– Ты же не бросишь меня одну мучиться на этой жуткой постановке!
Я послушно поплелся за ней. В ее ряду было свободное место. Мы сели рядом. Она взяла меня за руку, и я вздрогнул от прикосновения ее кожи. Второй акт был еще кошмарнее первого. Но я от этого только выиграл: Эмма в итоге уснула, положив голову мне на плечо.
* * *
В тот июньский вечер 2010 года, любуясь Бостоном, я захотел повидаться с Эммой. Узнать, как у нее дела. Что с нею сталось. Найти ее помог интернет: она открыла магазин декора в Кембридже. На следующий день я прямо с утра отправился туда. Увидев меня в дверях магазинчика, она лишилась дара речи:
– Маркус?..
– Эмма! Проходил мимо и увидел тебя через витрину. С ума сойти!
Она спросила, что я делаю в Бостоне. Я сказал, что приехал повидаться с друзьями. Она предложила выпить кофе, я сделал вид, что страшно занят, но, взглянув на часы, согласился:
– Да, с удовольствием, у меня еще есть немного времени.
Она оставила магазин на помощницу, и мы устроились в ближайшем бистро.
Последний раз я видел Эмму 30 августа 2005 года, в день, когда мы расстались. Теперь она была замужней женщиной, матерью маленькой дочки.
– И все это ты успела за пять лет?
– А ты за пять лет стал звездой.
– Я сам не знаю, кем я стал.
Она расхохоталась.
– А откуда взялся магазин? – спросил я. – В свое время ты как раз заканчивала филфак.
– В университет я пошла, чтобы доставить удовольствие родителям. Ты же знаешь, я всегда обожала моду. Это была моя мечта – иметь свой магазин.
– Ты мне никогда не говорила.
– Я сама это поняла после того, как мы… короче, это ты мне подал мысль.
– Я?
– Да, ты, со своей манией строить жизнь согласно своим устремлениям, выбиваться из общего ряда. С твоим желанием жить быстрее и насыщеннее, чем все остальные.
Глядя на Эмму, я вспоминал те несколько месяцев, что длился наш роман. Месяцы счастья, проведенные главным образом в Бостоне.
* * *
Бостон, штат Массачусетс
Июнь 2005 года
У нас с Эммой был ритуал: каждый раз, встречаясь, мы шли поваляться на солнышке на газоне Бостон-Коммон, культового парка в центре города. Я писал, лежа на животе и подложив под тетрадь книгу. Она читала, пристроив голову мне на спину. В конце концов она неизменно наваливалась на меня, я терял равновесие, и мы, юные беспечные любовники, сплетались в мягкой траве, слившись в поцелуе. Мы были вместе уже три месяца.
В день нашей встречи, после спектакля, Эмма предложила чего-нибудь выпить в Бостоне, всего в получасе езды от Берроуза, она там жила. Я, естественно, согласился, мы обошли несколько баров, а потом она пригласила меня к себе. Родители Эммы были люди весьма состоятельные: ее квартира находилась в Бикон Хилл. Мы болтали, смеялись, пили текилу и завершили почти бессонную ночь в ее постели.
Моя тогдашняя жизнь превратилась в трехтактный танец.
1. Я писал свой роман “Г как Гольдштейн” в Монклере, у родителей, в бывшей гостевой комнате, где они устроили кабинет. 2. Написав более или менее значительный кусок, или же просто каждые десять дней, я отсылал текст по имейлу Гарри и Дугласу Кларену, который теперь был моим агентом. 3. Отослав страницы, я прыгал в старый “форд” и катил в Аврору обсудить свой труд с Гарри. На пути туда и обратно я делал остановку в Бостоне и встречался с Эммой.
В тот июньский день 2005 года мы с Эммой валялись на траве в парке. Вдруг она слегка отодвинулась, заглянула мне прямо в глаза и ласково погладила меня по голове:
– Что тебя беспокоит?
– Ничего…
– Но я же чувствую, что ты волнуешься…
Она уже неплохо меня знала.
– Мне звонил Рой Барнаски, – сказал я.
Она вытаращила глаза:
– Рой Барнаски? Главный в “Шмид и Хансон”?
– Он самый.
– И что? Рассказывай! Рассказывай!
– Мой агент ему послал первые главы “Г как Гольдштейн”, он прочел, и ему страшно понравилось. Мы с ним во вторник встречаемся. В Нью-Йорке.
– О, Маркус, это потрясающе!
Она прижалась ко мне, потом подняла голову и посмотрела на меня недоверчиво:
– Когда ты с ним говорил?
– Позавчера.
– Позавчера? А почему ты мне ничего не сказал?
– Не знаю… Из суеверия, наверное. Вдруг он прочтет остальные главы, передумает и скажет, что моя книжка никуда не годится.
– Маркус, ты чего боишься – провала или успеха?
– Хороший вопрос.
Она обхватила руками мое лицо:
– Все будет хорошо, мой ангел. Верь.
В тот вечер, как всегда по воскресеньям, Эмма ужинала у родителей. С недавних пор я сопровождал ее.
Родители Эммы, Майкл и Линда Мэттьюзы, жили в Челси, шикарном пригороде Бостона. У них был большой особняк с ухоженным парком, бассейном, теннисным кортом, топиаром, гравийными аллеями и маленькой вонючей собачкой. По воскресеньям они приглашали на семейный ужин трех своих дочерей, Эмму, Донну и Анну, и их спутников. Двадцативосьмилетняя Донна в сентябре выходила замуж за смертельно скучного программиста, которого звали Теодор и который настоятельно просил звать его Тедди. Анне был тридцать один, она была замужем за адвокатом по имени Чад, по его собственным словам, талантливым и перспективным. Тедди и Чад, отличная дочерняя добыча, наперебой старались блеснуть перед тестем и тещей. За ужином оба не упускали случая вежливо помериться своими успехами. Мое появление в семействе они восприняли как манну небесную: якобы писатель без гроша за душой – можно ли вообразить лучший фон, чтобы выставить себя в выгодном свете?
Дуэль свояков начиналась прямо по приезде к Мэттьюзам. Оба парковали машины у дома: Чад – спортивный кабриолет, Теодор – шикарный внедорожник. Кузова у них так и сияли, диски блестели. Потом подъезжали мы с Эммой на моем стареньком, слегка помятом “форде”, собравшем всю пыль долгих километров шоссе. Тедди и Чад заговорщически подталкивали друг друга локтями, довольные собой, возбужденные, в рубашках школяров-отличников.
Помню, в тот воскресный июньский вечер Чад и Тедди из кожи вон лезли, стараясь отличиться. Чад хвастался, что на него свалилось новое, весьма прибыльное дело, “не дело, а конфетка”, а Тедди похвалялся “немыслимым прорывом на развивающийся и весьма перспективный рынок”. Оба набивали себе цену в глазах собравшихся, и тут папаша Мэттьюз, до тех пор лишь согласно кивавший, повернулся ко мне:
– А у вас что новенького, Маркус?
– Заканчиваю книгу, – коротко ответил я.
Я сознательно не упомянул о встрече с Роем Барнаски. Эмма, всегда готовая встать на мою защиту, хотела было о ней рассказать, но я незаметно сжал ей руку, чтобы она помалкивала.
– А вы продумали план Б? – поинтересовался папаша Мэттьюз.
– План Б? Что вы имеете в виду? – я отлично понимал, куда он клонит.
– Большинство писателей не зарабатывают на жизнь пером. Они или преподают, или делают что-нибудь в этом роде. Вы могли бы быть учителем в лицее или даже нацелиться повыше, написать диссертацию, стать университетским профессором. Капелька честолюбия совсем не помешает.
Повисла неловкая пауза, и Эмма ринулась мне на помощь:
– Маркус слишком скромен и не хочет сказать, но у него в ближайший вторник встреча с Роем Барнаски.
Собравшимся это имя явно ни о чем не говорило.
– Барнаски – один из крупнейших издателей в стране, – пояснила Эмма. – Ему страшно понравилась книга Маркуса. Если он просит встретиться, значит, ему есть что предложить.
Папаша Мэттьюз напустил на себя снисходительный вид:
– Не хочу вас обидеть, Маркус, но сколько вы получите за книгу? Гроши, кот наплакал. Вы мечтаете быть художником, и это делает вам честь, но работа над книгой отнимает чертову прорву времени и ровным счетом ничего не приносит! Вы юноша честолюбивый. Могу подыскать вам место в администрации одной из моих групп, с достойной зарплатой и удобным графиком. Ну, как бы подушку безопасности. Надо хоть немного думать о будущем. О стабильности. Создавать что-то для вас с Эммой. Не быть же вам всю жизнь бумагомаракой.
