На сорок пятой странице он вдруг задержался, потом стал читать внимательнее, потом увлеченно перелистнул страницу, восхищенно чмокнул и даже щелкнул пальцами. Потом негромко сказал:
— Лангкхир.
Аккуратно закрыл книгу, положил ее сверху стопки и медленно обернулся. Меч уже лежал на коленях, рукоятью под ладонь.
Седой невысокий человек в пыльной коричневой рясе был скован ядовитой паутиной подготовленного заклятия в очень неудобной позе. Его поймали на середине шага, с занесенной за голову рукой, и теперь ему приходилось стоять на одной ноге, с трудом сохраняя равновесие и стараясь не пошатнуться.
— Отпусти меня, сынок, — ласково сказал он Меррену. — Мне-то уже давно не тридцать лет. А ловушка хорошая. Мне очень понравился намек на концентрацию хаоса во втором слое. Опытного игрока он на бессознательном уровне заставит перейти в огненную защиту или поднять зеркало. Я сам чуть в струну оцепенения не врезался.
— Здравствуй, учитель, — вежливо сказал Меррен, пытаясь убрать паутину и не качнуть ее при этом. — Ты бы все-таки не рисковал. Дом нашпигован приветами для входящих без стука, как хигонская колбаска чесноком.
— Но я ведь должен был проверить, как защищен мой ученик? — возразил седой человек, высвободив руку и аккуратно раздвигая силовые линии. — Малыш сообщил мне, что ты читаешь — спиной к окну, не задернув шторы…
— Пусть твой малыш посмотрит, что я делаю сейчас, — с улыбкой сказал Меррен, убрав последние нити. — Небось так и сижу, читаю, совсем один…
Крошечный нетопырь на мгновение высунул остроухую головку из-за пазухи рясы и обиженно пискнул.
— Не ты один, крошка, не ты один, — добродушно ответил ему Меррен. Этот занавес почти никто не в состоянии разглядеть.
— Но ты, между прочим, мог попытаться, малыш, — с легкой укоризной добавил седой гость. — Твои возможности достаточно велики.
Нетопырь возмущенно хрюкнул под рясой и шумно завозился.
— Не понял? — весело сказал Меррен.
— Если дословно, то… — начал седой.
— Дословно не надо, — быстро сказал Меррен.
— Тогда… э-э… примерно так. Всякий… э-э… ну, в общем, просто всякий… Всякий горазд чужой… э-э… спиной прикрыться.
— Это правда, — согласился Меррен. — Здравствуй, учитель. Я давно тебя жду.
— Всего лишь всю жизнь, — скромно сказал седой человек и неспешно подошел ко второму креслу.
— Я сказал то, что хотел сказать, — твердо отозвался Меррен. — Всю жизнь я ждал знамения Заката, а тебя, учитель — всего лишь давно. Уже десять дней, наверное. Или даже одиннадцать. Я очень хотел тебя видеть.
— Вся наша жизнь — непрестанное обучение искусству жить, — легко сказал учитель, снял с кресла полторы дюжины книг и уселся в него сам. Жажда познания ведет нас по жизни, позволяя переносить разочарования и добиваться побед. Любопытство заставляет нас двигаться. Неутолимые желания дают нам силу. Мы учимся двигаться, познавать и желать ежесекундно, ежеминутно, ежечасно. А человек ленив. Он всегда рад переложить часть своих забот на плечи ближнего. Потому, мой добрый Анси, мы все время ждем учителя, который безвозмездно дарует нам великое знание. Всю жизнь учимся и всю жизнь ждем.
— И первое, чему мы обучаемся, — с удовольствием продолжил Меррен, то, что великие истины безвозмездно не даются никому. Нет для человека иного помощника в этом мире, кроме одиночества. Кровью и страданием мы платим за уверенность: никому не следует безоглядно доверять, ни на кого не следует полагаться в том, что для тебя поистине важно. Отталкиваясь от этого безусловного знания, мы можем продолжить рассуждение достаточно далеко, чтобы понять: великий и всезнающий учитель не придет к тебе никогда, и ни одно знание не будет даровано тебе за малую цену или вовсе без цены. И тогда мы перестаем ждать, и начинаем добиваться желаемого сами; мы начинаем действовать, что и позволяет самым умелым впечатать свои имена в книгу мира. Оттого могу твердо сказать: я действовал, учитель. А ждал тебя всего лишь одиннадцать дней, и то из самых эгоистических побуждений.
— Неплохо, — улыбнулся учитель. — На золотой штрих не потянет, но серебряный по софистике ты заработать еще в состоянии.
Меррен встал.
— Если бы ты только знал, учитель, как мне не хватало подобных диспутов последние три года, — горько сказал он. — Я чувствовал, что тупею в этом проклятом монастыре с каждым днем. Если бы… десять лет назад я бы просто не выдержал.
— Ну, оттого-то это испытание и поставлено последним, — согласно кивнул учитель. — Негоже разуму прозябать без мыслей, сказал Леверрет.
— В монастыре было ровно полтора действующих сознания, — хмыкнул Меррен. — Кстати, половину я тоже забрал с собой, так что они там ныне вполне прозябают, хоть это и негоже.
— Зато уже недолго, — успокоил его учитель. — Ты ждал вести — получи весть. Черта Заката будет проведена через сорок три дня плюс-минус сутки. К этому времени тебе надлежит перевалить Пстерский хребет и возможно дальше забраться в Нищие пески. Если дойдешь до пустыни — вообще прекрасно. Тогда можешь считать, что полдела сделано.
— Как я пойму, что Черта проведена? — сосредоточенно спросил Меррен. — И нужно ли будет сделать что-нибудь особенное?
— Отнюдь, — учитель отрицательно мотнул головой. — Ничего не надо делать, да и замечать не обязательно. Ты просто считай дни. От Черты начнется истинная гонка.
— Ночь коротка? — эти слова прозвучали в устах Меррена, как привычная присказка.
— Ночи может и вовсе не быть. Утро, встреченное в Храме после Заката, станет Рассветом.
— Не поздно ли начинать гонку с ближнего края пустыни? — с сомнением спросил Меррен.
— А что ты можешь предложить? — поинтересовался учитель. — В том-то все и дело. Насколько я знаю остальных соискателей, они постараются пересечь пустыню до Заката. Сочти дни, Анси, и ты поймешь, что этого никому не удастся сделать. Следовательно, Закат они встретят посреди пустыни, почти без припасов и на грани изнеможения. Вот и рассуди: кто будет в лучшем положении? Я бы хотел, чтобы ты был в это время в Скудном оазисе, свежий, бодрый, с полным отрядом и нерастраченным боевым запасом. Тогда и посмотрим, кто быстрее.
Меррен неуверенно кивнул.
— Я понял тебя, учитель, но я еще подумаю. Кажется мне, что пустыню меньше чем в пятнадцать дней не пересечь. Считаем так: им, уставшим, останется пол-дороги — пройдут они ее не в семь-восемь, а в десять дней. Значит, будут опережать меня на пять дней. Что-то многовато.
— Человек, который потерял силы в этой пустыне — погиб, — жестко сказал учитель. — Человек, который обессилел в Ночи — погиб дважды. Те немногие, кому удастся выбраться, будут отлеживаться у первой воды дней пять-восемь. Тебе хватит суток отдыха. Считай, по времени вы уже выровнялись. Но ты будешь в этот день на пике походной формы, а они — как только что воскрешенные мертвецы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
