— Зачем?
— Чтобы соответствовать тому миру, в котором вынужден был жить.
— Кто его заставлял жить в таком мире?
— Мы.
— Мы? Я никого не заставляла.
— Конечно, если посмотреть с внешней стороны, никто никого не заставляет. А если вспомнить, сколько раз каждый из нас прошёл мимо чужой беды, отвернулся, не оказал помощь, просто не сказал доброго слова, когда это было нужно, не заступился, не сказал правды, потому что предпочёл молчать, да мало ли ещё чего!.. Несделанное добро позволяет занимать это место злу. Понимаете?
— Не совсем…
— Закон сохранения энергии. Фундаментальный закон.
— Помню.
— В духовном мире всё так же. Не родилось добро, на его месте рождается зло. Тут же занимает пространство. Вакуум — это наше внешнее видение. А в действительности вакуума нет.
— Несделанное добро позволяет занимать это место злу, — задумчиво повторила Даша, потом вдруг тут же нашла противоречие: — А если перед человеком дилемма — надо сделать два добрых дела одновременно и оба не терпят отлагательств?
— Знаете, Даша, вы…
— Ты… — поправила в который раз Даша.
— Бог каждому даёт крест по силам.
— Бабушка сто раз говорила.
— Правильно говорила.
— Ну тогда другое: иду я, скажем, в храм на службу, а в это же время я могла бы помогать сирым и убогим? Что Богу важнее — обряд или дело?
— Думаю, дело, — сам озадачился Пантелей, — но и дело можно делать с молитвой. Вот, сегодня архиепископ Лука…
— Так он здесь точно был?
— Так же, как вы… как ты.
— Круто. Значит, чудеса всё-таки бывают. Бабушка требовала от меня, чтоб я никогда на них не ориентировалась, не ждала чудес. Но ведь жить так скучно. Вот только не надо, — опередила Даша мысль молодого доктора, — про ежедневное чудо солнечного восхода, про чудо любви и рождения детей. Читала, знаю. Всю эту лирику я вам могу сама озвучить.
— Не вам, а тебе, — поправил в свою очередь Пантелей.
— А я как сказала?
— Да я, в сущности, не против чуда. Даже наоборот. Особенно если светлое… доброе…
— Я уже сегодня насмотрелась, — вспомнила утро Даша, — и Серёжа вот… да и у вас тут, чудеса-глупости.
— В смысле?
— Дверь открываю, а там кирпичная стена. Только в России так могут построить.
— Где это?
— Да на первом этаже.
— Не помню такой, — задумался Пантелей.
— Ну, может, заложили что. Кабинет какой расширили, другую пробили… Это уж я так. Как вспомню, что в очередях здесь сидела да ещё с температурой, так хочется что-нибудь плохое о больнице и врачах сказать, о медсёстрах, которые хамят.
— Вам тут часто хамили?
— Ну… — смутилась Даша, — почти никогда. Но говорили-то об этом многие. Почти все.
— Понятно, — вздохнул Пантелей, — очереди… А вы когда-нибудь тридцать пять — сорок больных в день принимали? Выходишь из кабинета после работы: уже полчаса или час как приём закончился, а у дверей ещё люди сидят. И смотрят на тебя: кто с надеждой, кто с обидой — очередь до него не дошла…
— Ну да… — как-то сразу согласилась Даша. — И зарплата, наверное, так себе…
— Так… и не себе… — улыбнулся Пантелей.
— Можно, я где-нибудь прилягу? Вообще не знаю, куда себя деть: мобильники не работают, телевизоры и радио молчат. Девятнадцатый век!..
— Это же хорошо, наконец-то люди увидят друг друга и поговорят о чём-то более важном, чем цены, товары или сериалы. Знаешь, Даша, я последнее время даже не знал, о чём говорить…
— А я только с Тёмой разговаривала.
— Тёмой?
— Артём. Мой друг. Он в другом городе учится.
— А-а, — понимающе потянул Пантелей. — Вон тот диван свободен. Я сейчас принесу подушку и одеяло.
— Спасибо.
Пантелей уже собрался было идти в кабинет сестры-хозяйки, но Даша остановила его на выходе:
— Я боюсь одна. Вдруг опять… какие-нибудь видения. Они же как живые.
— А они и есть живые, — серьёзно ответил Пантелей, — я постараюсь быстро. Тут рядом…
— А электричество не отключат?
— Солярка пока есть… Может, и с городом что-нибудь сделают. Вообще-то надо экономить. Надо в хозяйственных магазинах взять свечи. Электричество может понадобиться в операционной. Ну, об этом пусть другие думают. У меня — пациенты…
— Хм, — подумала о себе Даша, — а искусствоведы теперь вообще не нужны.
— А фотографы с цифровыми снимками? А интернет-газеты? А музыканты с электроаппаратурой? — добавил Пантелей. — Зато, может, вспомнят о писателях и поэтах. Художниках… А значит, — вдруг сделал он вывод, — искусствоведы понадобятся. Кто их будет профессионально хвалить или ругать?
— Хм, — улыбнулась Даша, — интересно только, как долго всё это будет продолжаться? Вдруг мы завтра в новом мире опять проснёмся?
— Для того чтобы проснуться, надо заснуть.
— Лишь бы не «День сурка», — вспомнила Даша голливудский фильм.
— В любом случае, подушка и одеяло не помешают. Я принесу.
Глава пятая
1
Труднее всего было понять, какое время суток. Недвижимое небо, вязкая пасмурная хмарь, где 5 часов утра выглядят как 5 часов вечера или, в сущности, как 3 часа дня или даже полдень. Анна проснулась на сидении автомобиля, резко села и долго не могла понять, где она, как она сюда попала и какое, в конце концов, время суток. На первые два вопроса память нашла ответы, а последний повис вместе с небом. Обычная утренняя нужда вытолкнула её на улицу, она засеменила в общественный туалет, даже не успев подумать о Никонове. Его она увидела на обратном пути. Он сидел на крыльце храма, обложившись книгами, и внимательно вчитывался то в одну, то в другую, торопливо перелистывал страницы, при этом смешно мусолил указательный палец.
— Ты сегодня не звонишь в колокол? — спросила Анна.
— Рано ещё. Доброе утро.
— А утро? Ты точно знаешь?
— Именно это и пытаюсь понять.
— Что?
Наконец Никонов удостоил её взглядом:
— Пытаюсь понять, что с нами происходит.
— Ну и как успехи?
— Точно знаю одно: раньше надо было этим заниматься. Или хотя бы слушать и слышать тех, кто об этом говорил.
Анна подошла ближе, взяла первую книгу, прочитала на обложке: «Пророчества о Конце Света», вторую: «Толкование Апокалипсиса», третью: «Православные святые о последних временах»… А в руках у Олега была Библия. Все остальные книги он попеременно водружал поверх неё.
— С интернетом было бы проще, — признался он. — Но вот наступил момент, когда печатное слово перевесило.
— И что ты выяснил? И вообще, сколько сейчас времени? Я без часов.
— О! Вопрос в десятку! Слушай из Апокалипсиса: «И Ангел, которого я видел стоящим на море и на земле, поднял руку свою к небу и клялся Живущим вовеки, Который сотворил небо и всё, что на нём, землю и всё, что на ней, и море и всё, что в нём, что времени уже не будет…»
— И что? Что тут можно понять?
— «Времени уже не будет», вдумайся.
— Ну, я и так вижу, что у нас времени не осталось.
— Правильно, это чисто человеческое понятие! — глаза Никонова светились, как у первооткрывателя. — Ты слышишь то, что тебе, как человеку, времени не остаётся… А если посмотреть на это со стороны Ангела?
— И как посмотреть? — поморщилась от непонимания Анна, потому что ей в такое вечернее утро думать абсолютно не хотелось.
— Просто! — выкрикнул свою «эврику» Олег. — Времени не будет как физической величины! Материя, пространство ещё для чего-то есть… А времени уже нет.
— Бррр, — оценила открытие Анна. — И что это нам даёт?
— Хотя бы понимание того, что времени нет. Даже если звёзды двигаются, время — это уже не линейная прямая или спираль, как бы мы себе её ни представляли, это какая-то другая субстанция… или её отсутствие. — Никонов скептически посмотрел на озадаченную Анну и перешёл к объяснению на пальцах: — Ты старую фишку физиков про поезд и станцию знаешь?
— Чего? Какую станцию?
— Ну, ты согласна, что по нашим представлениям, мы живём из прошлого в будущее, как бы по прямой линии?
— И что?
— Прямая это или кривая, в сущности, не важно. Теперь представь себе поезд, который подходит к станции. — Никонов изобразил поезд движением правой ладони, а станцию согнутой в локте левой рукой.
— Представила.
— Пассажиры увидят станцию когда?
— Чего когда? Когда поезд пройдёт мимо станции, тогда и увидят.
— Правильно. Но фокус в том, что станция была ещё до того времени, как пассажиры её увидели. Улавливаешь?
— Понимаю. — Анна даже заулыбалась, но потом вдруг спросила: — А машинист тогда кто? Он-то станцию раньше всех увидел. Ну, в смысле линии времени, кто машинист?
— Машинист? — на секунду задумался Никонов. — Может, пророк? Вот Иоанн Богослов, он все станции наперёд знал. Описать всё не мог. Понятий того времени не хватало. К примеру, железная саранча… Очень похожа на боевые вертолёты.
— Всё-всё! — отмахнулась Анна, утренняя атака новых знаний её явно стала раздражать. — Нам-то это что даёт? А? И вообще, я без чашки кофе соображать отказываюсь.
