– Великий русский писатель Достоевский, – важно отозвался Прохор Евгеньевич. – Только это в другом романе деньги сжигают. «Идиот» называется.
– Чего только не напишут, – вздохнула Дарья Васильевна. – Видать, он и знать не знал, что такое деньги…
– Ну это вы зря, Дарья Васильевна, – снисходительно обронил Прохор Евгеньевич. – Дело там и не в деньгах вовсе…
Солдатик закрыл книгу и встал. Он был высок ростом, плечист и выглядел старше своего возраста, если бы не лицо – круглое, широкоскулое, нежная кожа легкий пушок на подбородке и вокруг мягких губ.
– Куда, Витюша? – спросила Варвара Сергеевна.
– Не беспокойтесь, мама, я постою в тамбуре, почитаю, – ответил солдатик.
– Ты бы переоделся, сынок. В костюм спортивный.
– Я потом, мама. Пусть люди располагаются, – он направился было в тамбур, но дорогу перегородил молодой человек из служебного купе.
– Проводника не видел? – спросил молодой человек.
Солдатик развел руками и, обойдя молодого человека, вышел в тамбур.
Молодой человек взглянул на Прохора Евгеньевича и повторил вопрос.
– Понятия не имею, – ответил Прохор Евгеньевич, с любопытством оглядывая пассажира, ехавшего с явной привилегией, в закрытом купе у которого имелась дверь.
– Черт знает что, чаю не дождаться, – молодой человек задержал взгляд на Варваре Сергеевне.
Дарья Васильевна перехватила его взгляд.
– Ишь ты, орел, с полки слетел – чаю захотел. Да с клубничкой.
– Вы, бабуля, глазастая, – молодой человек скрылся в купе и задвинул за собой дверь.
– Будешь глазастая, столько багажа везу, – Дарья Васильевна уже справилась со своими вещами и теперь сидела отдуваясь, сцепив руки на животе.
Прохор Евгеньевич почуял в пассажире служебного купе серьезного соперника, которому явно понравилась Варвара Сергеевна. Скрипач по-детски надул губы, отчего по щекам пошли бурые пятна, делая совершенно некрасивым и без того малопривлекательное лицо.
Варвара Сергеевна отвернулась к окну… Столбы, столбы, столбы. Пестрые птички на проводах. Речка, мелькнувшая в распадке, церквушка на холме…
Прохор Евгеньевич поерзал и усердно вытянул шею в сторону окна.
– Мне вот любой пейзаж за стеклом кажется мертвым. Как картина. Для восприятия мне нужен запах…
– Как для собаки, да? – обронил с полки Чингиз.
Прохор Евгеньевич сжался, но сделал вид, что не расслышал. Варвара Сергеевна молчала. С верхних полок вновь послышался орлиный клекот, и оба парня рассмеялись нарочито громко, вызывающе… Дарья Васильевна скучала. И уже прикидывала, как бы сподручней улечься на боковую, хоть и час был неподходящий: светлым-светло, уснешь, потом что ночью-то делать?… И верно, куда же запропастился проводник? Объявил, что отправляется в соседний вагон за чаем и пропал, точно от поезда отстал.
Дарья Васильевна оглядела купе, уже тронутое вечерними сумерками, пупырчатые стены, пустые полки. Может, одарить каждого яблоком, расположить к себе? Не ровен час, и помощь какая-нибудь понадобится, вон сколько мужиков на полатях сидят. А этот Прошка к дамочке ластится, подъезжает. И слепому видно. А та его, ясное дело, по воду шлет с дырявым ведром. Конечно, при взрослом-то сыне. Совсем Прошка окосел от юбки, седина в голову – бес в ребро. А дамочка вообще-то ничего, смотрительная. И здоровая, видно, не городская. В городе дохленькие да бледненькие, а эта с пружиной… Дарья Васильевна вновь зашуршала в рюкзаке, подбирая яблоко поскромнее, а то и в подарок нечего будет оставить. Как назло все попадались одно к одному, крупные, упругие, беда просто. В этот момент, точно гром с неба, с полки ахнул Чингиз, прокопченный, точно бес.
– Чего тебе? – струхнула бабка и привалилась к рюкзаку.
– Мамаша, сол есть? – Чингиз скалил белые зубы.
– Чего?
– Молодой человек имеет в виду соль, – вежливо пояснил Прохор Евгеньевич.
– А тебе что? – Покровительство явно Чингизу не понравилось. – С мамашей разговариваю, мамаша понимает, тебе что?
Прохор Евгеньевич пожал плечами и отвернулся.
– Есть соль, есть, – загомонила Дарья Васильевна; не хватало еще ссоры между пассажирами, – она достала спичечный коробок с солью.
Варвара Сергеевна продолжала отрешенно глядеть в окно.
– Гражданка, можно мы немного хлеб-сыр будем кушать? – обратился Чингиз к Варваре Сергеевне.
– Пожалуйста, пожалуйста, – разрешила та. Занимая с сыном обе нижние полки, она как бы имела особое право на столик.
Вскоре столик ломился от еды… Зелень, чуть пожухлая от хранения: лук, киндза, лепестки рейхана. Сыр с пронзительным запахом, завернутый в тряпицу. Яйца. Маринованный чеснок, что ломился в стенки банки янтарными зубочками. Вяленая рыба. Куски мяса в цыпках красного перца. Фиолетовые баклажаны, начиненные лиловым фаршем. Плоские лепешки. Лаваш, напоминающий видом скатанную холстину. Бутыль с мутной жидкостью…
– Угощаем! – Чингиз широким жестом пригласил к столику попутчиков.
Варвара Сергеевна улыбнулась. Она пока не хочет. Она позже будет есть, когда молодые люди освободят столик.
– Угощаем! Обижаешь, соседка, – присоединился к приятелю второй кавказец, Полад, и, тронув за колено Прохора Евгеньевича, добавил гостеприимно: – Вы тоже садитесь, сосед. Не обижайтесь… Просто вы какой-то смешной, честное слово.
– Почему смешной? – серьезно отозвался Прохор Евгеньевич.
– Смешной, да, – коротко объяснил Чингиз. – Не обижайтесь… Мамаша, кончай считать яблоки. Садись к нам.
Дарья Васильевна не стала ждать повторного приглашения, выложила яйца, картошку в мундире и присоединилась к компании.
Варвара Сергеевна тоже не заставила себя долго уговаривать. Она извлекла из баула шпроты, колбасу, банку с винегретом.
Чингиз выглянул в тамбур.
– Солдат! Иди, солдат, мама зовет.
Девичье лицо Витюши покраснело. Он строго нахмурил брови и укоризненно покачал головой. Но книгу захлопнул…
Когда Чингиз и Витюша вернулись в купе, Прохор Евгеньевич уже сидел у столика, сделав взнос в виде пачки печенья «Салют» и надломленного шоколадного батончика.
– Рассчитывал на вагон-ресторан, – пробормотал он навстречу Чингизу. – Все, что завалялось, извините…
– У настоящего мужчины должна заваляться бутылка вина, дорогой, – ответил неумолимый Чингиз. – Ладно-ладно, шучу. Есть чача. Знаешь, что такое чача? Не знаешь – узнаешь… Налить вам, соседка? – обратился он к Варваре Сергеевне. – Вашего сына не спрашиваю. Солдат, да!
Варвара Сергеевна разрешила. Она не чувствовала стеснения. Ей нравился этот прожженный солнцем кавказец. Сколько ему лет, интересно?
– Мне?! Тридцать. Старый? Старый… У меня дети есть.
– Шесть штук, – важно подтвердил круглолицый Пол ад.
– Сколько? – не поверила Дарья Васильевна.
– Шесть штук, бабушка, – засмеялся Чингиз. – Два мальчика, остальные девчонки. – Он щедро плеснул мутную чачу в стаканы. – Кавказский человек детей любит. У меня еще будет, клянусь.
– Жену бы пожалел, басурман, – вырвалось у Дарьи Васильевны.
– Зачем ее жалеть, бабушка? Ее дело одно. А у меня? Столько человек надо кормить, одеть. Учебники-мучебники…
– Ты что, большой начальник? – не успокаивалась Дарья Васильевна. – Такие деньги добываешь.
– Почему большой начальник? Я маленький начальник… Я над трактором начальник, в колхозе…
– Тракторист, – подтвердил Полад.
– Еще я – спекулянт, – завершил Чингиз.
– Так и скажи, – удовлетворенно проговорила бабка.
– Я, мамаша, знаю, что ты подумала, когда меня увидела. Раз кавказский человек, значит, спекулянт, – Чингиз громко расхохотался. И все засмеялись, за исключением строгого солдата Вити. – Хочешь, расскажу, какой я спекулянт? – Чингиз вкусно захрумкал зеленью. – Зимой трактор ремонтирую, да? Запчастей нет. В деревне живет один человек, у него большой дом, а в подвале склад. Запчасти! Для «Жигулей», «Волги», тракторов… Для танка, наверное, тоже есть… У государства нет, у него есть… Я к нему иду, достаю из кармана свои деньги, он достает из подвала свои запчасти. Мне хорошо, ему еще лучше…
– Не понимаю, – позволил себе вставить Прохор Евгеньевич. – Одно дело – легковушка!… А трактор? Трактор же колхозный. Пусть колхоз и покупает у того человека запасные части. Зачем вам платить свои деньги?
– За справку! – вставил круглоглазый Полад, продолжая уминать лаваш с сыром и зеленью. – Давай выпьем. Ты тоже, Чингиз, позвал гостей, а сам какие-то глупости рассказываешь.
– Вот! – поднял смуглый палец Чингиз. – Брат правильно говорит: за справку!… Ладно, выпьем!
Молодые люди дружно выпили.
Дарья Васильевна сделала глоток, сплюнула и сказала: «Дрянь!»
Варвара Сергеевна понюхала, отодвинула стакан.
Прохор Евгеньевич, точно кот, украдкой лакнул языком и что-то проурчал.
Лишь солдатик Витя с самого начала честно и решительно отодвинул стакан. Конечно, если бы он взял стакан в руки, то обязательно бы выпил, залпом, не морщась. Но Витя был активным противником алкоголя…
