— Обещал, — свистящим шёпотом прошипел Антон, — Обещал! И повторяю ещё раз — если вы сдаётесь — я нанимаю адвокатов, я подключаю прессу, я буду держать вас всех под… под вниманием… вы… вы не будете одни! — выкрикнул он.
— Филон, с-с-сука! — обрёл голос Москвич, — Говно! В коридор, ты, тля, на хрен, в коридор, боец!!!
— Не ори на него, — нервно пророкотал динамик. — Херня всё это. Лично я — остаюсь.
Из книги Яны Полозовой (4) "Прямой эфир: хроника захвата в диалогах горожан и документах"
(телефонный разговор)
— Что там, что?
— Парнишка этот, как его, который с режиссёром… со Светой — говорит, что остаётся.
— Сдаваться?
— Ну, да! Они там сейчас орут на него… подожди… вот, этот, Москвич орёт…
— Блин, у нас ни черта не показывает… говорят, профилактика… и, главное, именно АТР не показывает!
— Да брехня всё это! Погоди… вот, Антон говорит, что, мол, молодец…
— Ох, зря он… замордуют парня в тюрьме!
— Ну… Антон хочет адвокатов хороших, депутатское расследование…
— Расследование… Завтра ему такой срок влепят — мама, не горюй! Охранника бедного, как сильно побили — ты видела? Тут показывали маму его… молодая такая ещё женщина… одна его воспитывала. Муж, говорит, бросил, так она на двух работах успевала…
— Ну, я сама вечно кручусь, и ничего! Не хуже других двоих воспитала, между прочим!
— Тебе же родители помогали!
— Ага, родители! Мать пятьсот рублей от пенсии подкинет, и корми её, и пои на эти деньги! Болтаешь, тоже, сама не знаешь — чего!
— Ой, да ладно! А отец у тебя машину, как ветеран получил! Когда ещё!
— Что ты к этой машине привязалась, как дура! Да ей уже в обед — сто лет… ржавая вся!
— А у меня и такой нет… и сама болею без конца!
- "Без конца"… без этого самого ты болеешь! А придатки болят, так это таскаться меньше надо было!
— Что?! Это я-то таскалась? Сама-то, небось, с этим криворотым… а?
— Криворотый, значит… А что ж ты, потаскуха, к нему клеилась на дне рождения?!
— Сама ты потаскуха! Я…
(телефонный разговор)
— Ну, козёл!
— А чё, козёл?.. нормальный ход! Всё равно их там в Кольцово всех постреляют…
— Да хрен там!
— Чё ты орёшь?
— Сам ты орёшь… козёл!
— За козла получишь… ты, пельмень!
(смех)
— И куда они полетят, а? Ты башкой, тупым набалдашником своим, думал?
— Это… ну… ну, не знаю, они же что-то там кумекали! Не, я бы ни за что не остался…
— Слышь, Копыч, а чё по физике задавали?
— Не помню… Радику позвони, а? А то я ещё уроки и не делал.
…
— Вовка, ну зачем тебе автомат и граната… ты же остаться решил? — устало спросила Светка щурясь на мониторы и привычно переключая камеры.
— Не знаю, — тоскливо пробормотал Вован после тягостного молчания. — Сдаваться не хочется…
— Ну и езжай со всеми?
— Не… не верю я…
— Правильно делаешь, Володя, — тихо сказал Гошка.
На шее у него висели наушники. Круглое лицо было почему-то виноватым.
— Мы же всё-таки пресса, мы тебя не оставим…
— Пресса! — зло фыркнула Светка. — Ты ещё про четвёртую власть расскажи… Бредни всё это.
— И что мне делать теперь? — совсем тихо спросил Вовка.
— Не знаю, Володь, — честно сказал Гошка.
— Не трави душу! Что ты, засранец, без мыла в жопу лезешь? — повысила голос Светка. — А ты не ссы, Вован. Ну, виноват… Что теперь, кровью блевать что ли? Не под расстрел же…
В режиссёрскую заглянул Мустафа.
— Ну, мы пошли. Выметайтесь.
— Гошка, ты иди… а я с Вовкой останусь. Знаю этот спецназ… при мне они его не тронут…
— Москвич сказал, всем идти, — растерянно протянул Мустафа, оглядываясь на взъерошенного Филона.
— Ты чего, Вован? Иди лучше с нами… — просунул голову Филон. — Дисбат хуже тюрьмы!
— Я сказал — останусь, значит, останусь, — медленно, как во сне, проговорил Вован. — Я прямо в студии сяду. Ты, Свет, иди… камеру только оставь… чтобы видели меня…
— Ну, пошли тогда, — встала Светка, — не хрен тянуть. Сяду с тобой, пусть спецназовцы вваливаются.
— Москвич сказал… — завёл своё Мустафа.
— Ну и засунь его себе в жопу! — рявкнула Светка. — Давай, Гошка, что расселся?
Гошка хотел что-то сказать, но только вздохнул и вдруг начал протискиваться мимо Светки и Володи обратно к окну.
— Эй-эй!.. — неуверенно подал голос Мустафа.
— Сейчас… я только… вот…
Гошка пошарил мышью Сашкиного компьютера, раскрыл пару каких-то таинственных иконок, кликнул… и печальная музыка тихо заплакала в пустой студии.
— Ну… и зрителям будет слышно, и вам… там, в студии… я по обоим каналам, — не глядя ни на кого, пробормотал Гошка. — У меня только там… попса… но — хорошая… удачи тебе, Вован, ладно?
Все уже были в коридоре, когда Москвич вдруг вернулся в студию.
— Вован… ты как?
— Нор… мально, — медленно сказал Вовка.
Он уже сидел в студии на диване рядом со Светкой. Перед глазами у него всё плыло, как в бреду… как тогда, когда второклассником он болел гриппом. Звуки доносились сквозь слой мутной воды. Лицо онемело. Сердце бухало… немного тошнило… как на качелях…
— Ну… мы пошли… Ты… — Москвич махнул рукой и повернулся к выходу.
Уже в дверях он обернулся и виновато промямлил:
— Володя?.. Ты это… удачи! — и вышел, осторожно закрыв зачем-то дверь.
(спецсвязь)
— Седьмой! Движение в подъезде… вижу через окна…
— Могу снять их всех в коридоре. Как два пальца об асфальт…
— Отставить самодеятельность! Вести наблюдение. Студию будете брать по команде, понял?.. БМП-шка отъедет — тогда дам отмашку… И это… аккуратнее там, мужики… Чинно-благородно. Пацана не калечить. Эфир не отрубать, понял? Пока не выведете. Пусть видят, что у нас всё тихо-мирно, как в аптеке…
— Понял… Слышь, Сохатый… пиво тут чьё-то в сумке… э?
— Разговорчики! Нашёл время трепаться…
Вне времени. Сейчас. "Момент истины"
Андрей чувствовал, как сжимается сердце. Да, у нас, умерших, тоже есть сердце… и чувства. Он не хотел смотреть, что будет дальше, не хотел вспоминать. Изо всех сил он попытался уйти куда-то в прошлое… туда, где они с Ольгой, хохоча, сидели на краю фонтана. Разномастная публика бродила по колено в воде и какие-то изрядно поддавшие ребята уже тащили визжащих девиц окунуться. Среди них выделялся бледным торсом и тельняшкой Кирилл Деревнёв.
— Подводники загара не имеют! — втолковывал он худенькой дамочке, которую тащил на руках. Дамочка ойкала. Вид у неё был, как у княжны, которую намеревался утопить Стенька Разин. Вика показывала кукиш господину Борчикову, шеф-редактору новостей, именовавшему себя "Марком Резким". Видимо, речь шла о чём-то интимном, потому что Борчиков вдруг покраснел и стушевался.
Хорошее время, прекрасный момент для того, чтобы впитывать в себя всё окружающее, чтобы наслаждаться каждой капелькой воды, взмывавшей в воздух!
Но Ольга — да-да, именно Ольга не давала ему уйти из того прошлого, в котором Андрей шёл на негнущихся ногах по коридору, ощущая чьи-то внимательные взгляды на затылке, понимая, что за закрытыми дверями напряженно ждут крепкие люди с приборами ночного видения на бронесферах и автоматами в руках.
"Момент истины… — думал ковыляющий Андрей. — Наверное, это понятие абсолютно различное для всех. Вот сейчас мы начнём спускаться по лестнице… и уже не будем видны телезрителям. Хорошо, что Роальд поставил камеру в коридоре. Люди видят сейчас наши удаляющиеся спины. Если бы я был режиссёром, я бы на этих кадрах и закончил всю эту историю…
Впрочем, чинного (с режиссёрской точки зрения) отхода не получилось… они все без конца оглядывались назад, где сидел на диване Володя, Вован, Вовка…
10 лет назад. "Конец прямого эфира!"
На крыше высотки, верхние два этажа которой занимает телекомпания "Студия-44", толпился народ. Здание завода "Русские узоры", у которого АТР арендует половину третьего этажа административного корпуса, отсюда, с крыши, видно, как на ладони. Виден и вход на телекомпанию АТР, у которого грузно осел пятнистый БТР и сверкают чистенькие бока милицейских машин оцепления. На крыше камеры, журналисты, менты.
— Имеем право! Мы — "Студия-44", это наша крыша!
— Я вам русским языком говорю…
— Да отойди ты… Камеру, Роман, береги! Камеру!.. Чёрт!..
— Эй-эй! Ты чего!
— Не трогайте его!
— Уйди, дура!
— Не трогай её, ты, мент паршивый!!!
— Я вам русским языком…
— Нам генерал Ванников разре… Роман, камера!!!
— Мужики… мужики… тихо… Мы с вашими же ментами и не такое снимали…
— Ты что, не понял, а? Нет, ты что, не понял?!!
— Ксюха, звони! Хрена ты… Ванникову звони!!! Мужик!! Убери р-р-руки от камеры!!!
