Села на скамейку. Тишина и пусто.
Это повторилось. Да, вот теперь я уже серьезно. Я знала, что меня кто-то зовет, и этот зов казался уже чересчур настойчивым, чтобы быть частью сегодняшних галлюцинаций. Альхен как-то рассказывал, как умеет ласкать на расстоянии. Часто, даже через много сотен километров…
Мне было неспокойно. Что-то чавкало моей душой. Я вернулась обратно к своему семейству. Моего отсутствия никто не заметил. Просто сестра подвинулась немного, мне налили двадцать грамм портвейна и как ни в чем не бывало заговорили на тему, начало которой я пропустила (естественно, про то, как делают вино в Греции).
Я снова встала и ушла в приветливую тьму.
И остановилась только у шестого корпуса, за Мостиком. Адора… Адора… Адора… Меня будто звали, будто требовали… Я схожу с ума.
Кто может меня звать? Разумеется, он, мой задумчивый Гепард, скучающий на парковой скамейке. Там, чуть ниже, под двустволой искривившейся сосной, на смотровой площадке, откуда видны и пляжи, и Ай-Петри.
И в моем организме воцарилась полная гармония. Я была уверена, что стоит мне лишь тихонько подкрасться ему за спину, мягко положить ладони на глаза, и так же легко…
Там действительно кто-то был.
С сердцем, готовым выпрыгнуть из груди, тяжело дыша, я спряталась за юкковую пальмочку и, закусив от волнения губы, наблюдала за неподвижным человеческим силуэтом, едва различимым в безлунной тьме. Пленительно настоящий, он переходил в это огромное черное небо, в бесконечный узор клонящихся над обрывом ветвей, едва качающихся в такт моему безумию.
Не знаю, сколько времени я простояла так – касаясь лицом острых листьев, затаив дыхание. Но, в конце концов набравшись решимости, я вышла из укрытия, в котором вообще-то не нуждалась, и тихо-тихо, тише крадущейся кошки, подошла к скамейке.
В это же мгновение лязгнула зажигалка, и непривычно большое пламя осветило не одно, а три лица – чужие, резко земные, совершенно бестолковые и чужие. Они тянулись к огоньку, как черти, и алый свет играл на их грубых щетинистых щеках.
Tag Funfzehn (день пятнадцатый)
Я устала. Я уже не та… он сам говорил. Я выросла, и заросли те скрытые тропы к нашему обоюдному поглощению. А искать другие пути я не хочу. Я вообще просто не хочу. Истории известны случаи, когда от любви сходили с ума. А мне надоело.
Этим утром, доблестно дождавшись 10:10 и прихода Веры с малой, узнала, что отныне Альхен будет только в Жиме. А они спустились по каким-то своим делам и потом тоже пойдут туда.
Заикнуться папаше, что давай пойдем для разнообразия в Жиму? Нет, он обо всем догадается, и это будет конец.
Хотя конец будет в любом случае – если не от руки папаши, то от мыслей об Альхене. Или сойду с ума, или удеру от отца. И, отвергнутая через пару недель насытившимся хищником, засну навечно под какой-то ялтинской многоэтажкой, предварительно спланировав с сизой крыши в неудачной имитации счастливой чайки.
За обедом, непосредственно во время поглощения аппетитной куриной ляжки, я пришла к неожиданному решению: «Тогда Магомет пойдет в Жиму».
Но я никуда не пошла. Всю сиесту пришлось провести дома – что-то настораживающее было в поведении папаши. Уходить было небезопасно. Поэтому учили с Зинкой английский (она меня ни черта не слушала, и это признали даже наши отцы, отчего уроки в сиесту сделали необязательными).
Nach Mittag Потом я легла спать, еще до того, как вернулся папаша, а в голове крутилась известная застольная песня:
Перемена была. Я знала, что это случится, поэтому накручивала себя, как могла, чтобы потом, узнав приятную новость, в полной мере почувствовать все полагающееся облегчение. Итак, пущенная к Вере с Таней (в общеизвестное отсутствие нехорошего человека), я узнала, что он будет в шесть.
Часы показывали четыре, и я превратилась в сплошное предвкушение.
И он был…
Решение я приняла тут же, слова как-то сами сорвались с моих губ, и я уже хватала Таню за руку:
– Будь добра, передай Саше, что я буду сегодня в 21:30, на Капитанском Мостике.
– Да, я поняла.
Я наградила ее искреннейшей улыбкой и умчалась на гальку, тут же замечая изменение настроения у бдительных родственников, заметивших изменение настроения у их юродивого ребенка.
И потом, не вытерпев, пошла прогуляться к «соборику»; краем глаза видела, как Рыжая подпорхнула к Бесу, уютно примостившись на его коленях, что-то шепнула на ухо и тут же убежала. А он, стремительно повернув голову, уже смотрел на меня, и, через какое-то мгновение, огромная бабочка «аполлон», белая, с красным, голубым и желтым рисунком, уже садилась на мою руку. Я не удивилась: ведь насекомое имело свою миссию.
Это демоническое «да» с белыми крыльями…
Я тут же отправилась как бы к Тане, будто бы показать бабочку, а он, захватив мой взгляд, загадочно улыбнулся и едва заметно кивнул. А чуть позже Таня поймала меня за руку и, извлекая из этого золотистого тумана, сказала, что еще не передала, но обязательно это сделает, и…
Но было уже поздно. Все сделалось, как прежде.
Хотя кое-какая надежда была, и если это все-таки случится, то я уж точно постараюсь, чтобы родительский гнев не выплеснулся на меня именно сегодня, когда Гепард будет стоять так близко, а мечты могут осуществиться так быстро. В мою пользу говорил даже телевизор: ровно в 21:15 начинается киношка про каких-то вампиров. Семейство отчаливает в домик ровно в девять, а ждать меня будут в 21:30. Я предусмотрительно жужжала страдающему мигренью отцу про этот фильм все время от возвращения с пляжа и до ужина, так, что он уже слышать про кино не мог, и мне было позволено остаться.
Ровно через четверть часа после их ухода я уже перелезала через балконные перила и, как в стишке про партизан, «спокийною ходою» направлялась в место, где реальность проявляет себя не только свинским образом.
Там никого не было. Он не пришел.
Я бегала туда-сюда раз пять. В сгущающихся сумерках кралась, как ночное животное.
Она пришла – его там нету,
Его не будет никогда.
Шумел камыш, деревья гнулись,
А ночка темная была…
Tag Sechtzehn (день шестнадцатый)
«Итак, завтра, в одиннадцать. И помимо моих пожеланий – в платье и без трусиков».
Я убежала, испытывая тот невозможный наплыв энергии (радость, смешанная с ненавистью, азарт, смешанный с омерзением), когда желание лететь душит все остальные чувства. Завтра вся компания отваливает в Ялту, предположительно оставляя меня и белобрысую дома (Валентин с Машкой тоже едут).
Это было так же ободряюще и прекрасно, как и явление Альхена в 09:15.
Мы уже уходили, а я опять-таки шокировала чинное семейство очередным перепадом настроения – я тупо смеялась, очень долго и громко, и Мирослава сонно крутила пальцем у виска, а папаша, неприязненно морщась, говорил: «Прекрати, пожалуйста!»
Шагая в «маратовскую» даль, я пыталась разработать в уме определенную стратегию: так просто Аль-Хрен от меня ничего не получит. А миссия у меня очень простая – мстить. За что? Да хотя бы за все эти свои переживания вчерашним и позавчерашним вечером. Позорище какое… Я буду мстить, и помстя моя будет ужасна. Да, так, значит, помстя: оставить бедного престарелого Альхена в агонистическом состоянии желчной и низменной похоти, в то же время сохранив свое целомудрие (ну, некоторую его часть). Так вот, с Гепардом-то я сближусь, только вот как бы сделать так, чтобы опередив его на звонкий оргазм, потом высвободиться из его объятий, быстро одеться и оставить ему лишь один выход из сложившегося вздыбленного тупика (хи-хи)? Круто будет, а?
«Значит, так, – думала я, – будем работать по принципу – сначала мне, а потом тебе. Вырваться из лап сгорающего от похоти маньяка… м-м-м-м-м… как вкусно… и все!»
Да, забыла написать, я почти каждый день виделась с Максом, но поскольку гепардомания занимала практически все место в моих мозгах, то этому напыщенному юноше там было делать нечего.
А потом, уже после сиесты, все еще находясь в глубокой задумчивости, я пришла к выводу, что у меня ровным счетом ничего не получится. Потому что, во-первых, я ужасно боюсь, а во-вторых, у меня вот-вот должны начаться месячные (согласно глянцевому почерканному календарику – еще вчера). Я подумала об этом с непонятным облегчением. Все планы рухнули, но я ощущала лишь зачаточного рода досаду, как бывает, когда получаешь двойку по контрольной по алгебре (до этого заведомо зная, что выше тебе все равно ничего не светит).
И вследствие этого банального факта – никакой помсти не будет.
Я поднималась по горячим пляжным ступенькам, зажав в руках мокрый купальник. Я хотела плавать и плавала, сколько хотела, но каждый раз бегала переодеваться из сухого в мокрое и наоборот. Хотя делала это (и папаша до сих пор не догадался!) потому, что расстояние между кабинкой и Альхеном не превышало трех лежаков. И к тому же на переодевание я ходила без эскорта, как происходило это, скажем, при походе в сортир за лодочной. Так кто продул? Неужели снова я?
