— Я не вмешиваюсь… — начала она.
Джейми резко оборвал ее:
— Разумеется, вмешиваешься, Изабелла. Ты ничего не можешь с собой поделать.
Изабелла уткнулась в свою тарелку, и Джейми понял, что обидел ее. Он хотел было пояснить, что единственная причина, по которой он это сказал, заключается в том, что ее вмешательство обычно ни к чему не приводит. Но не успел он открыть рот, как она пустилась в объяснения:
— Единственное, что я делаю, — я смотрю. Мне пришло в голову, что картина, которую мне предложил Уолтер Бьюи, — та, что была на аукционе, — написана не Мак-Иннесом. Я в любом случае собиралась на Джуру, вот я и подумала, что можно убить двух зайцев сразу.
Джейми удивленно посмотрел на нее:
— Подделка? Ты думаешь, что это подделка?
Он повысил голос, и женщина за соседним столиком взглянула на него. Потом она перевела взгляд на Изабеллу — и снова на Джейми. Изабелла заметила ее брошку — кельтское изображение какого-то морского существа, вероятно, бога моря.
— Да, — спокойно ответила она. — Может быть. Я так думаю.
Джейми играл с ножкой своего бокала. У Изабеллы слишком богатое воображение, подумал он. Не то чтобы он это не одобрял — ведь в богатом воображении и неожиданных замечаниях, исполненных тонкого юмора, крылась половина ее обаяния. Он не знал ни одной другой женщины, которая была бы так остроумна, и гордился Изабеллой.
— Но почему тебе это пришло в голову? — спросил он. — Гая Пеплоу, по-видимому, эта картина вполне устраивает, а ведь он эксперт. И судя по всему, специалисты фирмы, организующей аукционы, тоже считают ее подлинной — они бы никогда не выставили на продажу то, в чем не уверены. Так почему же ты сомневаешься… — Он чуть не сказал: «когда на самом деле ты не очень-то разбираешься в искусстве», но передумал. Правда, и так было ясно, что он имеет в виду.
— Я понимаю, что тебе это может показаться странным, — сказала Изабелла. — Но я просто чувствую, что с этой картиной что-то не так.
Джейми вздохнул:
— Но почему? Нужны основания, чтобы так считать. Недостаточно просто чувствовать. — Он умолк, глядя на Изабеллу. Она говорила с ним прежде об интуиции, но он не понимал, как можно что-то знать, не ведая при этом, откуда тебе это известно. Он не видел тут смысла. Даже когда речь идет о музыке, сказал он тогда, ты знаешь, почему тебе нравится какое-то произведение. Можно проанализировать его с точки зрения музыкальной структуры и понять, почему какая-то вещь звучит хорошо или плохо. Ты знаешь это и всегда можешь объяснить, откуда ты это знаешь.
Изабелла решила, что для ее подозрений действительно есть причины.
— Почему Уолтер Бьюи захотел так быстро избавиться от этой картины? — спросила она. — Ты бы так поступил? Купил бы картину и в следующую минуту решил ее продать? — Она подождала, пока Джейми ответит, но он молчал, и она ответила за него: — Ты бы так не поступил. Если бы только не узнал что-то про картину — то, о чем ты не знал, покупая ее.
— Или он действовал под влиянием порыва, — предположил Джейми. — Посмотри, сколько людей возвращают в магазин купленные вещи через день-другой. Главным образом женщины. Они покупают что-нибудь из одежды, а потом решают, что она им не нравится. И тогда возвращают ее.
Изабелла лукаво взглянула на него:
— Ты хочешь сказать, что мужчины так не поступают?
— Нет, мужчины так не поступают, — ответил Джейми. — Я когда-то работал в магазине у Дженнера, когда был студентом. Все знали, что мужчины не приносят обратно вещи. Нас даже учили этому на подготовительных курсах. У кого-то из магазина имелась статистика. Мужчины никогда не возвращали одежду.
Изабелла подумала, что Джейми, вероятно, прав.
— Значит, ты хочешь сказать, что поскольку Уолтер Бьюи мужчина, он никогда бы не вернул картину фирме, устраивающей аукционы, а попытался бы сам ее продать?
— Да, — согласился Джейми. — Но в любом случае вещи нельзя вернуть на аукцион. Это же не магазин одежды.
— Не понимаю, куда ты клонишь, — сказала Изабелла.
— Все, что я хочу сказать, — это что у него могли быть другие причины, по которым он предложил ее тебе. Ты не можешь делать вывод, что это подделка, лишь на том основании, что он хочет от нее избавиться.
Изабелле пришлось признать, что Джейми прав. Но было кое-что еще.
— Гая удивило, что картина не покрыта лаком, — сказала она. — Он сказал, что Мак-Иннес обычно покрывал свои картины лаком.
— Но ведь Гай не считает, что это подделка, не так ли? Значит, он не считает тот факт, что она не покрыта лаком, столь уж важным.
Изабелле пришлось согласиться и с этим. Теперь, когда Джейми опроверг два ее аргумента, у нее осталось лишь чувство, что что-то с этой картиной не так. Она понятия не имела, почему поездка на Джуру укрепит эту убежденность, но во время сегодняшней прогулки, увидев то самое место, которое было изображено на картине, она убедилась, что права. Картина верно передавала вид, открывающийся с пляжа, на ней все было точно так, как в реальности. Но по какой-то причине она была уверена, что что-то здесь не складывается. Изабелла понятия не имела, как это доказать, и больше не хотела говорить на эту тему. Она взяла в руки свой бокал.
— Довольно об этом, — сказала она. — Я оставлю свои подозрения при себе. Давай наслаждаться этим островом.
Джейми поднял бокал, глядя на нее.
— За наши следующие три дня, — предложил он тост. Во взгляде его читался легкий упрек. — И, Изабелла… не надо. Просто не надо.
— Я постараюсь, — пообещала она. Ей действительно хотелось выполнить обещание, но в душе она понимала, что ей этого не хочется. Можно хотеть что-то сделать и в то же время не хотеть? Конечно можно, сказала она себе. Конечно.
Глава тринадцатая
— Расскажи мне о Лиззи, — попросил Джейми.
Они ехали в автомобиле по узкой дорожке, которая шла вдоль берега острова. Слева возвышалась гряда Пэпс, вершины которой то окутывались облаками, то освещались солнечными лучами позднего утра. Эти высокие холмы, напоминавшие припавших к земле львов, охраняли Шотландию от Атлантики. Справа от Джуры располагался шотландский материк с его горами — один синий слой за другим. Море было спокойным, зеркальная гладь серебрилась на солнце.
— Лиззи? — повторила Изабелла. — Я познакомилась с ней четыре года назад, когда приехала сюда. Я остановилась у друзей, которые снимали Ардлуссу, куда мы направляемся. Ее родители были в отъезде, а она осталась и занялась стряпней. Тогда ей было двадцать с небольшим. Что касается лобстеров и лангустов, тут она просто гений. Она ловила их сама. У нее свои собственные плетеные ловушки для раков. И она была знакома с несколькими людьми, нырявшими за гребешками.
А потом мы снова встретились, когда я приехала на уик-энд в Глен-Лайон. Лиззи наняли в качестве кухарки — именно этим она и занимается. А еще я несколько раз видела ее в Эдинбурге. Она очень компанейская. Хорошее чувство юмора. И абсолютно все умеет.
— Полагаю, иначе нельзя, если ты здесь живешь, — заметил Джейми. — Иначе тебя не надолго хватит. — Он передвинулся на сиденье: ему дул в лицо ветер, попадавший через открытое окно у Изабеллы. — Ты бы могла жить в таком месте, Изабелла?
Она задумалась. Казалось непростительным ответить отрицательно перед лицом такой красоты, которой отличалась здешняя природа, но она не могла сказать «да». Ей бы не хватало многого, что присуще городской жизни: общества, бесед, кафе.
— Не думаю, что смогла бы, — ответила она. — Я бы бездельничала.
— Наверное, это очень приятно — побездельничать, — сказал Джейми. — И подозреваю, что здесь у людей совсем другое чувство времени.
— Ты думаешь, что на островах время течет медленнее?
Он был в этом убежден. Джейми взглянул на часы. Он понятия не имел, который час, и так было все утро. В Эдинбурге его день был разделен на отрезки по полчаса: тридцать минут на ученика, потом столько же — на следующего. Сарабанды, пьесы для фагота и фортепьяно, арпеджио — столько нот, тысячи и тысячи нот.
Там по-другому. Когда занимаешься тем, что действительно доставляет тебе удовольствие, время проходит быстрее. И то же самое происходит, когда вокруг тебя стремительно движутся люди. Всё как будто ускоряется.
— Субъективное восприятие времени, — сказала Изабелла. — Когда нам десять лет, неделя тянется бесконечно долго. А теперь…
— Да, это очень странно, — согласился Джейми. — У меня было полно времени, когда я учился в музыкальном колледже в Глазго, и оно очень медленно проходило. А теперь неделя промелькнет за несколько минут.
— На то есть причина, — сказала Изабелла. — Это связано с воспоминаниями и с тем, как много ты делаешь. Когда делаешь что-то впервые, у тебя остается много воспоминаний. А позже все становится привычным…
