Морфин уже действует. Боль отступает, зрение становится острее. Сегодня я буду способен видеть во мгле. Прорежу занавес и узнаю правду.
Туман, что окутывает Лондон осенью, стал гуще. Я так понимаю, теперь всем паразитам — крысам, диким собакам, кошкам — живется вольготно. В некоторых кварталах города снова появились средневековые болезни. Словно принц-консорт — это бурлящая сливная яма, и там, где он сидит, извергается скверна, а граф ухмыляется волчьим оскалом, пока болезнь поглощает его царство. Желтая мгла скрадывает разницу между временами суток. В Уайтчепеле уже много дней по-настоящему не светит солнце. Все больше и больше «новорожденных» сходят с ума, пока грязный свет выжигает им мозги.
А сегодня неожиданно развиднелось. Я все утро растирал мазями страшные солнечные ожоги. В самых худших случаях Женевьева дает советы, объясняя, что понадобятся годы для сопротивления прямым солнечным лучам. Иногда я с трудом вспоминаю, кто она такая; но минутами, когда злость сверкает в ее глазах или губы неосознанно обнажают острые зубы, вся иллюзия человечности пропадает.
В остальных районах города спокойнее, но не лучше. Я остановился у испанцев, заказал себе свиной пирог и пинту пива. Сидя над городом, смотря вниз на туманную бездну Лондона, поверхность которой то тут, то там пронзают высокие здания, я надеялся, что смогу представить город таким, каким он некогда был. Я сел снаружи, закутавшись в шарф, от холода надев перчатки, и пил свой эль, думая о том о сем. Во мраке подступающего вечера «новорожденная» аристократия выгуливает себя по Хэмпстед-Хит, кожа бледная, глаза сияют красным. Королева всегда задавала моду, и общество приняло вампиризм, хотя ему сопротивлялись несколько лет. Чопорные милые девочки в шляпках, кинжалы зубов, словно из слоновой кости, скрыты японскими веерами, толпами ходят по Хиту темными вечерами, воздев над головами плотные черные зонты. Люси стала бы одной из них, если б мы ее не прикончили. Я видел, как они болтают друг с другом, будто разодетые крысы, целуют детей, еле сдерживая жажду. А на самом деле между ними и какой-нибудь кровососущей проституткой из Уайтчепела нет никакой разницы.
Я не допил пинту и прошел остаток пути до Кингстед, понурив голову и засунув руки глубоко в карманы. Неухоженные ворота распахнуты настежь. Смерть стала непопулярной, кладбища пришли в упадок. Церкви тоже, хотя двор держит парочку ручных епископов, которые отчаянно пытаются примирить англиканство с вампиризмом. Живым принц-консорт резал людей во имя веры. Он все еще воображает себя христианином. Королевская свадьба в прошлом году превратилась в выставку пышного убранства высокой церкви, которая порадовала бы Пьюзи или Кибла.
Когда я вошел на погост, воспоминания сразу вернулись, ясные и болезненные, как будто Люси умерла на прошлой неделе. Я говорил себе, что уничтожил тварь, а не девушку, которую любил. Взрезав ей шею, обрел свое призвание. Рука страшно болит. Последнее время я стараюсь снизить дозы морфина. Знаю, надо пройти нормальное лечение, но мне кажется, я нуждаюсь в этой боли. Она придает мне решимости.
Во время перемен в стране «новорожденные» часто вскрывали могилы родственников, надеясь с помощью какой-то странной передачи способностей вернуть их к вампирской жизни. Приходилось смотреть под ноги, чтобы не попасть в ямы, похожие на пропасти, оставшиеся после этих бесплодных попыток. Редкий туман походил на муслиновую занавесь.
Когда я увидел человека, стоящего рядом со склепом Вестенра, то испытал нечто сродни потрясению. Стройная молодая женщина в пальто с воротником из обезьяньего меха и в соломенной шляпке, сидящей на волосах, стянутых в тугой узел. Услышав мои шаги, она обернулась. Я заметил мерцание красных глаз. Свет шел у нее из-за спины, и незнакомка так походила на Люси, вернувшуюся с того света, что сердце мое забилось.
— Сэр? — спросила она, ошеломленная моим появлением. — Кто вы?
Тонкий, слабый голос, ирландский акцент, никакого образования. Это была не Люси. Я не снял шляпу, но кивнул, заметив что-то знакомое в «новорожденной».
— Боже, — воскликнула она, — это же доктор Сьюард, из Тойнби.
Луч заходящего солнца пробился сквозь туман, и вампирша отшатнулась. Я увидел ее лицо.
— Келли, не так ли?
— Мари Жанетт, сэр, — сказала она, собираясь с духом, не забывая глупо улыбнуться, пожеманничать, заискивая. — Пришли отдать последнюю дань?
Я кивнул и положил венок. Она оставила цветок у двери склепа, дешевую розу, смотрящуюся мелко рядом с моим подношением.
— Вы знали молодую мисс?
— Да.
— Она была красавицей, — сказала Келли. — Просто красавицей.
Я не мог и помыслить о какой-либо связи между моей Люси и этой ширококостной шлюхой. Она казалась свежее многих, но все равно оставалась всего лишь проституткой. Как и Николс, Чэпмен и Шон…
— Она обратила меня, — объяснила Келли. — Встретила на Хите однажды ночью, когда я шла к себе из дома джентльмена, и обратила в новую жизнь.
Я пригляделся к ней. Если она — потомство Люси, то, насколько я слышал, должна была чем-то напоминать свою родительницу-во-тьме. Что-то от утонченности Люси чувствовалось в ее красном маленьком рту и белых небольших зубках.
— Я — ее потомство, а она — потомство принца-консорта. Получается, я принадлежу к королевской семье. Королева — моя тетя-во-тьме.
Она захихикала. Мою руку в кармане словно окунули в огонь, плотно сжатый кулак пылал в центре болезненного шара. Келли подошла близко, настолько, что я почувствовал запашок гнили, пробивающийся из-под аромата духов, и погладила воротник моего пальто.
— Это хороший материал, сэр.
Она поцеловала меня в шею, быстро, как змея, и сердце мое остановилось. Даже сейчас я не могу объяснить или простить те чувства, которые обуревали меня тогда.
— Я могу обратить вас, «теплый» господин, сделать вас частью королевского семейства…
Я окаменел, а она терлась об меня, прижимаясь бедрами, скользя руками по плечам, спине.
Я покачал головой.
— Не знаете, что теряете, сэр.
Она отстранилась. Кровь билась у меня в висках, сердце частило так, словно превратилось в победителя Кубка Уэссекса. Меня тошнило от присутствия этой твари. Если бы тогда в кармане моего пальто лежал скальпель, я бы вырезал ей сердце. Но были и другие чувства. Она так походила на Люси, тревожащую мои сны! Я попытался заговорить, но из горла вырвался лишь хрип. Келли поняла. Девице хватало опыта. Кровопийца повернулась, улыбнувшись, и вновь скользнула ко мне.
— Что-то еще, сэр?
Я кивнул, и она медленно стала меня раздевать. Вынула мою руку из кармана и принялась нежно ворковать над раной. Аккуратно сорвала несколько струпов, лизнув их с дрожью наслаждения. Я, не в силах унять дрожь, огляделся вокруг.
— Здесь нас никто не побеспокоит, доктор, сэр…
— Джек, — пробормотал я.
— Джек, — слово ей понравилось. — Хорошее имя.
Келли задрала юбки выше чулок и повязала их на поясе, потом легла на землю так, чтобы принять меня. Ее лицо было в точности как у Люси. В точности. — Я долго смотрел на нее, слыша зовущий голос своей любимой. Весь болезненно разбух. Наконец чувства меня переполнили, и, возбужденный и воодушевленный, я упал на проститутку, расстегнул собственные одежды и аккуратно пронзил ее. Я совокуплялся с тварью рядом со склепом Люси, слезы заливали мне лицо, в груди нарастало ужасное жжение. Ее плоть была холодной и белой. Она умоляла меня кончить, помогая, как мать помогает собственному ребенку. После влажно взяла меня в рот — с изысканной, мучительной заботой — и слегка пустила мне кровь. Даже от морфина я не испытывал столь странных ощущений, вкуса радужной смерти. Она управилась буквально за несколько секунд, но в разуме акт вампирского причастия длился как будто часами. Я хотел, чтобы вместе с моим семенем из меня иссякла жизнь.
Я застегивался, а она смотрела в сторону, скромно потупясь. Келли взяла надо мной власть, я чувствовал то самое очарование, которым вампир завлекает свою жертву. Я предложил ей деньги, но крови оказалось достаточно. Прежде чем уйти, проститутка взглянула на меня с нежностью, почти жалостью. Если бы только у меня был скальпель…
