— Ни светло, ни темно, ни холодно, ни жарко, — определила Даша, выпорхнув на аллею, стараясь скорее избавиться от клинических кухонных запахов.
Воздух хоть и был неподвижен, но всё же сохранял в себе элементы необходимой для жизненных функций влажности и в любом случае был более свеж, чем в помещении. Тем более — в больнице. Странным казалось Даше, что зелень на берёзах и осинах точно отсвечивала сталью, наполняя пространство парка ирреальной искусственностью. Казалось, мир замер при переходе из цветного кадра в сепию. Спасали его кедры и сосны, хвоя которых ощетинилась против наступающего сюрреализма сочно-зелёными иглами. Оставшись один на один с этим миром, Даша, не успев сделать и ста шагов по аллее, стала испытывать мистический страх. Вспомнилось и утро в объятьях Фрутимера, и ночной взрыв в городе, и лекция этого иссиня-небритого Макара о Конце Света. Маленькая жуть рождается в голове, а потом стекает вниз и падает в сердце, оттуда — по всем кровяным сосудам — по всему телу. Дальше начинается ужас. И тогда приходится спешно семенить обратно, быстрее к людям…
Даша перевела дыхание уже в холле. Устыдилась своего страха и снова вышла на крыльцо. Нет, вокруг точно было неспокойно. Эфир был буквально наполнен состоянием тревоги. А одиночество становилось идеальным проводником этого беспокойства в сознание. Нужно было придумать себе какое-нибудь бессмысленное занятие, чтобы отвлечься, и Даша решила открывать все двери подряд. В другое время в этих кабинетах вели приём врачи, проходили лечебные процедуры и диагностика. Некоторые кабинеты были закрыты на ключ, в открытых можно было задержаться на несколько секунд, чтобы оглядеться, представить, что вот-вот начнётся приём. Открыв дверь с табличкой «врач-гинеколог», Даша невольно поморщилась, сразу закрыла её, но вот следующая её удивила, ибо за ней была стена. Обычная кирпичная стена. «На фига тогда дверь?» — пожала плечами Даша, подумала что-то о возможной перестройке и бытовых нуждах и, не придав значения увиденному, двинулась дальше. На втором этаже она зашла в хирургическое отделение, попутно открывая все двери, и так же бесцеремонно ввалилась в ординаторскую. Там за столом сидел Пантелей, расписывая что-то в огромной таблице.
— Извините, я тут осмотреться вышла. Нет ли ещё кого… Не помешаю? — спросила она.
Пантелей сначала даже не понял, что кто-то вошёл, посмотрел рассеянно на девушку, пожал плечами: мол, не знаю, помешаете или нет.
— Мы там закончили, всех накормили, — как бы оправдала своё безделье Даша.
— Ага… Хорошо… Я вот составил таблицу… Ну… Больных всех… Диагнозы, процедуры, необходимые препараты… Чтоб проще было. Надо размножить. Ещё нужны дежурные. А вы свободны?
— Н-ну, да…
— Что-то я хотел? Что-то было важно? — Пантелей наморщил лоб, выискивая потерянное в голове.
Даша улыбнулась его рассеянности и поймала себя на мысли, что этот растрёпанный молодой доктор ей нравится. Пыталась понять — чем. Уж не растрёпанными светло-русыми волосами и плохо выбритым подбородком… Наверное, усталыми, но очень добрыми серыми глазами, из которых буквально лучилось добро. Нос прямой с широкими крыльями, а под ним полные губы. Уши великоваты… «Непропорционально», профессионально определила Даша, но в целом всё складывалось в весьма гармоничное и располагающее лицо. Чем-то привлекательное. Скорее не внешним, а внутренним. Дорисовала фантазией что посчитала нужным: волосы до плеч, небольшую бородку и усы. Получился русский интеллигент образца XIX века…
— Вспомнил! Надо мальчику почитать!
— Какому мальчику?
— Серёже Есенину.
— Ого! Это шутка такая?
— Да нет, его действительно так зовут. Хорошенький такой. Мы ему с архиепископом Лукой аппендицит недавно удалили.
— Не видела я тут архиепископов, — выразила сомнение Даша.
— Да он только мальчику помочь приходил.
— А куда потом делся?
— Вот у Серёжи и спросите.
— Что ему читать?
— Вон, на полках. Там у нас целая библиотека. Раньше больные оставляли. Когда ещё читали книги.
— Сейчас не читают? — Даша подошла к полке, выискивая что-нибудь детское.
— Сейчас редко кого увидишь с книгой. Чаще с ноутбуком, плейером, ди-ви-ди переносным… Вы вот читаете?
Даша повернулась к нему с явной обидой на лице, и Пантелей сразу сник:
— Простите, я вовсе не хотел вас обидеть. Простите, пожалуйста.
— Меня Дашей зовут, — по-своему успокоила доктора Даша.
— Пантелей, очень приятно.
— Я читаю. Бабушка даже богословские книги меня заставляет читать.
— Хорошая у вас бабушка.
— Хорошая.
— А я свою почти не помню. Бабушки и дедушки нужны. Они… как бы это сказать… они традициями напитывают. Вы так не считаете?
— Считаю, — согласилась Даша, — только иногда так напитывают, что весь пропитаешься. — Даша разговаривала с Пантелеем так, словно она была старше и опытнее, но он, похоже, не придавал этому значения.
— Это ничего. Так и надо.
— Вот, — определилась Даша, — нашла. «Большая книга сказок», — прочитала она с обложки.
— Сказки — это здорово, — вдохновенно улыбнулся Пантелей. — Вам читали в детстве на ночь сказки?
— Я сама себе читала под одеялом с фонариком! — гордо ответила Даша.
— Правда? Я тоже! Мама кричала: выключи свет и спать. А я под одеяло — дочитывать. Нельзя же обрывать на самом интересном. Так только рекламу по телевизору ставят.
— Для идиотов.
— Что? — не понял Пантелей.
— Рекламу потребляют идиоты.
— А-а-а… Не знаю, я за ней не слежу… Мне всё равно…
— В какой палате больной? — спросила Даша, как собирающийся на осмотр профессор.
— Да рядом, следующая дверь. Он как раз проснулся. Просил почитать. А у меня таблица. Понимаете? Извините, что я вас прошу… Как бы перекладываю…
— Да успокойтесь вы, Пантелей, мне не трудно. В конце концов, я сюда вам помогать пришла. Лучше скажите, как вы думаете, это правда Конец Света?
— Не знаю, — смущённо улыбнулся Пантелей, отводя глаза в сторону. — Мне кажется… — он задумался, потом явно растерялся… — Нет, не знаю.
Даша улыбнулась его смущению и вышла с книгой в коридор.
— Привет! — радостно сказала она в соседней палате, ещё не глянув на пациента. А когда посмотрела на улыбающегося Серёжу, то вскрикнула. При этом испугались оба — и мальчик, и Даша. Серёжа, конечно, испугался Дашиного состояния. А за них обоих, в свою очередь, испугался прибежавший на крик Даши Пантелей.
— Что случилось? — спросил он.
— Это — Серёжа… — сказала сквозь слёзы Даша.
— Совершенно верно, это Серёжа. Он никому не может сделать больно. Он тебя обидел?
— Это мой брат. Мой младший брат. — В подтверждение сказанного Даша вытащила из-под ворота водолазки крестик и раскрывающийся медальон-сердце, в котором была фотография. На одной половинке — родители, на второй — маленький мальчик — копия или оригинал прооперированного…
— Это мой младший брат Серёжа Болотин, — повторила Даша. — Он погиб с родителями…
— Я не гиб! — возмутился Серёжа. — И я Есенин. Меня в честь Есенина назвали! Он стихи писал! Хорошие!
— Не может быть. Ему тоже было пять лет! — причитала Даша.
— А мне и есть! И я не был! Я есть! Папа на буровой, а мама исчезла!
Пантелей наблюдал эту сцену в растерянности и сострадании. Даша вдруг успокоилась и даже стала улыбаться.
— У тебя сестрёнка есть?
— Нет.
— А почему, думаешь, я ношу на груди твою фотографию?
— Ты — моя сестрёнка? — никто не знает, почему дети вдруг легко и быстро принимают новые условия игры. Впрочем, эти условия устраивали их обоих.
— Я твоя сестрёнка. Меня зовут Даша.
— Ты родная?
— Ну, конечно, родная. И ещё у нас бабушка есть. Баба Галя.
— Бабушка? Баба Галя? Папа говорил, что одна бабушка умерла, а другая… А другая злая и сбежала от нас в Германию.
— Это он, наверное, про тёщу так.
— Тёща — это кто?
— Это мама твоей мамы.
— Ага, это та бабушка.
— Наша бабушка не злая. Она строгая, но добрая.
— Разве так бывает?
— Бывает.
— Она к нам придёт?
— Она здесь. Это она картошечку с тушёнкой и лучком делала. Тебе вкусно было?
— Да. А сказку мне ты почитаешь или бабушка?
— Я.
— А вот эти дядя с тётей у тебя, — Серёжа показал пальчиком на медальон, — они твои мама и папа?
— Мои.
— Но ведь они другие. Не мои.
— Это ничего. Я всё равно твоя сестрёнка.
— Правда?
— Ну правда же… Дядя Пантелей, подтверди.
— А… Э-м… Э… — и Пантелей послушно покивал. В этот момент он уже сам не понимал, где правда и какая правда сейчас нужнее.
— Ты сказки принесла?
— Угу. Вот сейчас начнём с самой первой и будем тысячу и одну ночь читать.
— Ух ты…
— В некотором царстве, в некотором государстве…
5
Посреди ночи бесовская сила подбросила Михаила Давыдовыча на топчане. Он буквально подпрыгнул, широко открыл глаза и осмотрелся. Понял, что уснул в каморке Макара, и мысленно выругался. Сколько они вчера попробовали дорогого алкоголя? Впрочем, неясную, но всё же хоть какую-то картину можно было составить по количеству початых бутылок текилы, коньяка, виски и ещё какой-то очищенной серебром водки. Зашли, что называется, напоследок в магазин. Потом Михаил Давыдович вспомнил Аню и очень пожалел, что не утащил её в свою квартиру, а позволил идти с этим правильным до изжоги воякой. Ещё этот, — Михаил Давыдович с ухмылкой посмотрел на спящего Макара, — потащил его от греха подальше за собой, прекрасно зная, в каком расположении духа проснётся профессор. Сколько раз приходилось здесь оставаться на ночь, но никогда не приходилось слышать, что Макар храпит или даже посапывает. Грудная клетка вздымалась едва-едва, отчего с первого взгляда могло показаться, что могильщик мёртв. «У клиентов научился», — зло подумал Михаил Давыдович, схватил первую попавшуюся бутылку и сделал несколько глотков из горлышка. Поморщился, постоял, ожидая живительного тепла в желудке, снова сделал несколько глотков и вышел на улицу.
