Я прокручивал в уме дело Аляски Сандерс, а в промежутках занимался остатками семейства Гэхаловудов. Перри был похож на собственную тень. Он и без того не отличался говорливостью, а теперь замкнулся в полном молчании. Девочки старались держаться. Я изо всех сил опекал их, говорил за двоих, старался принести немного веселья в дом – прежде такой радостный, а теперь мрачный. Занялся тем, чего совсем не умел, – готовкой. Сперва напек гору банановых пирогов тети Аниты. Но пришлось переключаться на предельную скорость и впрягаться в приготовление полных обедов. Топчась в одиночестве на кухне, я взывал к тете Аните. Она вдохновляла меня в кулинарных трудах. Вскоре рядом возник еще один призрак – призрак Хелен Гэхаловуд. То ли вслух, то ли про себя, сам не знаю, я твердил ей наивную до невозможности фразу: “Хелен, я не хочу, чтобы ты умирала”. И, повинуясь ходу воспоминаний, заново пережил день, когда впервые ее встретил.
* * *
Два года назад
2 июля 2008 года
Это случилось в самый разгар дела Гарри Квеберта. Следствие принимало скверный оборот. Мы с Гэхаловудом ездили допросить отца Нолы Келлерган, и беседа слегка вышла из-под контроля, в основном по моей вине. Покинув дом преподобного Келлергана, мы с Перри бурно обменялись любезностями, после чего он пригласил меня к себе поужинать. Когда мы подъехали к его дому, я сказал:
– Надеюсь, ваша жена не будет против, что я вот так, без приглашения.
– Не волнуйтесь, писатель, у нее сильно развито чувство жалости.
– Спасибо, сержант, утешили.
Хелен Гэхаловуд только вернулась из супермаркета и, разбирая огромные хозяйственные сумки, пыталась уместить их содержимое в холодильник.
Перри объявил о моем приходе с присущей ему деликатностью:
– Прости, дорогая, что тебе придется ставить лишнюю тарелку, но я подобрал этого беднягу на улице. По-моему, он как две капли воды похож на уродца с обложки той книжки, что валяется у тебя на ночном столике, нет?
В ее потрясающей улыбке отразилась вся ее доброта. Она протянула мне руку:
– Как я рада наконец познакомиться с вами, Маркус! Мне так понравилась ваша книга! Вы правда ведете расследование вместе с Перри?
– Он мне не напарник, – сердито буркнул Перри. – Просто любитель, навязался на мою голову и портит мне жизнь.
– Ваш муж потребовал возместить ему стоимость моей книжки, – пожаловался я Хелен.
– Не обращайте внимания, – ответила Хелен. – В душе он милый.
Я предложил помочь и вытащил из сумки овощи. Перри глядел на меня с насмешкой.
– Вот видишь, – сказал он жене, – вроде помогает, а на самом деле только бардак разводит. Если б ты знала, сколько свиней он мне подложил в расследовании!
– Это означает, что вы способный, – обернулась ко мне Хелен.
– Видите, писатель, в ней опять говорит жалость.
– У Перри нет напарника, – продолжала Хелен. – Он на дух никого не переносит. Сколько коллег он водил домой за последние годы? Ни единого.
– Потому что мне хорошо в семейном кругу, – оправдался Перри, добыл из холодильника две банки пива и протянул одну мне.
Хелен заговорщически подмигнула:
– Видите, Маркус, вы ему очень нравитесь.
– Не нравитесь вы мне, писатель!
– Зовите меня Маркус, сержант, мы же почти друзья.
– Никакие мы не друзья. Вы меня зовете «сержант», я вас зову «писатель», чисто рабочие отношения.
Хелен воздела глаза к небу:
– Добро пожаловать в семейство Гэхаловудов, Маркус!
В тот вечер, после ужина, сидя вдвоем с Перри на террасе, я сказал:
– У вас изумительная жена, сержант. Единственный ее недостаток – что она вышла замуж за вас.
Гэхаловуд расхохотался.
* * *
Малия и Лиза, которым я рассказал, как познакомился с их матерью, расхохотались. Мы заканчивали ужинать. Мое оссобуко оказалось настолько несъедобным, что пришлось заказать пиццу. За столом мы сидели втроем, Перри не спускался. Когда он наконец появился, вид у него был особенно мрачный. Девочкам назавтра надо было снова идти в школу, и, поглядев на их отца, я подумал, что для них так будет лучше.
Перри положил себе кусок пиццы и молча сжевал его. Потом дочери поднялись к себе в комнату, и мы с Перри остались на кухне одни. До сих пор у нас не было случая побыть вдвоем. У меня было ощущение, что он меня избегает. Я составил тарелки в посудомоечную машину, а он изо всех сил старался запихать коробки из-под пиццы в мусорное ведро.
– Это во вторсырье, – заметил я.
– Никогда не сдавал вторсырье.
– Все когда-то бывает впервые, сержант.
Он положил коробки на кухонную стойку и, ворча, удалился. Прибрав на кухне, я спустился к себе в спальню. Растянулся на кровати, поглядел на фотографию Аляски Сандерс и взял в руки анонимное письмо. Куда-то оно Хелен привело, что-то она обнаружила. Что же?
Я всматривался в листок, как будто на нем вдруг мог появиться какой-то знак. И внезапно осознал очевидную вещь, на которую до сих пор не обращал внимания: шрифт текста был гармоничным. Короткая фраза (“Кэрри и Донован невиновны”) была составлена из отдельных букв, но коллаж не резал глаз. Тут я понял, что буквы вырезаны из одной газеты. Любопытная деталь: почему не замести следы, используя несколько разных газет?
Письмо я разглядывал лежа, держа его в вытянутых вверх руках, и в конце концов случайно подставил его под свет потолочной лампы. На просвет сквозь одну из букв проступила какая-то надпись. Отклеив букву, я обнаружил на обороте загадочную цепочку цифр и букв:
10 Нор…
Надпись была напечатана поперек. Что это могло быть такое? Ответ пришел быстро: передо мной был фрагмент адреса. Адреса подписчика газеты, из которой вырезали кусочек и вставили в письмо Гэхаловуду.
Наконец-то я напал на след.
* * *
Назавтра мы с Лэнсдейном встретились в кафе в центре Конкорда, и я рассказал ему о своем открытии:
– Найдем подписчика, найдем и автора письма.
– Не стоит горячиться раньше времени, Маркус, – охладил он мой пыл. – Вы даже не представляете, сколько кафе, ресторанов, медицинских кабинетов и черт знает чего еще подписаны на газеты для посетителей. Человек, изготовивший это письмо, мог подобрать газету где угодно, хоть на улице, даже в мусорном баке. Вы можете себе вообразить, чтобы кто-то послал анонимку с собственным адресом?
– Его толком не видно, – возразил я. – Нельзя сбрасывать со счетов небрежность.
– Ну Маркус, кто же будет использовать для анонимки газету, на которую подписан? Это же бессмыслица.
– Я и об этом подумал, представьте себе. Это может быть человек, который где-то заперт и у которого нет доступа к другим газетам. Например, заключенный.
– Заключенный?
– Кто-то сидит в тюрьме, – предположил я. – Его сокамерник, задержанный за что-то совершенно другое, признается ему в убийстве Аляски Сандерс. И человек пишет анонимное письмо Гэхаловуду.
– Заключенные не получают газет.
– Он получил посылку, завернутую в газету, – упорствовал я, – и использовал ее, чтобы составить текст.
– Переписка заключенных проходит проверку. Письмо бы перехватили.
– Нет, если он передал его с адвокатом.
– Чтобы адвокат согласился играть роль почтальона и отнес письмо к Гэхаловудам? Не верю, Маркус. Хоть и отдаю должное вашему богатому воображению.
– Тем не менее я уверен, что этот адрес куда-то привел Хелен Гэхаловуд.
– Возможно, – согласился Лэнсдейн. – Поэтому для начала надо попытаться найти адрес, а не блуждать в предположениях.
Участие Лэнсдейна в этом деле было каким-то двойственным: какая-то часть его “я” совершенно явно не желала пачкаться. Но и пренебречь происходящим он не мог. Поэтому, когда он встал со словами: “Удачи вам в поисках, держите меня в курсе”, я в досаде воскликнул:
– Удачи? То есть как “удачи”? Вы меня бросаете одного, выкручивайся как знаешь?
