Не надо отправляться на войну ни со свеями, ни с татарами или ляхами. Пусть другие кровь свою проливают. Умный человек устроится куда покойней и выгодней. Для этого можно и на революцию пойти.
А всех делов-то было, что охрану дворцовую хитростью оружия лишить; тех, на кого надежи мало, в казематы затолкать. Правда, теперь сиди тут да сторожи арестантов, пока те, кому повезло больше, лакомые кусочки делят. Ну, да есть надежа, что не позабудут, вспомнят, кто, как и чем отличился. Да и как не вспомнить, ежели всем товариществом на эндакое решились? Как один поднялись.
Ротного офицерика Гревса, что бузотерил да шпажкой размахивал, Грюнштейн чуть к праотцам не отправил. Токмо что цесаревна и остановила смертоубийство. Слово со всех взяла никого живота не лишать.
Лизавета Петровна милостива, мухи не обидит. Ходит павой, телом и душой добра. Ну как за такой, за глазами ее лучистыми не пойти? Хучь в Сибирь, хучь на плаху, хучь к славе великой. А как не быть славе, коли дщерь это Петрова! Уж с ней-то не пропадешь.
Пущай бродют слухи, будто золото, которым она всех щедро одаряет, свейское да хранцузское. Это все людишки нехорошие брешут. Много таких, что поклеп возвести хотят. Ну подумаешь, вертится вокруг императрицы маркиз Шетарди. Так на то его и посланником из Парижу прислали, чтобы нос по ветру держал, чуял, чем на Руси повеяло.
Будет у нас благодать. Широко вздохнет человек русский, полной грудью воздух почует. Метлой поганой всю немчуру, что подле престола вертелась, повыметем. Рази что людишек толковых да полезных оставим, вроде Грюнштейна или лекаришки Лестока. Как он славно скальпелем своим барабан караульного подрезал, когда тот чуть было тревогу не учинил!
Во дворце все же лучше. Да и надежней.
Никто не успел сообразить, откуда вдруг взялись в домине, специально под нужды Тайной канцелярии отведенной, вооруженные люди со злыми лицами. Впереди них вихрем летел высокий здоровенный офицер с погонами лейб-гвардии майора на зеленом измайловском мундире. Было в нем столько решимости и гнева, что все десять лейб-кампанцев разом ощутили себя пигмеями перед этим великаном.
— Что, сволочи, поигрались в переворот? Да воздастся вам по делам вашим! — закричал он и принялся разить шпагой направо и налево.
И не было силы, способной в тот миг остановить его карающую десницу.
Глава 14
Ушаков сидел за огромным столом. Рядом лежала стопка бумаг, на которых еще, наверное, и чернила высохнуть не успели. Неужели занимался, как и прежде, своими делами, будто и не было ничего — коварного предательства, измены?
Надо признать, проигрывать он умел. Ни единый мускул не дрогнул на лице генерал-аншефа, когда я в сопровождении Муханова и освобожденных гренадер ввалился в его кабинет. Ушаков держался прямо, осанисто, как уверенный в своей правоте человек. Казалось, ничто на свете не способно его смутить и вывести из равновесия.
— Здравствуй, Андрей Иванович, — слегка склонив голову, поприветствовал я его.
Внутри меня боролись противоположные чувства: уважение к тому, кто так много сделал для России, и огромное разочарование, смешанное с жалостью. Злости или ненависти к великому инквизитору я не испытывал.
— Барон? — отстраненно протянул Ушаков. — Как чувствовал, что ты извернешься. Надо было тебя сразу убить.
— Надо было, — согласился я. — Только уже поздно.
Генерал-аншеф нахмурился, недовольно проворчал:
— Обмишурился я с тобой, нечего сказать. Одного у тебя попрошу: не томи старика. Ежели за животом моим пришел, сразу лиши.
— Нет, Андрей Иванович, убивать тебя я не буду.
— Спужалси? — насмешливо спросил Ушаков. — Аль чистеньким хочешь остаться? Так это в наше время занятие почти что невозможное. В чем-то да испачкаешься.
— Не боюсь я тебя, генерал. Перестал бояться с той самой секунды, как узнал о твоем вероломстве.
Ушаков схватился за резные ручки кресла, стал красным как вареный рак:
— Ты, фон Гофен, говори, да не заговаривайся! Кто тебе право дал на меня поклеп возводить?
— Лейб-кампанцы, что возле дверей твоего кабинета стояли. Убивцы императрицы Российской. Спасибо им за то, что личину твою истинную проявили, Андрей Иванович. Столько лет гадюкой ты при троне обретался! Жаль, вовремя не раскусили!
Вырвавшиеся слова распалили меня еще сильнее. Сейчас я настолько ненавидел предателя, что готов был задушить его голыми руками.
От Ушакова ничего не ускользнуло. Он лишь подобрался. Что-то похожее на улыбку промелькнуло на его лице.
Я насторожился. Такое поведение никак не вязалось с ситуацией, в которую угодил некогда всесильный предатель.
— Чему улыбаешься, Андрей Иванович? Подмоги ждешь? Так не спасет тебя никакая подмога: хучь полк, хучь армия. Сами погибнем, и тебя убьем, — веско пообещал я.
— Горяч ты, барон. Не верится, что в жилах твоих кровь холодная курляндская течет, — проговорил Ушаков. — Ведешь себя, как русак природный. Не зря в первый день тебя отметил. Не подвел меня нюх сыщицкий.
Я внимательно посмотрел на лукаво улыбавшегося генерала. Что-то было неправильное в его поведении. Не так себя должен вести тот, чья вина доказана огромным количеством улик. Пусть это бравада, но зачем Ушакову бравировать перед нами? Кто мы такие для него?
Нет, тут явно что-то не так. Либо в рукаве у великого инквизитора спрятан неведомый нам козырь. На что он рассчитывает, чего ждет? Конечно, я не собираюсь быть палачом, хотя при необходимости сумею переступить черту, лишив изменника жизни. Но ведь положение Ушакова серьезное, если не сказать критическое, а он шуточки отпускает, иронизирует. Странно это, очень странно. Будто играет со мной в кошки-мышки или другую игру, правила которой мне неизвестны.
За этими рассуждениями я едва не забыл о главной причине, из-за чего, собственно, и устроил штурм кабинета Ушакова. Слава богу, мне удалось опомниться.
— Я не священник и не могу отпускать грехи, но если ты скажешь, что сталось с Анной Иоанновной и где императрица находится сейчас, то этим облегчишь себе участь, господин генерал. Может, мне удастся выхлопотать тебе помилование. Жить можно и в Сибири, куда ты так опасался поехать. Это намного лучше, чем потерять голову на плахе. Ну, Андрей Иванович, не тяни кота за хвост, говори, что с Анной Иоанновной!
— Она… — Ушаков нервно сглотнул. — Если я тебе скажу, что она пребывает в полном здравии, что будешь делать, барон?
— Жива?! Так что же ты молчишь! Отвечай немедленно! — заорал я.
Только бы Ушаков не соврал. Если с Анной Иоанновной все в порядке, это существенно меняет весь расклад. Победа будет за нами. Однозначно.
Генерал-аншеф, вскинув подбородок, произнес с прежней странной ухмылкой, будто прощупывая меня:
— Целехонька императрица. Ну, так что делать зачнешь, фон Гофен?
Я ответил немедля:
— Вытащу из любой темницы, в которую ты ее засадил. Верну ей престол государства Российского. Только скажи, где она? Клянусь, я позабочусь о том, чтобы с твоей головы ни один волос не упал.
Сейчас я мог обещать ему все, включая звезду с неба. Лишь бы сказал, куда они спрятали императрицу. Наизнанку вывернусь, но спасу.
Глаза Ушакова заблестели.
— В месте надежном ее содержу. С охраной хорошей, что человеку чужому подступиться не даст.
— Значит, не смогли ее все же убить. Рука не поднялась на самодержицу! — радостно воскликнул я.
Ушаков кивнул:
— Волынский, тот, может, и сумел бы. Нраву он дикого. Да и грехов за ним поболе, чем у меня накопилось. Его когда-то Петр Великий казнить собирался, да помиловал. Потом еще в опалу попадал, чудом выкрутился. Он убил бы. А я не смог. В место тайное царицу вывез, от глаз Елизаветы Петровны подальше.
— Собирайся, Андрей Иванович. Едем за императрицей, — решительно произнес я, чувствуя в себе необыкновенный подъем жизненной силы. — Если обманул, пеняй на себя. Я не в настроении шутки шутить.
Ушаков резко встал:
— И мне не до шуток, фон Гофен. Гляди.
Он вытащил из кармана камзола свиток, протянул мне:
— Читай внимательно. Опосля поговорим. Токмо вели орлам твоим выйти ненадолго. Бумага сия зело секретная.
Повернувшись к Муханову и гренадерам, я попросил их покинуть помещение. Ушаков удовлетворенно кивнул.
Я развернул документ, пробежал глазами текст.
С каждой новой строчкой внутри у меня закипало все сильнее и сильнее. Это был документ, составленный лично императрицей Анной Иоанновной.
И если написанное в нем соответствовало действительности… Я поднял голову и увидел хитрый прищуренный взгляд Ушакова.
— Что скажешь, майор? Больше не считаешь меня комплотчиком? — Генерал подмигнул.
Я чуть ослабил ворот рубахи, набрал в грудь побольше воздуха:
— Господин генерал-аншеф, простите, я в полном недоумении. Ничего не понимаю.
