Снайдер указывает на снующих туда-сюда людей.
— Займись вон той девицей.
— Какой девицей?
— В таком покрывале.
— Вы хотите сказать — в парандже?
— Займись ей, дружище. Нам нужно записать, что скажут люди с улицы.
— Но почему именно женщина в парандже? Нельзя ли, чтобы человеком с улицы был мужчина?
— Ну ты и расист. — И Снайдер направляется к прилавку со специями.
Уинстон шепотом повторяет фразу на арабском, которую заучивал наиболее старательно: «Простите, вы говорите по-английски?» Подмышки у него уже намокли. Он набирается смелости и подходит к завернутой в паранджу женщине. Но Уинстон едва выдавливает из себя слова, так что она его не слышит. Он похлопывает ее по плечу, и женщина удивленно оборачивается, обращаясь к нему на арабском. Стоящие рядом люди расступаются и наблюдают за ними. Уинстон повторяет:
— Простите, вы говорите по-английски?
Женщина снова отвечает по-арабски.
— Не говорите, да?
Снова по-арабски.
— У нас проблема.
И снова по-арабски.
В разговор вмешивается недовольный молодой человек.
— Что такое? Что ты к ней приставать?
— Вы говорите по-английски, отлично. Нет, ничего такого. Я просто хотел задать ей пару вопросов.
— Зачем?
— Все в порядке, я журналист.
— Ты ее трогать?
— Что? Нет, нет. Я ее не трогал.
— Ты ее трогать! — орет молодой человек, делая шаг вперед.
— Нет, клянусь. Я просто хотел задать вопрос. Для газетной заметки.
— Какого вопрос?
— Вкратце сложно объяснить.
— Но какого вопрос?
А вот это хороший вопрос. Снайдер так и не сказал ему, о чем расспрашивать людей, даже не назвал тему статьи. Он постоянно говорит о терроризме — может, об этом.
— Вы не спросите ее, много ли в этом районе терроризма? Если он есть, не подскажет ли она, где именно. Вы не могли бы это записать, если можно — по-английски, будет просто супер, а еще лучше, если покажете на карте.
Толпа взволнована. Лицо рассерженного молодого человека искривляется все больше. Кое-кто возмущенно жестикулирует. Сама женщина вскидывает руки и отворачивается. Уинстон вытирает запотевшие очки, извиняется перед собравшимися и бежит к Снайдеру, который все еще нюхает специи.
— Ну, что у тебя? — интересуется он.
— Она против, — выпаливает Уинстон. — В целом за. Но как-то все же против.
— Хорошо, что именно она сказала?
— М-м, думаю, да.
— Что?
— Ага.
— Чувак, успокойся. О чем ты ее спросил?
— О терроризме.
— Мило.
— Про столкновение цивилизаций и всякое такое. Хиджаб и все дела.
— А это не паранджа?
— Да, она, — отвечает Уинстон. — Но ей больше нравится хиджаб. Но муж не разрешает ей его носить. Из-за Талибана.
— Талибана? В Египте нет Талибана.
— Метафорически. Из-за метафорического Талибана. По крайней мере я так понял.
— С этим надо разобраться. Пойди выясни.
— Мне кажется, она ушла.
— Да вон она, стоит у прилавка с фруктами, — и Снайдер подталкивает Уинстона. — Тебе же нужна эта работа?
Мучимый ужасом, Уинстон снова подходит к женщине. Люди в толпе наблюдают за его очередной попыткой, кто-то ухмыляется, кто-то качает головой.
— Простите, — говорит он. — Здравствуйте, простите меня.
Женщина резко поворачивается и что-то в сердцах говорит ему по-арабски.
— Чувак, что она сказала? — спрашивает Снайдер.
— Снова про мужа.
— Про талиба? Давай об этом поподробнее.
В самолете Уинстон пытался освоить курс арабского «Слушай и учи», и теперь старается припомнить, как будет слово «муж». Он бормочет что-то с вопросительной интонацией.
Собравшихся это заводит еще больше.
Снайдер шепчет:
— Спроси, были ли у нее интрижки с другими мужчинами. Распространено ли это в исламской традиции?
— Я не могу этого спросить, — отвечает Уинстон, причем «не может» он во всех смыслах.
Толпа растет, все начинают злиться.
— Может, у нее был лесбийский опыт, — предполагает Снайдер.
— Но она же в парандже.
— По-твоему, женщины в парандже не могут проявлять свою сексуальную ориентацию? Да ты расист.
— Я не могу ее о таком спрашивать.
— Брателло, статья об исламистах-свингерах — это будет круто. С этим материалом мы сможем претендовать на серьезные награды.
В этот момент из толпы выходит мужчина, следовавший за ними от самого кафе.
— Чего вы пытаетесь тут добиться? — спрашивает он на прекрасном английском.
— Все в порядке, — лопочет Уинстон, — мы журналисты.
— На кого вы работаете? — мужчина обращается к Уинстону, хотя смотрит на Снайдера.
— На газету, — отвечает Уинстон. — Вы тоже журналист?
— Я из министерства внутренних дел.
Услышав это, Снайдер делает шаг вперед.
— Рич Снайдер, зарубежный корреспондент. Приятно познакомиться. Чувак, ты отлично говоришь по-английски. Искренне завидую тому, что ты владеешь двумя языками. Мы, американцы, в этом плане никчемны. Повтори-ка, как тебя зовут?
— Я служу в министерстве внутренних дел, — говорит он, а потом добавляет что-то резкое в адрес зевак, и толпа немедленно рассасывается. Затем он снова обращается к Снайдеру: — Я не в восторге от этой вашей темы. Вы собирались писать о половых извращениях в Египте. Половых извращений в Египте нет. Половые извращения — западный феномен.
— Хотелось бы, чтобы это было так, брателло.
Человек из министерства сухо улыбается.
— Выберите другую тему. Напишите о чем-нибудь приятном. О чем-нибудь хорошем, что делается в нашей стране. А не об этом, — он корчит мину, — когда все путаются друг с другом.
— На какую же тему мне тогда писать?
— Это же твоя работа, не так ли? Я рекомендую прочитать «Египетскую газету». Там печатаются отличные статьи.
— О том, какая миссис Мубарак хорошая домохозяйка? Послушай, если ты не хочешь, чтобы я писал о сексе в Египте, подкинь мне что-нибудь поинтереснее.
— Что тебя интересует?
— То же, что и всех. Самая денежная тема Среднего Востока: терроризм.
Человек из министерства резко поворачивается к Уинстону.
— Убери блокнот! Это не для протокола!
— Меня интересует Аль-Гамаа аль-Исламия, — продолжает Снайдер. — Войнушка в Верхнем Египте. Я хочу знать о сотрудничестве с американскими органами госбезопасности. И взять интервью у спецназа.
— Заходи в мою машину.
По всей видимости, Уинстона это приглашение не касается, так что он остается у лотка с фруктами, а черный «седан» уезжает.
Он слишком поздно понимает, что ключи от квартиры остались у Снайдера. Уинстон звонит ему на мобильный, но тот не отвечает. Ближе к ночи Снайдер наконец берет трубку.
— Эй, чувак, ты чего с нами не поехал?
— Я не знал, что и меня звали.
— Я тебя не слышу. Я в военном аэропорту.
— Вы когда вернетесь? Я снова не могу попасть домой.
— Я определенно вернусь.
— Но когда?
— Не позже выходных.
— Мне нужны ключи от дома!
— О боже, расслабься. Ты слишком нервный. Получай от работы удовольствие. Послушай, я часа через два лечу на С-130. Проведи для меня кое-какое расследование. — И он начинает сыпать названиями организаций.
— А как же мои ключи?
— Перезвони мне через пять минут.
— И мой компьютер у вас.
Снайдер кладет трубку.
В течение следующих трех часов Уинстон перезванивает ему каждые пять минут, но мобильный Снайдера отключен. Уинстону приходится просить у Зейны, корреспондента из информационного агентства, у которой он снимает квартиру, запасной ключ. Он настаивает на том, что в качестве компенсации за неудобства угостит ее чем-нибудь в ближайшем пабе.
Зейна заказывает — по-арабски она говорит бегло, — выбирает столик и приносит две пинты пива «Сакара». Она садится, откидывает с лица намазанные гелем черные пряди волос, демонстрируя бесшабашную улыбку.
— Ну что, — спрашивает она, — нравится тебе Каир?
— Ага, тут реально интересно, — отвечает он. — Я кое-чем недоволен, но это так, мелочи.
— Например?
— Да ничего серьезного.
— Назови хоть что-нибудь.
— Ну, дышать трудновато, воздух очень грязный. Как будто у тебя выхлопная труба под носом. От жары у меня иногда голова кружится. И еда не всегда съедобная. Может, мне просто не везло. И мне не нравится, что это полицейское государство. А еще мне иногда кажется, что местные хотят меня пристрелить. Хотя это только тогда, когда я с ними разговариваю. Тут я сам виноват — арабский я освоил так себе. Но в основном, — подытоживает он, — тут довольно интересно.
— А что насчет Снайдера? Как он тебе?
— Ты его знаешь?
— Ну конечно.
— Что я о нем думаю? — Уинстон колеблется. — Ну, должен признаться, что с первого взгляда он кажется слегка, ну, наверное, амбициозным, что ли. Но, узнав его получше, я начинаю думать, что он…
