Наконец вся процессия втянулась в узкую торговую улочку и застыла, ибо далее пути не было – улочка упиралась в городские ворота. Замерли, как на параде, всадники, трубачи опустили свои длинные, в несколько локтей, трубы. Выстроились по краям дорожки и царедворцы.
Лавочники и торговцы, в спешке закрывающие лавки, ибо так происходило всегда в дни шествий двора, сейчас были остановлены одним лишь скупым жестом невысокого и тучного сановника. Более того, каждую лавку с поклоном, что само по себе было чудом, посетил царедворец помоложе и вполголоса просил «уважаемого хозяина сего приюта честной торговли» выйти на улицу, «дабы оказать честь великому халифу».
Все это было столь непохоже на другие шествия и парадные выезды, что лавочники и приказчики, случайные прохожие и попрошайки со всего города в считанные минуты запрудили всю улицу.
И шествие продолжилось. Оно дошло до лавки, известной своими прекрасными тканями и замечательным вкусом племянницы хозяина, красавицы Джамили. За тучным сановником, а то был визирь Умар, теперь шел высокий и стройный юноша в изумрудном шелковом кафтане.
Аллаху было угодно устроить так, что вся суета на улице прошла мимо внимания почтенного Сирдара и его помощников. Они в глубине лавки пересчитывали тюки с новыми тканями и прикидывали, как бы их удачнее разместить на немногочисленных полках. Лишь приближающийся шум заставил этих троих на время отвлечься от сего занятия. Первым на пороге показался тучный Алишер.
– О Аллах милосердный… – только и смог выговорить он.
Юный приказчик уже собрался упасть ниц перед приближающейся процессией, но подбежавший стражник, против всех ожиданий, осторожно поднял юношу с колен и что-то спросил вполголоса. Донельзя изумленный Алишер кивнул.
Раздосадованный долгим отсутствием приказчика, из глубины лавки вышел и сам Сирдар. Вышел и… окаменел, пораженный открывшимся ему зрелищем. Яркое солнце играло на начищенной упряжи коней, на камнях, украшавших высокие чалмы царедворцев, на пурпуре дорожки. А те двое, что стояли сейчас прямо перед его убогой лавчонкой, были и знакомы, и незнакомы.
– Аллах всесильный… – пробормотал Сирдар и тоже, как его приказчик, упал на колени.
Ибо, увидев столь пышную процессию, он догадался, кто были эти двое. Ужас сковал его члены, не давая даже вздохнуть полной грудью.
Высокий красавец в зеленом, столь похожий на иноземного купца Клавдия, почтительно поднял уважаемого Сирдара, а его тучный спутник, о котором торговец знал, что это суетливый управитель поместья, проговорил:
– О добрый торговец, почтенный Сирдар! Да пребудет с тобой вовеки милость Аллаха всесильного и всепрощающего! Позволишь ли ты нам ступить на порог твоего гостеприимного дворца красоты?
Сирдар кивнул, ибо губы его дрожали, а язык отказывался повиноваться. Дрожь его лишь усилилась – ведь он вспомнил, как вчера этот красавец в зеленом просил, чтобы его на прогулке сопровождала малышка Джамиля. И лишь сейчас ему стало ясно, что об этом просил сам халиф…
Удивительным усилием воли Сирдару удалось овладеть собой. «Что ж, пусть сегодня будет последний день моей жизни, – подумал он, – но я должен встретить халифа достойно. Ибо чего же тогда стоит моя честь и мое незапятнанное имя?»
– Да хранит вас, уважаемые, Аллах во всякий день вашей жизни! Прошу, о нет, умоляю вас ступить под своды моей убогой лавчонки.
– Благодарю тебя, добрый Сирдар, – проговорил, кланяясь, Клавдий… о нет, сам халиф, и вошел в полутьму «дворца красоты». Следом за ним втиснулся визирь Умар. О, на его лицо стоило посмотреть. Ибо та удивительная смесь чувств, что играла на нем, могла сделать честь сотне актеров! Он одновременно был полон почтения и спеси, уважения и пренебрежения, досады и радости…
– Скажи мне, добрый Сирдар, не нанесла ли тебе ущерба вчерашняя буря?
– Благодарю, великий халиф, за заботу. К счастью, Аллах вовремя подсказал мне, что следует снять все с улицы и плотно закрыть ставни.
– Это отрадно, добрый мой друг. Мудрость твоя воистину велика, и бесценен опыт, коим ты обладаешь в том удивительном деле, которое зовется делом торговым!
– Мне радостно слышать такие слова, о великий!
На мгновение повисла неловкая пауза. Чутье подсказывало Сирдару, что халиф появился перед его лавкой, движимый просьбой поистине необыкновенной. Но чутье чутьем, а мудрость велела дожидаться слов самого халифа. И потому Сирдар молчал.
Молчал и халиф. Он не мог решиться впрямую спросить о том, где же красавица Джамиля, свет его жизни, та, ради которой он почтил своим появлением сегодня пыльную улицу Утренних Грез. Молчал и визирь. Ибо сейчас он был лишь руками, воплощающими в жизнь желания великого халифа.
В этой тишине стало слышно, как в глубине лавочки прозвучали сердитые слова:
– Но где же дядюшка? И куда девался этот увалень Алишер? Неужели я сама должна буду таскать эти тяжеленные тюки?
«О счастье! – подумал халиф. Его лицо осветилось радостью лишь от одного звука этого голоса. – Она здесь, Аллах уберег ее для сегодняшнего дня и для меня!»
Улыбка на лице халифа рассказала мудрому Сирдару все. И ужас пополам с невероятной, обжигающей радостью объяли его душу.
«О Аллах всесильный! Неужели сбудутся мои самые тайные мечты?! Неужели судьба вознесет малышку Джамилю столь высоко? Неужели ей предназначена великая будущность? Ведь, если она станет наложницей халифа и родит наследника, это навсегда даст ей богатство и власть… О, какая удивительная судьба для простой деревенской девочки!»
К счастью, фантазии Сирдара не хватило на большее. Ибо тогда одно это понимание могло убить доброго дядюшку прекрасной Джамили.
– Умар, добрый мой друг, я слышал голос девушки. Сделай мне честь, приведи ее сюда, – проговорил халиф.
О, те чувства, которые переживал он сейчас, трудно было бы представить любому мужчине. Ибо халиф пылал вожделением, горел сокровеннейшими надеждами, мечтал о сладостном миге, когда услышит «да» из уст прекраснейшей из женщин. Но Гарун-аль-Рашид помнил, что все эти столь возвышенные чувства он должен скрывать от бдительных глаз визиря. Что открыться он сможет лишь Джамиле и лишь тогда, когда останется с ней наедине.
Но визирь не успел сделать и шага, как из глубины лавочки показалась девушка. Ее лицо было сердитым, а руки серы от пыли, покрывавшей тюки. Удивительная группа, молча стоящая на пороге «дворца красоты», заставила Джамилю остановиться.
– Джамиля, дочь моя, дитя мое, – первым заговорил Сирдар. – Сам великий халиф в своей несравненной милости почтил порог нашей убогой лавчонки…
– Великий халиф?.. – Глаза девушки округлились от изумления. А по мере того, как смысл этих простых слов доходил до ее сознания, лицо заливала густая краска.
«Халиф… Великий халиф… Так я влюбилась во властителя всех властителей… О, Аллах милосердный, я несчастнейшая из девушек… Как же мне смотреть ему в лицо? Как же вести себя?» И, вспомнив вчерашний грозовой день, Джамиля едва не лишилась сознания. Ибо то, что она могла себе позволить с иноземным купцом, удивительным нежным и чутким юношей, было непозволительной вольностью… «Так значит, я стала игрушкой в руках жадного до новых удовольствий халифа… И сейчас он явился самолично, дабы во всеуслышание объявить и о моей вольности, и о том суровом наказании, которое теперь ждет меня, несчастнейшую из несчастных…»
Слезы выступили на глазах Джамили, а правая рука, как всегда бывало, привычно потянулась к медальону, в надежде, что прохлада камня если не успокоит, то хотя бы немного утешит.
О, халиф увидел, какое смятение вызвали слова почтенного Сирдара. Увидел он и слезы на прекраснейших в мире глазах. Менее всего на свете он желал, чтобы девушка мучилась неизвестностью хоть одну лишнюю секунду. О нет, он мечтал увидеть, как глаза Джамили зажгутся счастьем великой радости. И потому заговорил, презрев все традиции:
– О прекраснейшая из девушек мира! О единственная звезда на небосклоне моей жизни! О Джамиля! Сейчас, здесь, в присутствии твоего уважаемого дядюшки, в присутствии моих верных друзей и царедворцев, в присутствии соседей, лавочников и купцов, я, халиф Гарун-аль-Рашид, властелин великой страны и великого города, прошу тебя, почтенная Джамиля, стать моей женой!
Дружный вздох пронесся среди тех, кто смог расслышать эти удивительные слова халифа. Да и как их было не расслышать, если стояла невероятная тишина, какой не может, не должно быть на торговой улочке великого города.
– Стать твоей женой? – едва слышно переспросила девушка.
– Да, моя прекрасная, стать моей женой. Ибо в тебе одной отныне заключена для меня вся радость мира, все богатства вселенной и все счастье жизни!
«О Аллах всесильный, – подумал визирь. – Он говорит от чистого сердца! Он влюблен! Халиф полюбил, о горе! полюбил простолюдинку… Но как теперь скрыть это от послов и посланников, от властителей сопредельных стран и княжеств? Как сделать так, чтобы на пыльной торговой улочке халиф нашел не просто свое счастье, а дочь царя отдаленнейшего народа?!»
