— Значит, вы видели, — принцесса едва сдерживала детский восторг, идеальный облик мироздания?
— Именно так, — улыбнулся Син. — Я бы даже сказал — самую сущность нашей вселенной.
— Тогда рассказывайте, рассказывайте! — Лайме все-таки не удержалась и захлопала в ладоши.
— Да, пожалуйста, — поддержал ее Каэнтор. — Нам все равно вряд ли удастся как следует понять технические особенности твоего путешествия, мой добрый Деррик.
— Тогда я начинаю, — Син опустил лицо в сложенные горстью ладони и сосредоточился. — А начну я с того момента, когда оказался за пределами мира, в великом Ничто между его проекциями на ткань бытия, и начал движение по шестой оси пространства.
Было страшновато. В Ничто нет пищи для чувств, поэтому я не мог твердо сказать, двигаюсь я куда-то, или нет. Оставалось просто верить в то, что мы все верно рассчитали, и значит, через сколько-то там ударов моего сердца — того, которое вместе с телом осталось на земле — надо выполнять намеченный поворот плоскости, в которой сейчас было сориентировано мое «я». Ничего, кроме «я», у меня не оставалось.
Потом до меня дошел сигнал из Башни. Слабый, слабее, чем я предполагал, но вполне четкий. Оставшиеся здесь сообщали, что все в норме, и судя по времени, мне следует поворачивать. И я повернул себя по этой самой шестой оси — повернул ровно на четверть круга. И сразу снова увидел свет. А это означало, что я опять нахожусь на пресловутом пределе Себерна, и следующим шагом могу вернуться из Ничто в настоящий мир, мир, где можно чувствовать и действовать, а не только существовать, двигаться и мыслить. И я прошел предел, и оказался здесь. Почти здесь. Чуть выше, там, где проходил эксперимент. Именно тогда я и понял, что опыт удался полностью. Потому что Башни не было.
— Как не было? — вскричал Хурру. — Разве суть Башни не получила воплощения на идеальном аспекте?
— Может быть, не получила, — сказал Син. — Может быть, это оказался не в точности тот аспект, который мы предполагали увидеть. Я знаю одно: Башни не было. Тогда я понял, что передо мной воистину иной аспект.
Первая неожиданность встретила меня сразу. Она выскользнула изнутри, она таилась в моих ощущениях. Всякий, кто переходил на иной план, знает, что в ментале человек чувствует себя легче, невесомей и нереальней, чем на физическом плане. В астрале — нереальней, чем в ментале. В виртуале — нереальным до небытия. Я ожидал, что на идеальном аспекте я буду ощущать себя зыбким и непрочным, еще прозрачнее, чем в виртуальном пространстве.
На самом деле я чувствовал себя реальным, как никогда. Я был могучим и окрыленным, мой дух парил над землей с гордой устремленностью орла, вестника богов, но при этом я чувствовал себя таким плотным и тяжелым, как будто и тело мое было со мной. Теплый, почти горячий ветер так мощно рвался к горизонту сквозь меня, что я ощущал почти физическое наслаждение, как будто под струями горячей воды. И взгляд на землю из поднебесья вызывал опасное, томящее сосание под ложечкой, словно мое сознание могло рухнуть с высоты двухсот локтей и расшибиться. Мне все время хотелось совершить заклинание левитации, но рук, рук, необходимых для знаков и пассов, со мной все-таки не было!
И еще одно поразило меня очень скоро, как только я привык ощущать себя почти материальным. Это была окутавшая мир тишина. Да, мейрессары, на этом аспекте было непривычно тихо, и я не сразу понял, как это может быть. Ведь ветер буквально свистел вокруг меня, ветер вздыхал и завывал даже громче, чем мы слышим на балконах Башни. И еще разыгравшийся Бирней шумно выхлестывал на берег и волны звонко разбивались о Серый Камень. И тем не менее, казалось, что вокруг царит невероятная, небывалая тишина.
Мне понадобилось немало времени, чтобы понять, в чем дело. Три или даже четыре удара пульса.
Подо мной не было Умбрета.
Ни одного дома, ни даже камня на месте этих домов, и соответственно — ни одного человека. Не было слышно привычных городских шумов: лая собак, человеческих голосов, скрипа повозок, стука копыт — целый пласт подсознательно ожидаемых звуков отсутствовал, и на его месте зияла пугающая пустота.
— Ну что ты несешь?! — запальчиво воскликнул Хурру. — Ну ладно, Башни нет — в это я еще могу кое-как поверить, хотя и с трудом. Но чтобы целый город, существовавший не один век, не оставил никаких следов на идеальном аспекте? Это невероятно!
— Дальше тебе придется еще хуже, Хур, — тихо сказал Син, устало моргая. — Но может быть, ты тогда перестанешь возмущаться. Сейчас тебе все станет понятно.
— Извини, — ректор немного успокоился. — Давай дальше.
— Дальше я проверил, могу ли я теперь перемещаться в трех чисто пространственных измерениях. Оказалось, что могу. Пространственные параметры этого мира ничем не отличались от нашего аспекта. И тогда я спустился пониже, чтобы рассмотреть окрестности. И мне стало совсем плохо.
На поверхности земли не было жизни. Не было сейчас, и вообще никогда не бывало. Не было деревьев, цветов, травы и даже мха. Не было шелеста листьев и запаха коры. Не было насекомых, а значит — их стрекота и жужжания. Не было пения птиц и самих птиц. Не было ничего. Даже почвы в том смысле, в каком мы привыкли понимать это слово, не было. Только скалы, песок и пыль.
Я спустился совсем низко и стал искать хоть что-нибудь знакомое, привычное. Я никак не мог поверить в то, что видел. Но все, что я видел, относилось только к первым пяти стихиям. Ни Эфира, ни Жизни — самых тонких, самых идеальных стихий — не оказалось на аспекте идеальных энергий.
Принцесса прижала пальцы к губам и с ужасом посмотрела на отца. Каэнтор не отрывал напряженного взгляда от Сина. А тот неумолимо продолжал:
— Тогда я стал подниматься вверх. Я летел все выше и выше, туда, где заканчивается господство Воздуха и начинается власть Эфира. Уж там-то, думал я, ему никуда не деться. Там я его найду. Там я его поймаю. А если найду Эфир, то и Жизни не удастся скрыться от меня. Я вычислю ее потаенное убежище по модуляции Эфира. И я долетел до самого края неба, где воздух становился все разреженней и холоднее, где сквозь свет солнечного дня уже проглядывали звезды! Но Эфира там не было.
— Боги, а что же там было? — испуганно спросил Тийми.
— Пустота, — отчетливо сказал Син. — Полная, абсолютная пустота. Хуже, чем Ничто. Ничто — это все-таки что-то. А там — холодное, мертвое, совершенно пустое пространство, не заполненное вообще ничем, даже Ничего там нет. Вот когда я понял, что зашел слишком далеко, дальше разумения смертных. Там жутко, друзья мои.
Там рушатся самые основные, самые сокровенные представления жалкого человеческого разума о вселенной. Я ведь был с Кайбалу и Хурру в Нищих землях, когда мы впервые разрушили монаду. Ты помнишь, Хур? Тогда тоже, наверное, было страшно. Чудовищная энергия самой ткани нашего существования, непостижимая, необузданная; грозно ревущая стена неугасимого пламени, которое пожирало песок и воздух, пламени, которому было все равно, что пожирать. Но я смотрел на этот ужас и чувствовал восторг и гордость, хоть плюньте мне в лицо. Я думал, что мы, ничтожные козявки, прикоснулись к мощи, равной мощи богов, которая даже сродни ей. Я думал, что мы добрались почти до сути устройства мира, что глубже копать пока не стоит, что мы и так переступили за тот порог, за которым можем разрушить мир прежде, чем поймем смысл его возникновения… Я смотрел на это сводящее с ума сияние, ярче тысячи солнц, которое вырвалось из маленького саркофага, стоило опустить его в чуть больший кенотаф, и кричал, перекрикивая грохот урагана, бушевавшего вокруг: «Мы сделали это!» Я знал, что мы выпустили в мир силу, с которой не умеем совладать, которая может стереть нас с лица земли в один миг, но не боялся.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
