Джейми перестал бросать сердитые взгляды на Изабеллу и слушал с открытым ртом.
— А может он засосать лодку — даже большую?
Бармен пожал плечами.
— ВМС Великобритании обычно описывали залив Корриврекен как несудоходный. Это единственные воды Великобритании, где они не рискнули бы пройти. Теперь они говорят, что там можно пройти, но только с большой осторожностью и опираясь на местный опыт. Иными словами, людям, которые не очень-то представляют себе, что это такое, лучше туда не соваться. Так что в водоворот действительно может засосать лодку. Там погибали люди. Включая Мак-Иннеса.
Они молча переваривали эту информацию. Затем Джейми спросил:
— Я где-то читал — не помню, где именно, — о том, что там ныряют. Там действительно можно нырять?
Бармен взглянул на Джейми:
— Когда отлив, у вас есть минут пять-десять — не больше. Вас туда отвезут на боте, если только вы достаточно опытный ныряльщик. Вниз бросают шар с леской, и вы опускаетесь, держась этой лески. И следите за своими пузырьками. Если они начинают опускаться, а не подниматься — значит, вам пора быстренько выбираться на поверхность. Иначе вас засосет. — Он сделал паузу. — Вы не ныряльщик, не так ли?
— Боже упаси, — содрогнулся Джейми.
Бармен мрачно улыбнулся:
— Хорошо. Потому что если бы вы были ныряльщиком, я бы попросил вас оплатить счет, прежде чем вы отправитесь нырять в Корриврекен.
— Что случилось с Мак-Иннесом? — спросила Изабелла.
— Обычно он останавливался возле Инверлуссы, — сказал бармен. — У него была там с кем-то договоренность, и они сдавали ему пару комнат, когда он приезжал на остров. Знаете, он изобразил Джуру на многих картинах. Я слышал, что он был очень известен в таких местах, как Эдинбург и Лондон.
Интересно, знает ли он, сколько теперь стоит картина Мак-Иннеса, подумала Изабелла.
— Он популярен, — подтвердила она. — Очень.
— Ну что же, когда он приехал сюда последний раз, дела у него шли неважно, — продолжал бармен. — У него были проблемы с женой, и он очень из-за этого расстраивался. А еще он мне рассказывал, что его картины обругали в газетах. Места живого от них не оставили, — сказал он. — Да, он был сам не свой.
— Лондонские критики, — пояснила Изабелла. — Они ополчились против него.
Бармен покачал головой:
— Бедный Энди. В общем, они его довели. Думаю, он прекрасно знал что делает, когда отправился в своей лодке в Корриврекен. Да, знал. Тут все это знают, даже дети. Пойдите и спросите ребятишек на улице про Корриврекен и про то, нужно ли держаться от него подальше. Это первое, о чем вам говорят, когда вы сюда приезжаете.
Изабелла немного помолчала.
— Самоубийство? — спросила она наконец.
— Никому не хочется делать такой вывод, — ответил бармен. — Но что же еще можно подумать?
Джейми отпил глоток виски. Разговор его удручал. Мак-Иннес мертв. Зачем же продолжать обсуждение этой темы?
— Какое хорошее, легкое виски. Но ведь они делают и покрепче, не так ли?
Бармен взглянул на здание винокуренного завода, через дорогу.
— Да, — ответил он. — Вообще-то Джимми, который там работает, сказал мне, что они как раз заливают его сейчас в бочонки. Так что приезжайте снова через восемь лет — и сможете его попробовать.
Изабелла не следила за обсуждением виски. Она думала о том, что рассказал бармен. Интересно, застраховал ли Мак-Иннес свою жизнь? Если да, то деньги должна была получить его жена. Иногда люди при разводе указывают другое лицо, чтобы страховка не досталась бывшему супругу. А иногда забывают это сделать. Многие мужчины сожалеют, что не сделали этого, или, скорее, умирают — и уже ни о чем не сожалеют.
Но почему, продолжала она задавать себе вопрос, почему нужно было совершить самоубийство в водовороте?
Глава четырнадцатая
Для поездки в Барнхилл Лиззи умыкнула один из «лендроверов», принадлежавших поместью. Обычно в нем возили в горы охотников на оленей, и он был оснащен креплениями для винтовок и биноклей. К полу «лендровера» была привязана ремнями плетеная корзина с крышкой для завтраков охотников.
Лиззи села за руль, и они отправились по петлявшей дороге поместья, которая вела в Барнхилл. Не видно было ни домов, ни телефонных проводов — ничего. Тут и там из-за дождей образовались глубокие рытвины, и Изабелла держала руку над головой Чарли, защищая его, когда «лендровер» подпрыгивал на ухабах. Они продвигались медленно, но в конце концов вдали показался каменный фермерский дом с деревянным крыльцом, а по обе стороны от него — низенькие сараи с крышей, крытой шифером. За полем виднелась вода, а еще дальше — склон холма, где частично обнажился гранит. Судя по углу, под которым согнулись деревья, и по форме кустов утесника, это место явно продувалось ветрами. Потрепанный зеленый «лендровер» был припаркован перед домом. Возле машины сидел черный лабрадор. Заметив их приближающуюся машину, собака встала и, задрав голову, принялась лаять.
— Здесь нет электричества, — сказала Лиззи. — И телефона. Вообще ничего. Они стряпают на газу и греют воду на плите, которую топят углем. И они тут в полной изоляции. Здесь можно пробыть вечность, и никто об этом не узнает. Чудесно, не так ли?
Она остановила «лендровер», и они вышли. Джейми замер и сделал глубокий вздох. Запах утесника, похожий на аромат кокосового ореха, смешивался с соленым запахом моря, которое находилось поблизости.
— Да, — сказала Изабелла, стоявшая рядом с ним. — Воздух.
Она взглянула на холмы и на море. Кроме фермерского дома, ничего здесь не говорило о присутствии человека.
На пороге дома появилась фигура и помахала им. Они пошли по пологому полю, поросшему травой, навстречу молодому человеку. Лиззи представила его, сказав, что это ее кузен Роб. В нем чувствовалась скромность, что сразу же расположило к нему Изабеллу, и она заметила, что Джейми он тоже понравился. Он был примерно такого же возраста, что и Джейми, или чуть моложе.
Они вошли в дом и очутились в простой кухне — такие можно увидеть повсюду в сельской Шотландии: комната, где едят, беседуют, обсуждают фермерские дела. Словом, это сердце дома. Роб угостил их кофе, вскипятив воду на шипящей газовой горелке. У них с Джейми немедленно обнаружились общие друзья, как это обычно бывает в Шотландии. Изабелла с Лиззи развлекали Чарли, который обнаружил пуговицу у себя на комбинезончике и был в восторге от этого открытия. Затем Роб предложил показать им дом.
— Я покажу вам комнату, где он написал «1984», — сказал он. — Правда, боюсь, что там особенно не на что смотреть. А еще вы можете посмотреть на ванну, если хотите.
— Ванна, в которой купался Оруэлл, — прошептал Джейми.
— Он вел очень простую жизнь, — сказала Изабелла. — Хороший человек, живущий простой жизнью.
— Оруэлл очень верил в социальную справедливость, не так ли? — спросил Роб.
— Все в нее верят, — ответила Изабелла. — По крайней мере, в наше время. Вы знаете кого-нибудь, кто сказал бы, что не верит в социальную справедливость? Я таких не знаю.
— Это зависит от того, как интерпретировать социальную справедливость, — вставил Джейми, рассматривая эстамп на столе. — Социальная справедливость для одного — социальная несправедливость для другого. — Он постучал по стеклу, которым был защищен эстамп, и Чарли привлек этот звук. — Думаю, он будет любить искусство.
Они продолжили осмотр дома.
— Спальня Оруэлла, — сказал Роб просто, и они обвели взглядом маленькую комнату, где стояла простая кровать. — Он писал главным образом здесь, — рассказывал Роб. — А еще — в палатке возле дома. У него был туберкулез, и считалось, что ему полезен свежий воздух.
Они зашли в маленькую комнату над кухней, где на столе стояла пишущая машинка. За чистым стеклом окна сиял день, небо снова загадочным образом прояснилось. Сколько зелени, подумала Изабелла: мягкая трава, папоротники, темно-зеленая листва деревьев…
Она продолжала смотреть в окно, когда остальные вышли в коридор. И думала о том, что когда-то, давно, видели другие. Этот вид из окна был перед глазами у Оруэлла, когда он писал свой мрачный роман, со всевидящим оком — Большим Братом. Каким контрастом звучал этот роман по сравнению с этим тихим, уединенным местом! Вот и объяснение: ужасная тюрьма мира Уинстона Смита в романе была еще более кошмарной, когда здесь, в этом месте, глаз видел то, что было утрачено.
Изабелла вспомнила, как посетила в Вене дом Фрейда и взглянула на окно его приемной, где на ставне висело маленькое зеркальце. Это была единственная вещь, оставшаяся в этой голой комнате, и Изабелла подумала: он смотрел на это зеркальце, этот великий доктор, и смотрел на этот кусочек неба, этот двор. А потом она вспомнила, как видела колыбель Якова VI в спальне в Траквэре, и свои мысли, возникшие тогда; и постель во дворце Фалкленд, на которой умер Яков V, повернувшись лицом к стене и оплакивая то, что он считал неминуемым концом шотландской династии. «Началось с девчонки и закончится девчонкой», — как известно, сказал тогда король. Такие кровати кажутся нам необыкновенными сегодня, хотя мы и думаем при этом: «Какие они маленькие!» Как будто великие и важные события могут случаться только на больших, впечатляющих кроватях. Кровать Уинстона Черчилля, лежа в которой он диктовал письма к генералам и премьер-министрам, была маленькой. И когда она наконец оторвалась от вида в окне и от комнаты, ей пришла в голову мысль, что человеческая кровать вообще очень странная вещь: на самом деле это человеческое гнездо, где по ночам человеческая хрупкость вынуждает нас нежиться в комфорте.
