– Татарва везде прорвется, – прокомментировала Ирина.
– Таля близкий мне человек, Ира, – сказала тогда Лена. – Если ты хочешь иметь со мной дело, никогда больше ее не оскорбляй. Никогда.
С тех пор Лена не слышала от Ирины ни одного плохого слова о Тале. Ирина знала, где следует остановиться.
Как же Дима все-таки мог жениться на таком… неподходящем человеке?
Как ни странно, мысль выйти замуж за Дмитрия Михайловича Ирине подал Павел. Лена и Павел тогда купили свою первую иномарку, очень ей радовались, причем радовалась главным образом Лена, которая водить машину не любила, хотя права имела, но на дороге чувствовала себя неуверенно и без Павла предпочитала ездить на городском транспорте или на электричке. Стояло жаркое лето, Ира решила провести выходные с ними, позагорать и искупаться. Они уже подъезжали к дачному поселку, когда на пустой дороге увидели неприметную серебристую машину.
– Смотри, Иринка, – засмеялся Павел, – отличная партия, не упусти свой шанс, человек впереди с деньгами и холостой.
Ира ничего не ответила, а Лена удивилась:
– Какой человек?
– Как какой? – теперь удивился уже Павел. – Сосед Дмитрий Михайлович. Это его машина.
– Откуда ты знаешь? Водителя же не видно.
– Знаю, потому что иномарку его сто раз видел. Или двести. Это ты у нас на машины внимания не обращаешь, а мы с Ирой все видим. Да, Ир?
Та опять не ответила, а Лена поинтересовалась:
– Паш, а у него машина лучше нашей?
Ей казалось, что лучше их иномарки быть не может.
– Нет, – успокоил ее Павел, – наша тачка самая лучшая на свете. Но у него подороже, врать не стану.
Через два месяца Ира вышла замуж за Дмитрия Михайловича.
А Лене казалось, что он любит ее, Лену. По-настоящему любит, по-мужски. Она действительно так считала, только признаваться в этом ей было стыдно. Даже сейчас.
Лена давно докурила сигарету и стояла на балконе просто так. Она опять жалела, что не пошла на работу и поэтому не может расспросить Люсю, когда именно Нонна ушла из института в свой последний вечер. И не может рассказать подруге, почему Нонна не могла написать этого электронного письма.
К вечеру с академиком Вера подготовилась тщательно и осталась собой довольна. Марк Семенович, целуя ей руки, сначала правую, потом левую, похоже, был восхищен своей дамой. Смотрел на нее ласково и называл Прекрасной Нимфой. И опять Вера подумала, не бросить ли затею мщения и не завязать ли новый роман, головокружительный и прекрасный? Они болтали как старые добрые знакомые и танцевали, вино слегка ударило ей в голову, и восхищенный взгляд радовал и смущал Веру, она даже не сразу поняла, о чем он говорит, когда услышала:
– А теперь скажите, пожалуйста, зачем вы меня позвали, Верочка?
Нести заготовленную заранее чушь о том, что она очень хотела бы с ним работать, или что-то в том же духе Вера не могла, потому что он был слишком умен и отлично все видел. Он уверенно разбирался не только в физике, или в чем там еще ему положено разбираться, но и в людях, иначе не стал бы ни академиком, ни директором. Вера вздохнула, опустила глаза, мечтая, чтобы появились слезы – не потекли, а так, чуть-чуть затуманили глаза, и спросила:
– Вы знаете Елену Демидову?
– Конечно, – спокойно ответил он, ничуть не удивившись. И ждал, когда она продолжит.
– Расскажите мне о ней, пожалуйста. – Кажется, слезы все-таки появились.
– Я отношусь к ней с симпатией и уважением.
А вот это был уже разгром. Полный. Вера ожидала чего угодно, только не этого. Ненависть, о которой она почти забыла этим вечером, опять подступила к горлу. Ненависть не к Сергею, к проклятой девке.
– Я еще чем-нибудь могу помочь? – спросил Хмельницкий.
– Нет, – устало сказала Вера, – не можете.
Он расплатился с официантом и посадил ее в такси.
Ничего больше он у нее не спросил.
Павел смотрел, как звезды мерцали на экране компьютера. Он до сих пор предпочитал эту старую заставку. Он смотрел на звездное небо и не мог оторваться.
Время остановилось, когда Лена сказала, что хочет развестись. Он даже не сразу понял, что именно она ему говорит. Спросил, как дурак: «Что вдруг?» – и разозлился на Лену, потому что, услышав любимый голос, которого не слышал полтора года, он уже считал, что то страшное, что произошло с ними, кончилось и теперь всегда все будет хорошо. Он расскажет Лене, что искупил свою вину, потому что без нее эти долгие полтора года были такими страшными, что назвать это жизнью просто невозможно. И она простит. Он успел даже пожалеть глупенькую Элечку, ведь той придется подыскивать себе другой вариант, и неизвестно еще, найдет ли она его. Лена сказала совсем не то, чего он ждал, и по дороге на работу он привычно злился на нее и на то, что ему так плохо без нее. И только когда приехал в офис, когда загрузился компьютер, Павел понял, что Лена уходит из его жизни навсегда.
Работать он не мог, так и сидел, смотрел на звездное небо, а когда компьютер «засыпал» совсем, слегка трогал мышь рукой. Тогда появлялась привычная картинка – осенний сад. Он сфотографировал его, когда они с Леной последний раз ездили к ней на дачу. Тогда еще все было хорошо и радостно.
Когда полтора года назад он приехал домой в скромную однокомнатную квартиру, которую они снимали с Леной, и увидел, что ее вещей нет, он, конечно же, сразу понял, что она узнала про Элю. Кто-то ей донес. Он тогда поискал записку, не нашел и долго ждал звонка, должна же она хотя бы спросить у него, как же так вышло… Она ничего не написала и не позвонила. Он не видел и не слышал ее до сегодняшнего утра. И злился на нее за то, что она заставила его так страдать. Она знала, как сильно он ее любил и что ему будет плохо без нее, знала. Она должна была простить. Она должна была сделать вид, что ничего не знает, и ждать, когда у Павла пройдет «увлечение». Она должна была плакать, спрашивать: «Паша, ты меня любишь?» – и бороться за него. И он бы утешал ее и говорил, что любит, и она бы его за это благодарила. А он был бы благодарен ей за то, что она «все понимает».
Лена не стала бороться, и он оказался с Элей. Но до сегодняшнего утра твердо знал, что это временно, и все время ждал Лену. И помнил ее каждую минуту, и спорил с ней, и объяснял ей, как она не права. Он не знал, как это случится и когда, но что они будут вместе, был уверен, иначе просто не смог бы жить. Потому что он любил Лену. И Лена любила его.
Иногда он как будто забывал, что в их жизни произошло то страшное, чему он так и не смог придумать название, и ему казалось, что сейчас он придет домой и Лена повиснет у него на шее, а он обнимет ее одной рукой, потому что в другой руке будут продукты – он всегда покупал продукты в той, прежней жизни с Леной. А с Элей перестал.
В прежней жизни он рассказывал Лене все забавное и неприятное, что с ним случалось. Нет, не все. Когда по фирме ползли разговоры о нехватке договоров и неизвестном будущем, этого он не рассказывал, не хотел ее волновать, но она каким-то непостижимым образом догадывалась и говорила, что они вместе, значит, выстоят. Он был отличным программистом, асом и знал, что без работы не останется, но был счастлив, что у него такой «крепкий тыл». И только теперь, когда звезды мерцали на экране, он думал о том, что у него тыл был, а у Лены не было, потому что он, Павел, не обеспечил ей его. Он застонал, не слыша этого, и обхватил руками голову. И опять стал медленно объяснять Лене, что она должна была «понять». Ведь он мужчина, а Элечка такая трогательная, и он не мог отказать ей, когда она звала его пообедать или еще куда-нибудь, и все случилось само собой, и он, Павел, в этом не виноват почти. Лена не должна была обращать внимание на глупенькую Элечку. То есть это он сначала думал, что Элечка просто глупенькая, и это, как ни странно, прибавляло ей очарования. Тогда он звал ее Эльфиком и относился к ней, как к игрушечному сказочному герою, а вовсе не как к женщине, с которой можно… жить. Теперь он знал, что Эля хитрая, завистливая, злопамятная и, как ни удивительно, очень опасная особа. Но теперь ему стало все равно, он уже давно не звал ее Эльфиком.
С Леной все было не так. И он с Леной был совсем другим. Он вспомнил вдруг почти забытое счастливое ощущение собственной удали, когда они с Леной катались на санках в Лосином Острове. У Лены были смешные круглые санки, похожие на большую антенну, и они, тогда еще студенты, катались на них по очереди. Только Лена с самых маленьких горочек, потому что кататься боялась, а Павел с любых, потому что ничего не боялся. С Леной он не боялся никогда и ничего, он знал, что всегда сможет ее защитить, что бы ни случилось. Он не защитил ее от самого страшного – от трогательной Элечки… Павел опять подвинул мышь рукой. Они катались и хохотали, когда кто-нибудь из них терял санки и дальше ехал на чем придется. А потом, уставшие и счастливые, ждали трамвая, мечтая, чтобы вагон оказался пустым и можно было сесть у окошка, хотя ехать им было всего ничего. Тогда они еще были не женаты, и Ленина мама поила их чаем с вареньем и с очень вкусными булочками. Эти булочки в Лениной семье как-то очень смешно назывались. Павел попытался вспомнить, как именно, и не смог – забыл. Они пили чай, ели булочки и опять смеялись. Они с Леной вообще много смеялись, и тогда, и потом, когда поженились. С тех пор как ушла Лена, Павел не смеялся ни разу, только растягивал губы, когда требовали приличия. А чужой смех его раздражал.
