему мечтал о бейсболе. А Ленни обычно сдерживал обещания.
И вот он позвонил корпоративному юристу, чье влияние за эти годы только возросло. Всесильному Ши. Можно ли ему, Ленни, попасть на стадион? Разрешение было получено. И на той самой неделе, когда команда приехала из Сент-Питерсберга, чтобы опробовать новую площадку, Ленни пришел вместе с Хьюманом к клубному входу. Он сам еще не до конца верил в удачу, хотя виду не подавал.
Охранники, выставленные у дверей по всему периметру стадиона, а также у входа в раздевалку, не стали преграждать им путь, но и не проявили ни малейшего интереса к ним. Они подтвердили, что фамилия Ангруш действительно значится в списке, и равнодушно пропустили обоих. Тренер показал им, где Хьюман может переодеться в серую дорожную форму (с надписью “Нью-Йорк” поперек груди – это был единственный костюм, который подошел ему по размеру). Хьюман снял очки, переоделся, надел бейсболку и только после этого, будто нехотя, снова надел очки. Потом тренер повел их по тоннелю, а затем они, поднявшись по невысокой лестнице, оказались под открытым небом, внутри нового гигантского стадиона в форме надкусанного пончика – этой крепости, которую город построил по настоянию Ши и Рики. И тут Ленни на миг почувствовал, как все его обиды улетучились – взмыли в небо, где в этот момент с гулом пролетал самолет. Рев двигателя отдавался рокочущим эхом от бетонной скамейки для запасных игроков, от земли и травы. Игроки разминались в дальней части поля или отдыхали у решетки. Хьюмана подвели прямо к кругу питчера, где он встал за защитной решеткой, чтобы в него не могли попасть отбитые мячи. Ленни же тренер отвел назад за штрафную линию, и сам встал рядом с ним в измазанной мелом тренерской будке и стал наблюдать. Хьюман перебросился несколькими легкими бросками с кетчером, а потом на площадку пришел один из “Метс” – в белой форме и с битой. Хьюман даже не повернул головы, не поглядел на своего благодетеля: он целиком был поглощен своей задачей, был захвачен этим моментом.
– Кто это?
– Бэттер? Джордж Алтман. Новый аутфилдер. Неплохо себя зарекомендовал.
– А бросок по дуге у него хороший? – не сдержался Ленни.
– Вопрос на миллион долларов.
Хьюман сделал пять бросков, прежде чем Алтман промазал. После этого Хьюмана будто прорвало – и он три раза подряд выставил отбивающего дураком. Но тренер даже не глядел на игру.
– Молодчина! – заорал Ленни, чувствуя себя при этом полным идиотом, но ему все-таки хотелось привлечь внимание зрителей к тому, что творилось на площадке.
Алтман сделал бросок за штрафную линию, кажется, в самый угол: Ленни не было видно оттуда, где он стоял. Мальчик в перчатках побежал подбирать мяч. Обстановка – разбросанные всюду мячи, игроки, бегающие на короткую дистанцию, – казалась далеко не идеальной для того, чтобы давать оценку. Карл Хьюман стоял посреди этого хаоса, сморщив лоб от усердия и усилий, но оставался в точности таким же, никем не замеченным, как в ту ночь, когда Ленни обнаружил его в саду копошащимся на грядках, – в ночь гибели коммунизма. Похоже, он сделался чем-то вроде “воображаемого друга”: его видел один только Ленни.
Алтмана сменил другой отбивающий, Рой Макмиллан, старый шортстоп. Ага, вот, значит, как оно делается. Такой ветеран, как Макмиллан, – по сути, скаут в форме, – смотрел внимательно. Отбивающий просто не мог не смотреть на паренька, стоявшего в круге питчера, хотя весь остальной мир, похоже, чувствовал себя вправе игнорировать его.
– Он еще долго собирается играть? – лениво поинтересовался тренер после того, как Макмиллан отбил с подкруткой пятнадцать мячей, или около того.
– В смысле?
– Ладно, вам решать.
– А проба уже закончилась?
– Проба?
– Мы же для пробы пришли.
– Меня попросили из конторы, чтобы я разрешил вашему сыну немножко потренироваться. В порядке одолжения Биллу Ши, насколько я понял.
Вот как рухнула, даже не начавшись, вся карьера Хьюмана в тот день на игровом поле под летающими самолетами. В тот его солнечный день. Паренек из Саннисайд-Гарденз поупражнялся в бейсболе с командой Изумительных. Жаль, Ленни не взял с собой фотоаппарат. Этот эпизод, так и не запечатленный в фотоснимках, растаял в тумане легенды. Если кто-нибудь расспрашивал дантиста, тот охотно рассказывал об этом, а если не спрашивали, то помалкивал. Он не лакировал воспоминаний: нет, я никогда не играл с Крейнпулом, нет, и с Чу Чу Колманом тоже нет, объяснял он терпеливо, и с Артом Шамским не играл. Шамского вообще не было тогда в команде. В его голосе не слышалось разочарования: он так и не перестал болеть за Национальную лигу. Нет, дантист был настоящим болельщиком, хотя после того знаменательного дня, посещая стадион Ши, он всякий раз платил за билет.
Он платил, а вот Ленни – ни разу. “Метс” не вытащили у него из кармана ни одного десятицентовика с крылатой Свободой на аверсе. Ленни Ангруш совершенно не нуждался в этой команде выдуманных Любимых Неудачников. Он знал слишком многих настоящих, невыдуманных, которые остро нуждались в любви.
Глава 2
Города в кризисе
Артистическое фойе. Молодой ассистент “Эн-би-си”, который встречает Мирьям Гоган у лифта студии 6А Рокфеллеровского центра, – явный наркоман в завязке, у него даже глаза вращаются от удовольствия, когда он понимает, что его раскусили. А еще у него ван-дейковская бородка и мягкие, красные губы, совсем как у подростка. Мирьям кажется, что не только она сразу же его раскусила, но и он – ее. Хоть она и постаралась обуздать свои буйные, до лопаток, кудри, собрав их высоко над шеей и соорудив аккуратное подобие замка, и выудила из глубин платяного шкафа канареечно-желтый брючный костюм (приберегаемый специально для публичного появления на гражданских форумах, в бюрократических учреждениях и на слушаниях органов надзора по поводу поручительства), а также надела скромные нефритовые сережки и не слишком массивное серебряное ожерелье, – правда, очень сомнительно, что этот консервативный наряд способен утаить от мира ее расширенные от травы зрачки, свидетельствующие о том, что в час дня она уже изрядно обторчана. Ассистент приглашает ее в “артистическое фойе” студии, где снимается передача, и напоминает ей, что, хотя сегодня вторник, запись фрагмента для четвергового выпуска игры “Кто, что или где” уже ведется – и сейчас как раз завершится. Речь шла о телевикторине, на которую Мирьям Гоган и пригласили как участницу пятничного состязания. Они снимают – продолжает объяснять ассистент, пока они с Мирьям минуют приемную, проходят через стеклянные двери и выходят в коридор, – они снимают эпизоды по кускам: два – в понедельник, а потом еще три – во вторник: так, чтобы Арт Джеймс, ведущий этой программы, приезжал на работу только два раза в неделю, при том что для зрителей телешоу растягивают на целую неделю. Кроме того, это позволяет сэкономить на оплате гостиницы для призеров игры, которые повторно появляются на экране на следующий день после того, как уже показали их победу, то есть с запозданием на целую неделю, – а потом, в понедельник, на шоу появляются три новых участника. Так что, если они поторопятся, то Мирьям успеет увидеть на мониторе финальный раунд четверга – “Потолок кубышки”, на жаргоне телешоу, – и понаблюдать за игрой победителя, с которым ей предстоит соревноваться, когда она сама войдет в студию. Другой новый игрок, будущий противник Мирьям, тоже уже ждет в фойе, но, по словам этого паренька, он не слишком-то опасен: просто бухгалтер, ничтожество. Если кого-то ей и стоит бояться, так это сегодняшнего возможного победителя – Питера Матусевича, рекламщика-хипстера, который начал игру в понедельник, то есть вчера, и побеждал “всю неделю”. Такой болтовней занимает Мирьям глупый бородатый мальчишка в костюме, ведя ее в обитые пенопластом и застеленные коврами помещения спрятанной в глубине студии. Очевидно, его задача – добиться, чтобы участники игры почувствовали себя уютно, настроились на одну легкую волну с его наркоманским трепом, тоже ощутили бы бездумную зачарованность всем окружающим. Вот здесь – уборные. Мирьям, наверное, чертовски много знает о текущих событиях, раз ее отобрали для участия в передаче? Жаль, из этого окна не видно Крайслер-билдинга. Не желает ли она кофе? Принятая здесь чудная подтасовка дней (понедельник заключает в себе еще и вторник, а вторник – все остальные дни недели), пожалуй, гармонирует со сбивчивой болтовней ассистента.
