И зачем же теперь вспоминать разлетающиеся спирали ее волос, и то, как они обвивали его пальцы, когда он целовал ее в прихожей своей пустой новой квартиры в день расставания? Надо было просто исчезнуть из ее жизни, она наверняка не стала бы звонить ему сама и на чем-то настаивать, но он дал эту слабину – последняя встреча и прочее неуместное, – и теперь вот лезут в голову эти спирали, обвившиеся вокруг пальцев, и глаза, похожие на какие-то камни, на аметисты, только очень темные, да, точно, именно на них.
Прогревать мотор «Рейндж Ровера» не было особенной необходимости, но Арсений долго сидел за рулем и смотрел на огни, отражающиеся в Москва-реке.
У него нет никаких причин держаться за все это – за этот город, где не осталось ни одного человека, которого он любил бы или который любил бы его, за свою работу, в которой он достиг многого и которую мог выполнять в любой точке земного шара, и дорожки света на любой реке одинаковы…
Что держит его здесь? Что вообще держит человека в жизни, когда все опоры утрачены и нет уже наилучшего строительного материала для них – молодости?
Включился телефон – Арсений увидел на дисплее Анин номер. Это его обрадовало. Аня была как раз той женщиной, рядом с которой отвлеченные вопросы развеивались вместе с дымом от ее сигарет. А точнее, вообще не возникали отвлеченные вопросы, на них просто не оставалось времени.
– Обещал позвонить и не звонишь, – сказала Аня.
– Обещал, значит, позвонил бы, – ответил Арсений. – Только что с работы вышел.
– Приедешь ко мне?
Не «куда едешь?», а «приедешь ко мне?» – точна, как снайперская винтовка! Он улыбнулся. И то сказать, почему ее должно интересовать в его жизни что-либо, кроме встречи с нею?
Он познакомился с Аней год назад и ни разу за год не пожалел о том, что это произошло. В ней не было ничего особенного, кроме, может быть, повышенной сексуальности, но то, что ее требования к нему ограничиваются этой приятной сферой, представлялось Арсению существенным достоинством.
Женщины начали у него появляться, когда он понял, что Марина отделилась от него окончательно. И, в отличие от того, как относился он когда-то к Марине, к ним, новым, он сразу стал относиться в соответствии со своими природными качествами, то есть отстраненно.
Аня в этом смысле оказалась идеальной женщиной, потому что никакой иной близости, кроме физической, не требовала. Она была художницей, кстати. Как и Майя.
Арсений покрутил головой. Аня ожидала ответа, из динамика доносилось ее дыхание – он расслышал, что она курит, – и следовало ей ответить, а не выстраивать какие-то невнятные параллели.
– Приеду, – сказал он. – Если ты спать еще не будешь.
– А что, так поздно собираешься?
– Боюсь, часа в два ночи, не раньше, – нехотя ответил он. – Есть еще кое-какие дела.
– Тогда не знаю… – протянула она. – Я вообще-то с фестиваля сегодня вернулась. С Берлинале. Устала сам понимаешь как. Ну и хотела пораньше залечь. Думала, составишь мне компанию. Во всех смыслах!
Аня засмеялась хрипловатым смехом, который будоражил его так, что, бывало, заставлял даже менять свои планы. Но не в этот раз. Сегодняшние его планы неотменимы, к сожалению.
– В другой раз обязательно, – действительно с сожалением сказал он. – Отдыхай, малыш.
Когда он научился этим пошлым словечкам? Мог ли он представить, что скажет «малыш» тридцатилетней любовнице? Он даже дочь никогда так не называл – выдумывал простые детские прозвища, как выдумывал для нее сказки, и они принадлежали только ей. И в Марине тоже была такая естественность, к которой ничто пошлое не приставало.
А к нему вот пристало, и как же быстро! Хорошо, что Аня этого не замечает.
Он ехал по набережной медленно, в неизбежной пятничной пробке, и когда в очередной раз останавливался, то снова и снова смотрел на огнистую рябь за парапетом.
Когда Арсений выбрался наконец на Можайку, пробки стали уже раздражать и даже тревожить. Соседка предупредила, что должна уехать в девять, он пообещал, что приедет раньше, то есть не пообещал, а просто отметил для себя время, к которому должен оказаться в Липавине. Собственного спокойствия ради.
И вот теперь понимал, что опаздывает, это и тревожило.
Когда он наконец миновал поселковый шлагбаум, соседские окна были уже темны. Но в Марининых горел свет, и беспокойство его развеялось. Вернее, сменилось тягостью, но к этому чувству он привык. В конце концов, не так уж часто ему приходится видеть ее подолгу. Можно потерпеть.
Свет был включен во всех комнатах коттеджа. Марина и на ночь его не выключала. Арсений попросил соседку не спорить с ней по такому ничтожному поводу. Главное, чтобы уснула, и пусть хоть прожектор включает. Не разорится он на электричестве.
В доме стояла тишина. Неужели спит уже? Повезло ему, если так.
В гостиной внизу был обычный разор. Не грязь, так как уборщица приходила позавчера, а вот именно тот разор и развал, который образуется даже и за день, если хозяйке все равно, что творится в ее доме.
На этот раз, впрочем, была и грязь: скатерть сползла со стола вместе с посудой, и пол был устлан осколками тарелок, чашек, бокалов и фарфоровых фигурок, которые Марина когда-то увлеченно собирала, покупая повсюду и выписывая из разных стран по каталогам. Арсений разглядел отбитую головку Русалочки, которую привез ей из Дании. Лет пять назад ему, может, неприятно было бы встретить этот печальный фарфоровый взгляд. Но теперь уже было все равно.
Он поднялся на второй этаж. Там тоже было тихо. Заглянул в Маринину спальню, но обнаружил, что даже кровать не расстелена.
В кабинете тоже никого не было. Много комнат они устроили в своем загородном доме! Чтобы хватило всем внукам, которые когда-нибудь появятся, и всем гостям, которые полюбят здесь бывать.
Арсений поморщился. Вот об этом он зря подумал.
«Да куда ж она подевалась?» – отгоняя ненужную мысль, вызвал он в себе нужную.
Ни в Ингиной комнате, ни в гостевых никого не было тоже. В их общей спальне Арсений не предполагал обнаружить Марину: в эту комнату она даже не входила, не говоря о том, чтобы там спать.
Но обитаемой оказалась именно спальня. На супружеском ложе лежал поверх покрывала какой-то мужик. Он был в одежде, но без ботинок. Арсений подошел к кровати, потряс его за плечо и сказал:
– Просыпайся. Где Марина?
Мужик забормотал, матюкнулся, но проснулся сравнительно быстро, всего лишь после двух тычков.
– А?.. Кто?.. – воскликнул он, садясь на кровати и дыша перегаром. – Ты кто?
По виду он напоминал если не совсем бомжа, то близкого к этому статусу человека.
– Тебе какая разница, кто я? – сказал Арсений. – Марина где, спрашиваю.
– Слышь, мужик, ты это… – начал было он. Но тут же, несмотря на опьянение, сообразил, видимо, что посторонний человек такого вопроса не задал бы, и решил поэтому, что лучше ответить от греха подальше: – Так уехала она.
– Куда?
– Ну, надо ей, сказала. К подружке на полчаса отскочу, сказала, давно не виделись. А ты, сказала, отдохни пока. Она мне сама прилечь разрешила! – заверил он. И опасливо поинтересовался: – А ты муж ее, что ли?
– К какой еще подружке? – пожал плечами Арсений. – Нет у нее уже никаких подружек. – И тут другая мысль ударила ему в голову. – Как это – поехала? На чем – поехала? У нее же машины нет давно!
– На моей, – испуганно глядя на него, ответил тот. – Тут недалеко, и менты не стоят сейчас. Сам недавно ехал – нету их!
Сердиться на Марининого гостя было не за что. Не он превратил ее в то, чем она теперь является, он всего лишь пришел на готовенькое.
– Ты уверен? – спросил Арсений.
– Что ментов нету? Да точно!
– Что она за руль села?
– Конечно. Я ей сам завел, у меня там с зажиганием проблемы. Да ты не волнуйся, она практически трезвая поехала. И жвачкой зажевала.
– К какой подруге, не сказала?
– Я ж ее подруг все равно не знаю – не запомнил. Мы вообще… Практически только познакомились, и ты это… В общем, у нас ничего такого. Я сегодня первый раз к ней сюда заехал, – поспешно и опасливо проговорил он.
Что в доме не бывают посторонние, тем более такие, как этот тип, Арсений был уверен. Соседка Агриппина Дмитриевна была женщиной могучей, решительной и порядочной, а потому считала, что раз уж взялась получать зарплату за то, чтобы приглядывать за Мариной, то должна выполнять все, о чем Арсений ее попросил. И вот пожалуйста… Где она, в каком состоянии? То есть в каком состоянии, как раз понятно, непонятно только, что ей в голову взбредет.
– Давно поехала? – спросил Арсений.
– Пятнадцать минут, – отрапортовал мужик. – Точно знаю – на часы посмотрел, когда прилег.
Бывает же крепкая психика у людей: за пятнадцать минут уснул, проснулся и почти протрезвел.
– А, вспомнил! – сказал он. – К Алисе подружке. Она рядом тут живет, Маринка сказала.
Алиса жила в таком же коттеджном поселке, как и Липавино. Он носил бессмысленное название Арбольда, ехать до него было минут двадцать. Когда-то Алиса уговорила своего мужа построиться там именно потому, что хотела жить поближе к Марине. Марина и поссорилась с ней последней из своих подруг, то есть не поссорилась даже, а просто отпала от нее, как засохшая ветка рано или поздно отпадает от живого дерева.
