— А вы очень старая, мисс Ди? — спросила Ребекка.
— Да. Шестнадцать лет «теплой» жизни и четыреста пятьдесят во тьме.
— Вы старейшина?
— Думаю, да. Мой первый бал состоялся в 1429 году.
— А я тоже буду старейшиной.
Едва ли это могло случиться. Обычно вампиры жили примерно столько же, сколько провели бы на Земле, не обернувшись. Если Ребекка сможет миновать свой первый век, то, скорее всего, протянет и еще несколько.
— Если я стану старейшиной, то такой, как вы.
— Будь осторожней в своих надеждах, Ребекка.
Они подошли к железнодорожному мосту, и Женевьева увидела, что под арками уже собралась небольшая толпа. Преследователь тоже остановился, почувствовала она. По ощущениям, это существо казалось по-настоящему древним, но не совсем мертвым.
— Сюда, мисс Ди.
Ребекка взяла ее за руку и повела к людям. Центром всеобщего внимания была сидящая прямо на булыжниках Кэти Эддоус, держа голову Лили у себя на коленях. Обе «новорожденные» выглядели плохо. За несколько ночей проститутка похудела еще больше. Ее щеки и лоб покрывала густая сыпь. Шарф, повязанный вокруг головы, не мог скрыть количество пятен. Зеваки расступились перед Женевьевой, и Эддоус ей улыбнулась. С Лили случился какой-то припадок, глаза ее закатились, виднелись лишь белки глаз.
— Она себе чуть язык не проглотила, бедная крошка, — сказала Кэти. — Мне пришлось ей палец в рот засунуть.
— Что с Лили? — спросила Ребекка.
Женевьева положила на ребенка руку и почувствовала, как ту трясет. Кости двигались под кожей, словно скелет пытался принять новую форму, уродуя плоть.
— Я точно не знаю, — признала Дьёдонне. — Она пытается перевоплотиться, но у нее плохо получается.
— А я бы хотела оборотиться, мисс Ди. Могла бы стать птицей или большой кошкой.
Женевьева посмотрела на Ребекку и заставила ту взглянуть на Лили. Девочка все поняла.
— Похоже, мне лучше подождать, пока я стану старше.
— Не забывай об этом, Ребекка.
Мургатройд из Вест-Энда обратил Лили забавы ради. Женевьева решила найти «новорожденного», чтобы тот осознал всю ответственность за оставленное им дитя-во-тьме. А если озорник не послушает, то придется со всей жестокостью убедить его никогда больше не шутить с Темным Поцелуем. «Осторожно», — одернула себя Дьёдонне, поняв, насколько ветхозаветными вдруг стали ее мысли.
Больше всего пострадала рука Лили, полностью превратившись в иссохшее и мертвое крыло летучей мыши, кожистая мембрана натянулась среди костистых шипов. Крохотная бесполезная кисть торчала из узла на ребрах.
— Она больше не полетит, — сказала Женевьева.
— А что делать-то? — спросила Кэти.
— Я заберу ее в Холл. Может, у доктора Сьюарда найдется какое-нибудь средство.
— И что, нет никакой надежды?
— Надежда всегда есть, Кэти. Не важно, как сильно ты страдаешь. Тебе тоже надо показаться доктору, я уже тебе говорила об этом.
Эддоус поморщилась. Она боялась врачей и больниц больше, чем полицейских и тюрем.
— Черт побери! — выругался кто-то. — Что, ради крови Господа, это такое?
Женевьева обернулась. Большая часть толпы уже растворилась в тумане. Остались только она, Кэти, Лили и Ребекка. Из сумрака к ним что-то приближалось.
Наконец она могла встретиться лицом к лицу со своим преследователем. Дьёдонне осмотрелась вокруг. Пролет моста был примерно двадцати футов в высоту, сквозь него мог пройти тяжелогруженый фургон. Создание шло с той же стороны, откуда и они, из Олдгейта. Сначала Женевьева услышана его, словно кто-то медленно бил в барабан. Тварь скакала, как резиновый мячик, но неестественно размеренно, будто паря в воде. Из мглы проступил силуэт. Существо оказалось высоким, увенчанным шляпой с кисточками; рукава длинного желтого платья свисали с раскинутых рук. Когда-то давно оно было китайцем и все еще носило шлепанцы на крохотных ступнях.
Ребекка уставилась на пришельца.
— Вот это, — произнесла Женевьева, — настоящий старейшина.
Оно продолжало подскакивать, словно Джек-Попрыгунчик. Дьёдонне различила лицо, как у египетской мумии, с клыками, словно бивни, и длинными усами. Тварь уселась в нескольких ярдах от них и резко опустила руки, при этом когти, похожие на ножи, заскребли по булыжникам. Самый старый вампир, которого когда-либо видела Женевьева, наверное, заработал свои морщины за неисчислимые столетия.
— Чего ты хочешь от меня? — спросила она, сначала на мандаринском, затем на кантонском наречии. Почти десять лет вампирша путешествовала по Китаю, но с тех пор прошло полтора века, и она забыла большую часть языков. — Кэти, отведи Ребекку и Лили в Холл. Ты меня понимаешь?
— Да, мэм, — ответила «новорожденная», явно испытывая ужас.
— Сделай это прямо сейчас, если тебя не затруднит.
Кэти встала, баюкая Лили на плече, и взяла Ребекку за руку. Все три поспешно исчезли, пройдя сквозь арку. Чтобы вернуться в Олдгейт и Спиталфилдз, им придется обогнуть станцию Фенчёрч-стрит.
Женевьева посмотрела на старого вампира и снова заговорила по-английски. С определенного возраста старейшины не нуждались в словах, читая все, что им надо, прямо в разуме других.
— Ну… теперь мы одни.
Существо прыгнуло и приземлилось прямо около нее, голова к голове, положив руки ей на плечи. Мускулы червями двигались под тонкой кожей на лице китайца. Его глаза были закрыты, но древний вампир явно все видел.
Женевьева нанесла ему удар в сердце. Она рассчитывала, что кулак пройдет сквозь ребра, но тот как будто врезался в каменную горгулью. В Китае существовали весьма необычные кровные линии. Не обращая внимания на боль, Дьёдонне извернулась в странном объятии вампира, уперлась ногой ему в живот и оттолкнулась, воспользовавшись неподвижной фигурой как опорой. Выставив вперед руки, сейчас больше напоминавшие пружины, она приземлилась на камни по другую сторону моста и сжалась в круге света от фонаря, как будто тот давал защиту. Колено болело. Женевьева вскочила на ноги и посмотрела назад. Китайский вампир исчез. Или он не хотел причинить ей вреда по-настоящему, или просто играл со своей жертвой, но Женевьева уже понимала, чувствовала, какой из этих вариантов более правдопобен.
Глава 19
ПОЗЕР
Лорд Ратвен стоял на подиуме, одна рука, сжатая в кулак, уверенно покоилась на обильно изукрашенной оборками груди, вторая — на внушительной стопке книг. Карлейль премьер-министра, заметил Годалминг, все еще лежал с неразрезанными страницами. Ратвен был одет в черный, как полночь, фрак с рюшами на воротнике и рукавах, на его голове красовалась шляпа с волнистыми полями; лицо казалось задумчиво пустым. Портрет назовут «Великий человек» или еще как-то столь же внушительно. Милорд Ратвен, вампир и политик.
Годалминг несколько раз позировал художникам, но постоянно страдал от сколь внезапного, столь и неудержимого желания почесаться, мигнуть или дернуться. Ратвен же обладал удивительным свойством: он мог неподвижно стоять весь день, терпеливый, как ящерица на камне, ждущая, пока рядом не проползет подходящая добыча для ее быстрого языка.
— Позор, что мы лишены чудес фотографии, — объявил премьер-министр, не размыкая губ. Годалминг видел несколько попыток запечатлеть вампиров на снимке. Изображение получалось размытым, и если камера и могла уловить чей-то образ, то лишь в виде туманного силуэта с лицом, как у мертвеца. Законы, влияющие на зеркала, каким-то образом препятствовали и фотографическому процессу.
— Но только художник может запечатлеть внутреннюю сущность, — сказал Ратвен. — Человеческий гений всегда будет выше механико-химических фокусов.
Сейчас над картиной работал Бэзил Холлуорд, портретист, известный в высших кругах общества. Он умело сделал серию эскизов, готовясь к ростовому портрету. Скорее модный, чем вдохновенный, Холлуорд не был бесталанным. Даже Уистлер неохотно выжал из себя несколько добрых слов о его ранних работах.
— Годалминг, что вы знаете о деле Серебряного Ножа? — неожиданно спросил Ратвен.
