Никита Евграфович обречено покачал головой:
– Что ж вы так, Иван Петрович, при чужом-то человеке… Товарищ из области и впрямь подумает, что здесь не народное предприятие, а гнездо преступное… Нехорошо! Да, не без этого, бывает, и вразумим несуна по-свойски, по рабоче-крестьянски! Вы ведь, власти, законы-то какие напринимали? По ним за мелкие хищения и привлечь нельзя! Нынче не то что мешок – машину зерна укради, и то на уголовную статью не потянет. Если потакать, весь стратегический резерв страны котомками перетаскают!
– Пока они с котомками сквозь охрану пробираться будут, вы эшелонами закрома родины опустошите, – не дал ему спуску Гаврилов.
– Э, не спорьте, – попробовал утихомирить их, морщась от головной боли, Сорокин. – На Руси так отродясь повелось – воруют! И в советское время из колхозов тащили. Мужики – тележками, председатели – машинами…
Коновалов, равнодушно слушая перепалку, вглядывался пристально в окружающие строения – склады, сушилки, весовые, Все они казались приземистыми, ничтожными в сравнении с бетонной громадой элеватора. Конечно, снайпер должен находиться где-то там, в поднебесной выси.
– Эко, высота-то какая! – с притворным восхищением задрав голову, воскликнул полковник. – Никита Евграфович, не сочтите за мальчишество… Я, знаете ли, вырос в этом городке… И пацаном еще мечтал на крышу элеватора забраться, окрестности оглядеть. Не проводите на самый верх? Глянуть, так сказать, с высоты птичьего полета на родные места, где детство прошло!
– Да какие проблемы, – пожал округлыми плечами директор. – На лифте мигом поднимемся. Меня, вишь, радикулит намедни разбил. Да техника выручает. Щас вознесемся!
Он провел гостей сквозь широкие ворота, смотрящиеся на фоне высоченной стены, как неприметная калитка в бетонном заборе. Пояснил, указав на проложенную здесь железнодорожную колею.
– Сюда вагоны под загрузку подаются. А вон в тех емкостях зерно хранится. По тридцать тысяч тонн в каждой… – потом, надавив на красную кнопочку на стене, похвастался: – Лифт у нас скоростной, как в небоскребах Нью-Йорка. Тоже, между прочим, забота о людях. В прошлом году смонтировали. А раньше рабочие пешкодралом на верхние этажи забирались. Пятьсот ступеней! Теперь минута – и наверху.
Он опять надавил на кнопку. Но характерного звука двинувшегося по тоннелю лифта за этим не последовало.
– Ч-черт! – нахмурился директор. – Застрял он, что ли? Или испортился? Только-только перед вашим приездом этот лифт одного московского товарища, как на крыльях, вознес. Может, – он подмигнул Коновалову, – кто-то из вас согрешил ночью? Есть такое поверье…
– Какой гость? – игнорируя игривый тон, мигом насторожился полковник.
– Он не по вашей части, – успокоил директор. – Хлеб-инспектор из Минсельхоза. Тоже решил окрестности осмотреть.
– А-а, толстенький такой, веселый? – радостно подхватил Сорокин. – Мы с ним в гостинице в одном номере живем. Так он, значит, тоже решил на городок с высоты птичьего полета глянуть? – и осекся, встретившись с пронзительным взглядом полковника. – Твою мать!
– Гаврилов! Стоять здесь! Майор, за мной! – рявкнул, выхватив пистолет, Коновалов, – Где лестница? Другой ход на крышу есть?
– В-вон… Там… – растерянно указал на дверь по соседству директор. – Другого хода нет. А чего это вы, товарищи, так… всполошились? Обыкновенный инспектор. Дотошный. Он у меня, почитай, три дня по элеватору ходит, все облазил, везде заглянул…
Но его уже не слушал никто. Коновалов и Сорокин, перескакивая через крутые металлические ступеньки, рвались по лестнице вверх. Первым, кляня себя за непрофессионализм и ротозейство, передернув затвор табельного «Макарова», бежал майор.
ХХVI
Утро после ночного дождя выдалось тихое, ласковое. Августовское солнышко, будто извиняясь за минувшее ненастье, золотило тронутые первой желтизной кроны высоких тополей, сияло ослепительно на оцинкованной крыше бывшей обкомовской дачи.
Первый президент, проснувшись спозаранку по стариковской привычке, уже с полчаса бродил по узким дорожкам сада, скрипел, топча ногами, промытым песком. И, всякий раз, попетляв мимо толстых стволов старых яблонь, дорожки упирались в высокий досчатый забор, опутанный по верхней кромке весело блестящей колючей проволокой.
– Ну, блин, точно как в лагере! – в который раз оглядев неприступную преграду, пробормотал президент. – Заперли, сукины дети. Ну ни-ч-чо… Я им, понимаешь, не Ленин в Горках!
По ту сторону ограды, он знал это наверняка, интересовался на первых-то порах, дежурят милиционеры, прячутся в кустах, обнаруживаясь лишь при появлении посторонних, и разворачивают их без объяснения причин в сторону от охраняемого объекта, а вот внутри с ним остался лишь один телохранитель. Остальные, черти этакие, подевались не знамо куда, уехали с утра пораньше, не спросясь – по бабам, что ли? И этот, как его… Илья. Совсем распустились! Повыгонять их к едрене матери? Так взамен пришлют таких же, если не хуже. Одним словом – пенсия!
Оставшийся в одиночестве охранник не докучал особо, старался держаться подальше, но упорно топал следом за президентом, крутя головой и поглядывая то на Деда, то на высокий, отсекающий от него опасности потустороннего мира, забор.
– Эй, ты… топотун! – внезапно окликнул его, хитро прищурившись, президент. – Што, понимаешь, прячешься?! Я ж тебя все равно вижу… Карацупа хренов! Иди сюда. Я тебе… хе-хе… чего покажу!
Здоровенный парняга в жарком темно-синем костюме шагнул из-за кустов смородины, заулыбался сконфуженно, приблизился осторожно.
– Здравствуйте, господин Президент.
– Ну, как дела? – добродушно поинтересовался Дед.
– Служу Отечеству! – бодро отрапортовал, вытянувшись в струнку, парняга.
– Молодец! – похлопал его по мощной груди президент и позвал радушно. – Пойдем-ка со мной. Вон тот сарайчик видишь? Ни хрена ты не видишь! Стоишь тут, топчешься! Такой, понимаешь, Топтыгин! А не знаешь того, шта главная опасность для моей персоны в сарайчике том схоронилась!
Охранник подобрался мигом, сунул правую руку запазуху, повел настороженно головой по сторонам, потом впился взглядом в неприметный, скрытый зарослями полутораметровой крапивы бревенчатый сарай с распахнутой кривовато досчатой дверцей. Подошел ближе, глянул внутрь бочком, насторожено, сделав левой рукой предостерегающий знак президенту – не приближайся, мол.
В заброшенном строении, судя по всему, хранился когда-то садовый инвентарь, и сейчас еще в его полутемном, затянутом серой паутиной нутре можно было разглядеть ржавые лопаты и грабли со сгнившими от времени черенками. А вот дверца была еще крепкая, с засовом-щеколдой, на совесть кованной. Крыша тоже не протекала – сухо было в сарае, пылью застоялой пахло, не плесенью. Но ничего подозрительного!
Телохранитель глянул искоса на президента, усмехнулся украдкой – чудит, мол, дед. И, чтоб успокоить его окончательно, шагнул внутрь сарайчика. В тот же миг стоявший позади Дeд наподдал ему ногой, втолкнув глубже в пыльное нутро, шустро захлопнул за охранником дверь, с лязгом запер засов.
Телохранитель шарахнулся назад, ахнул в дверь кулаком, да поздно было.
– Э-эй! Эй! Что за… откройте! – рявкнул он, а потом, опомнившись, осознав, в каком положении оказался, загундел жалобно. – Господин президент… А-а, господин президент? Не балуйтесь. Откройте, а-а? – но тот не слушал его.
Косолапо загребая ногами песок, Дед улепетывал по дорожке, ведущей к калитке, и бормоча: «Вот какая, брат, рокировочка!» Проскользнув незамеченным челядью мимо дома, президент оказался на улице, где, словно поджидая его, заурчал синий джип.
Два развалившихся вальяжно на лавочке у ворот милиционера, увидев перед собой Первого президента, вскочив, остолбенели сперва, а потом дружно тараща глаза, отдали честь. Дед, притормозив перед ними, выпятил важно грудь, козырнул в ответ, коснувшись пальцами седого виска, прошествовал к машине, распахнул дверцу с правой стороны от водителя.
– Привет. Тебя как зовут?
– В-василий, – обалдело взирая на него, заикаясь, ответил шофер.
Дед с видимым трудом задрал ногу на высокую подножку, крякнув, согнул неловко скованную радикулитом спину, и, наконец, взгромоздившись на сиденье, бросил властно.
– Поехали!
У шофера аж сигарета выпала из раскрытого в изумлении рта.
– Куда, това… г-господин президент?
– На кудыкину гору! – сварливо проворчал, поудобнее устраиваясь в кресле. Дед. – Ты, к примеру, сейчас в какую сторону собирался?
– Я? – водитель растерянно взглянул на часы. – Мне э-э.. через минуту приказано выехать в направлении дома этой, как ее… знахарки, что ли… И прибыть туда ровно без десяти минут одиннадцать. Одному, – добавил он, жалобно взглянув на именитого пассажира.
